– Кажется, вы знаете, что это за место, мисс, – заметил Уилл.

– О, я прекрасно знаю, что это за место.

Полли непроизвольно прикоснулась к ключице – там, под одеждой, до сих пор были уродливые следы, оставленные ужасной железной пастью.

***

Кэб продирался через Тремпл-Толл. А снег настолько усилился, что за окном ничего нельзя было разобрать из-за белой лоскутной пелены.

Полли скрипела зубами – она никак не могла привыкнуть к ужасным мостовым Габена, хотя до недавнего времени искренне полагала, что хуже брусчатки ее родного Кэттли быть ничего не может.

Стараясь отвлечься от дороги, Полли думала обо всем, что рассказал ей этот чудаковатый парень из «Переплета».

Разумеется, она ни на мгновение не поверила ни в существование самого Крампуса, ни в прочие легенды, которые сама называла просто и бесхитростно «чепухой» и «бреднями».

И все же она могла по достоинству оценить изобретательность вора: прикинуться Крампусом, чтобы его жертвам никто не верил, – это довольно умно. Неудивительно, что констебль поднял миссис Гриззелоу на смех. Прочие жертвы были все же не столь недальновидны, чтобы утверждать, будто их лично посетил Крампус: это значило бы не только прослыть суеверными, но и признать, что их дети – непослушные маленькие чудовища.

Между тем Полли не сомневалась, что в дома забирается обычный вор. Хотя «обычный» – это не совсем подходящее слово. Он озаботился костюмом для маскировки, раздобыл светящиеся очки, возможно, даже надел накладные зубы. При этом он обладает каким-то устройством, позволяющим лазить по стенам. Подарки, которые он ворует, – весьма дорогие. Взять того же кроленя: на подобном редком звере запросто можно обогатиться, если продать его заинтересованным ценителям… В принципе, можно было начать поиски и с этих «ценителей» (вор объявился бы у одного из них рано или поздно), но сперва она хотела кое-что проверить, впрочем, не особо рассчитывая на успех.

Экипаж качнулся и остановился.

– Прибыли, мэм! – раздался хриплый голос кэбмена. – Гримо, двадцать четыре.

Полли поправила шляпку и вышла под снег. Заплатив кэбмену, она огляделась по сторонам и поежилась от посетившей ее отвратительных воспоминаний. Неуютность здесь сквозила во всем.

Улица Гримо выглядела такой же хмурой, как Полли ее и запомнила, и близость праздника никак, казалось, на нее не повлияла. Уже почти стемнело, но ни окна домов, ни уличные фонари не светились. А еще, по-хорошему, здесь нужно было очень внимательно глядеть под ноги и ступать как можно аккуратнее, потому что порой на Гримо можно было наступить в капкан против крыс. Или вовсе не крыс…

Над дверью паба поскрипывала вывеска: пес с головой ворона.

Полли бросила быстрый взгляд на окна третьего этажа. На миг ей показалось, будто от одного из них отпрянула темная фигура. «Нет, – поспешила она себя успокоить. – Это не он. Его там нет…»

У порога паба, в скоплении ржавых труб, сидели трое бродяг, похожие на груды лоскутного тряпья. Шляпы-двууголки были покрыты снегом, рваные шарфы почти полностью скрывали угловатые раскрасневшиеся лица. Один из бродяг простуженно гавкнул, и Полли, вздрогнув от неожиданности, различила торчащий из-под двууголки черный нос, два больших глаза и вислые уши. Древний, как стариковская память, пес, облезлый и весьма неприветливый, глядел на девушку так, словно что-то задумал.

– Миленькая мисс, – проскрипел бродяга, сидевший ближе всего, – угости старого солдата глоточком «Флирта».

Подключился второй, с черным провалом на месте левого глаза:

– Загляни в свое сердечко, миленькая! Согрей старика – глаз на войне потерял, но даже оставшимся вижу, какая ты красотка. Восьмую долю пинты, сжалься…

Полли знала, что дело тут ни в какой не войне. Она притворилась, будто не услышала, прошла мимо и толкнула дверь. Ее тут же обдали вырвавшаяся из «Ворона и Пса» туча папиретного дыма и жар от котлов. А вслед раздалось:

– Не такая уж ты и красивая…

Полли не ответила и уже шагнула было в дымную тучу, как один из бродяг добавил:

– Жаль, Железная Пасть тебя не загрыз…

Полли вздрогнула и обернулась.

– Что вы сказали? – разъяренно спросила она.

– Ничего никто не говорил. – Одноглазый повернулся к соседу. – Ты что-то говорил?

– С утра и словечка не вымолвил, – отозвался тот.

Одноглазый повернулся к псу:

– А ты?

Пес, будто все понял, и качнул головой.

– А что, тебе что-то послышалось, курносая?

Полли стиснула зубы. Она не была курносой! Ну, может, чуточку.

Эти злыдни вывели ее из себя. Полли захотелось как следует взгреть их всех, не исключая пса, но она тут же напомнила себе, что жизнь их и так уже неплохо взгрела.

Горделиво вскинув голову, она вошла в паб. И тут же забыла о вредных бродягах.

Слева от входа, прислонившись к обитой темно-коричневым металлом и за много лет пропитавшейся табаком стене, стоял древнего вида паровой автоматон-шарманщик. Громоздкая круглая голова автоматона с выгравированными усами, грубо скованным треугольником носа и глазами-фонарями со скрипом покачивалась. Механическая рука раз за разом проворачивала гнутую ручку висевшей на бронзовом брюхе шарманки, из недр которой вырывалась мелодия полузабытого военного марша.

Полли закашлялась от дыма, что выплевывался из трубы на голове автоматона, и поспешно двинулась вглубь общего зала.

Со всех сторон что-то лязгало и скрежетало, словно это был не паб, а фабричный цех. Вдоль стен рядами проходили трубы, с потолка свисали чадящие лампы, разливая кругом рыже-багряный свет, отчего можно было подумать, что в «Вороне и Псе» бушует пожар. Пахло углем, жареным мясом, прокисшим элем и порохом.

За липкими от пролитого и не просыхающего пойла столами сидели, опустошая большие кружки и обгладывая кости жареных голубей, личности, одним своим видом навевающие мысли о падении и разложении.

Завсегдатаи, большинство из которых было одето в тертую и засаленную солдатскую форму устаревшего образца (черные мундиры с желтыми шнурами и двумя рядами ржавых пуговиц и двууголки с обтрепанными перьями), резались в карты. Игра «Семнадцать слепцов» явно была популярна среди местных картежников – большинство из них являлись обладателями черных повязок, так как ставкой в «Семнадцати Слепцах» служил глаз.

Однажды Полли лично видела, как у проигравшего отбирали его ставку.

Мисс Трикк прошла к тяжелой дубовой стойке, всю стену за которой занимали этажи полок с разномастными бутылками. По центру висел большой фонарь, заливший всю стену тошнотворным зеленым светом, а под ним разместились две скрещенные сабли и полковой стяг с вороном.

Из самой стойки вырастала и поднималась под потолок сложная батарея из бурых труб. Хозяин заведения, которого на улице Гримо и в паре ближайших кварталов все звали не иначе, как полковником Криглихом, был здесь же – накручивал тяжелый скрипучий вентиль.

Из дюжины раструбов в латунные кружки, сделанные из артиллерийских снарядов, с шипением лилась пенная и исходящая паром жижа.

Полковник Криглих отпустил вентиль и толкнул рычаг – наполненные кружки поползли по тонким проложенным в стойке рельсам к сгорбившимся на высоких стульях посетителям.

Хозяин заведения был под стать тем, кого обслуживал: всем своим видом он, облаченный в черный мундир, с саблей на боку, походил на ветерана, должно быть, пары десятков войн. На голове у него восседала двууголка с длинным алым пером.

К Полли повернулось лицо, скрытое под смоляной маской-вороном, черный парик, состоящий из двух рядов подвитых буклей, чуть качнулся.

Полли передернуло. Весь вид этого господина напомнил ей того, о ком она изо всех сил старалась не думать – кукольника из переулка Фейр, с которым она столкнулась, расследуя дело твари, прикидывавшейся уличным фонарем.

– Что будете, мэм? – раздалось хриплое из-под маски.

– Я… эм-м-м… у вас есть еловый грог?