Старик на это лишь погладил сухой рукой жилетный кармашек, через дырки в котором поблескивала полированная крышка «Шнифферс» и осклабился, демонстрируя помощнику черноту пустого беззубого рта.

– Будешь любопытствовать или за кружками пойдешь?

Данли вздохнул и отправился в комнатушку, где хранились запасные часовые стрелки, машинное масло в жестяных банках, щетки и ветошь для чистки и полировки механизмов – там же были и кружки.

Вскоре он вернулся.

Радиофор уже был включен. Из рога раздавалось:

«Дамы и господа! Вы слушаете вещание Тремпл-Толл. Аудиодрама “Мешок Крампуса” начнется через пять минут, а пока мы рекомендуем вам обратить внимание на щетинистые щетки для котлов миссис Прюитт. “Щетинистые щетки для котлов миссис Прюитт. Очистят любую не только накипь, но и совесть”. Также если вы еще не купили праздничный подарок, советуем вам зайти в лавку “Снежные шары Тоббсона”. Бремроук, 24. Лавка “Снежные шары Тоббсона” работают все предпраздничные дни до полуночи! А если вы все еще не купили гуся, то загляните в “Мисс Гусыню” по адресу улица Почтовая, 17…».

Старый смотритель и его помощник уселись в кресла. Бэккерфор принялся возиться с бутылочной пробкой, а Данли, не в силах успокоиться, бросил встревоженный взгляд на стену, за которой, как он считал, жил призрак.

«Нужно изловить призрака старого Хортона… – посетила его мысль. – Жаль, в Габене нет специальной службы по отлову привидений. Придется самому придумать ловушку…»

Стрелки на большом циферблате сдвинулись. Диктор объявил: «Мешок Крампуса». Аудиодрама началась, а за большим витражом циферблата медленно опускались хлопья снега. Новый год приближался…

… «Эта история началась одной холодной зимой, накануне Нового года…» – доносилось из-за стены, но призрак будто ничего не слышал.

Он стоял в углу темной каморки, все полки которой были заставлены сломанными и ржавыми шестеренками. Сквозь его полупрозрачную фигуру можно было разобрать грубую кладку стены.

Призрак медленно качал головой, осуждающе глядя на Зои Гримм. А сама Зои Гримм застыла без движения, боясь моргнуть.

Призрак этот, несмотря на все теории и догадки часовщика Данли, не был стариком Хортоном. Судя по его сероватому лицу, будто бы собранному из паутины и пыли, это был мужчина лет тридцати пяти-сорока. Короткие аккуратные бакенбарды, чуть провисшие щеки, прямой нос и глаза – две светящиеся точки.

– Ты не должна этого делать, кроха, – прошептал призрак, и от этого легкого движения губ паутина, обволокшая лицо, натянулась и зашевелилась.

– Это все ради тебя, – ответила Зои. – Я все это делаю ради тебя.

– Меня уже давно нет. И мне не станет легче.

– Зато мне станет.

– Нет.

Призрак отвернулся и уставился в стену.

– Ты привела меня сюда… Мне здесь не нравится.

«Потому что ты умер здесь», – подумала Зои, а вслух сказала:

– Мне тоже.

Призрак отца вновь поглядел на Зои.

– Ты не должна этого делать, кроха, – повторил он. – Это очень опасно.

– Мне все равно.

– Ты всегда была упрямой. Ты всегда хотела, как лучше, но выходило, как в тот раз с…

– Только не вспоминай того проклятого кобольда! – проворчала Зои, злясь в первую очередь именно на себя: он вспомнил про кобольда только потому, что она о нем вспомнила.

Зои тогда было девять лет. Отец взял ее с собой в Гарь, где на одной из тамошних фабрик, по словам кочегаров, завелся угольный кобольд.

Растопники и углежоги – народ суеверный. В то же время богатый хозяин фабрики верил лишь в одну вещь – в прибыль, и ему не было дела до каких-то стариковских сказочек, на которые ссылались рабочие, чтобы оправдать пропажу угля со склада. Разумеется, он обвинял в краже растопников – кто в здравом уме поверит в то, что в цехах завелся кобольд, который каждую ночь, когда на ворота фабрики вешают замок, выбирается из своей норы и начинает набивать свое брюхо углем. Ладно бы еще гремлины – гремлинов в Гари многие видели, но кобольд? Само собой, хозяин фабрики был взбешен: его подчиненные не только его обворовывали, но и вздумали потешаться над ним! Он сократил жалованье рабочим, а всех мастеров вышвырнули на улицу. Что было дальше? То, чего и следовало ожидать: в дело вступил профсоюз. Грозила начаться забастовка, и, когда хозяин фабрики заявил: «Я поверю в кобольда только когда увижу его собственными глазами!», из Тремпл-Толл вызвали того, кто считался знатоком в подобного рода вещах.

Профессор Гримм и его дочь Зои собрали сведения у рабочих, выслушали насмешки фабриканта, получили уверения в любом содействии от профсоюза и приступили к охоте на то, что кто-то назвал бы «не более, чем глупым вымыслом и сказочным существом», и был бы прав.

И все же угольный кобольд не был вымыслом. Профессор Гримм изучил место происшествия, как самый настоящий сыщик. Он обнаружил следы, улики, а затем и нору воришки-обжоры.

После чего они с Зои установили ловушку (папа сказал, что угольные кобольды без ума от антрацитовой химрастопки «Ффорр» – мол, она для них, как шоколад для Зои) и засели в засаду.

В ту же ночь кобольд явился.

Зои увидела его первой. Во тьме, словно две лампы, светились круглые глаза. Поначалу она испугалась, но папа крепко держал ее за руку, и страх быстро ушел.

Выбравшись из-под земли, кобольд принялся бесчинствовать на складе: выпотрошил мешок с углем и взялся ужинать.

Время шло, содержимое одного мешка за другим перекочевывало в пасть ненасытного кобольда, но вот наконец он замер и начал принюхиваться. А потом нос потянул его к стеллажам с химрастопкой. Вскарабкавшись по ящикам на одну из верхних полок, он обнаружил приготовленную для него коробку, разодрал ее и приступил к десерту.

А потом – Зои от неожиданности даже вскрикнула – он рухнул вниз.

Папа выбрался из укрытия и бросился к кобольду, торжествующе рассмеялся. А затем позвал Зои.

Она не решалась подойти, но папа убедил ее, что бояться нечего и маленький воришка спит.

Зои расхрабрилась и приблизилась. Наконец она смогла его рассмотреть. Это был сгорбленный карлик с раздутым брюхом, темно-коричневой кожей, вислым носом и большими круглыми глазами без век. Его зрачки сузились до двух, едва теплящихся волосинок – сжимая в руке недоеденное лакомство, кобольд и правда спал.

Бурая слюна текла на подбородок, большущие ноздри то склеивались, то раздувались, живот вздымался и ворчал. Кобольд явно не был джентльменом – время от времени он пускал газы, и тогда над ним поднималось рыжеватое облачко.

Это существо было вовсе не страшным – наоборот: смешным и забавным, очень нелепым и совершенно беззаботным.

Папа поместил его в клетку, а затем предоставил хозяину фабрики. Тот велел немедленно убить «мерзкую тварь», но профессор Гримм попросил отдать ему кобольда в качестве оплаты. С рабочими все было тут же улажено, и пойманное существо отправилось вместе с Зои и ее папой обратно в Тремпл-Толл.

Под утро кобольд начал бормотать и стенать, попытался прогрызть прутья клетки, но добился лишь того, что сломал зуб. Он рыдал, как самый настоящий ребенок, и Зои его пожалела. Тогда она просто хотела как лучше, но знай она, что выйдет дальше…

Утром профессор Гримм обернул клетку с кобольдом черной тканью и погрузил ее в экипаж. И тогда Зои сделала то, о чем потом жалела всю жизнь…

Папа возлагал на кобольда большие надежды: он хотел предоставить его в качестве живого доказательства на собрании Габенского научного общества Пыльного моря – профессор Гримм давно пытался открыть там кафедру, вот только важные профессора из ГНОПМ называли его мошенником и квазиученым, а то, чем он занимался – лженаукой. Это должно было измениться…

Клетку доставили в ГНОПМ, где в срочном порядке был созван весь ученый состав общества. В большом зале демонстрация и состоялась. Мало, кто верил, что профессор Гримм и правда предоставит доказательства существования того, что уважаемые ученые называли простым и грубым словом «нечисть», хотя это не совсем правда: не верил никто.