— А как ваши русские относятся к немцам? — спросил меня под конец встречи хозяин.
Я ответил, что по-разному. И это было действительно так: ведь среди нас находились и такие, что сами сдались немцам. Мне посоветовали исподволь готовить надежных людей к активному сопротивлению, а при удобной ситуации в будущем — и к восстанию. Но предупредили: при малейшей опасности — немедленно бежать.
— В случае чего, приходи ко мне, я тебя переправлю в надежное место, — пообещал француз.
Обстоятельства сложились так, что мне не пришлось воспользоваться его услугами. Мои посещения ювелирного магазина не остались незамеченными и, видимо, вызвали подозрения. Друзья предупредили о надвигающейся опасности. Я не стал ждать, пока меня начнут допрашивать под пытками. Пятого июля ночью вместе с Константином Хлебниковым и Александром Шестаковым мы ушли в горы. Мы бежали, когда нашу команду переводили в другой населенный пункт. Несколько суток плутали в отрогах Альп, прятались в виноградниках и кукурузе. Потом попали на какую-то ферму. Хозяин ее, пожилой француз по имени Аман, узнав, что мы русские, принял нас очень гостеприимно, предложил поесть, принес вина. С большим трудом нам удалось объяснить, что мы хотели бы пристать к партизанам. «Маки, маки», — говорили мы ему. Аман привел молодого парня. Мы ему повторили нашу просьбу. Они о чем-то поговорили, парень ушел и принес мне одежду: брюки, блузу, берет. Брюки и блуза — голубого и темно-зеленого сукна. Оказалось, что это цвета маки. На блузе виднелись следы засохшей крови. По всей вероятности, эта форма была снята с раненого или убитого француза.
На второй день нас переправили, как потом выяснилось, в один из отрядов одиннадцатой испанской партизанской бригады, которой руководил прославленный Мануэль Люкас. В отряде было полное смешение языков: тут — и испанские антифашисты, и французы, и русские. Получив автомат и патроны, я, наконец, вновь обрел возможность драться с оружием в руках.
К тому времени в Нормандии высадились союзники. А вместе с ними — и французские части. Немцам пришлось поспешно перебрасывать туда свои войска с южного побережья, но под ударами партизан эта перегруппировка иногда превращалась в беспорядочное бегство. Наши внезапные и стремительные налеты наводили на немцев страх.
Однажды наша бригада, преследуя немецкую часть, прижала ее к реке Роне. Мосты через Рону мы предусмотрительно взорвали, и немцы не могли переправиться с ходу. Завязалась ожесточенная перестрелка. Но продолжалась она недолго. Потеряв несколько десятков убитыми и ранеными и убедившись, что из этой ловушки им нет выхода, немцы сложили оружие.
Вам, может быть, покажется несколько странным мое состояние в то время. Я ликовал, я был, что называется, на седьмом небе! Подумать только: вчера еще сам немецкий военнопленный, я брал немцев в плен. Да неужели это правда! Неужели это наяву, а не во сне!
Другая крупная схватка произошла в конце августа с отступающей колонной немецких войск и власовцев. У населенного пункта Юзес, на повороте дороги, мы устроили засаду. Огонь по колонне открыли внезапно. Некоторые солдаты сдались сразу, без сопротивления — бросили на шоссе оружие и подняли руки. Но офицеры, эсесовцы и власовцы укрылись в ложбине, в виноградниках, и стали отстреливаться. Отступать им было некуда, они оказались в мешке. Когда перестрелка немного утихла, командир приказал мне обратиться к окруженным на русском языке. Я приподнялся и крикнул:
— Русские, бросайте оружие, переходите на нашу сторону!
В ответ раздались выстрелы. Не помню, как я бросился в канаву. Мы открыли по ложбине кинжальный огонь из пулеметов, забросали ее гранатами. Виноградники огласились паническими криками и стонами раненых. Через несколько минут остатки разбитой колонны прекратили сопротивление. Мы захватили большие трофеи. Удивительное это было зрелище: серое, отполированное автомобильными шинами, шоссе, и на нем, словно на ленте конвейера, лежат поперек, отливая на солнце вороненой сталью, автоматы, пулеметы, пистолеты…
Вскоре наша бригада разделилась на группы. Французы отправились на формировку, чтобы присоединиться к своим регулярным войскам, а испанцы решили сгруппироваться в одно соединение, пересечь франко-испанскую границу и выступить против генерала Франко. Мы присоединились к партизанскому отряду Отария Ишхнели, находившемуся в районе Тулузы. Этот отряд, сформированный из советских граждан — бывших военнопленных, был преобразован в батальон, а затем перерос в полк. Меня назначили комиссаром этого полка. Партизаны под командованием Ишхнели (тоже бывший военнопленный офицер, по национальности грузин) освободили от немцев первый на юге Франции крупный город Кастр.
По дороге в Тулузу я заскочил в Безье. С волнением вошел в ювелирный магазин — навестить друга-француза. В магазине никого не застал, и золотые изделия куда-то все подевались. Тревожно стало на душе: неужели схватили? Бегом на четвертый этаж. Дома — одна старушка.
— Виктор! — окликает меня женский голос.
Оглядываюсь и вижу жену владельца магазина. Она кидается мне на шею, как родному брату. Стаскивает с меня бурку, усаживает за стол. А вот и сам хозяин, приехал откуда-то весь запыленный. Он крепко стискивает мою руку и спрашивает:
— Живы-здоровы? Хорошо! Откуда вы?
— Из отряда Отария Ишхнели, а до того был в одиннадцатой испанской бригаде Люкаса Мануэля, — отрапортовал я и добавил: — Дрался рука об руку с партизанами Люкаса, а вот самого его повидать так и не пришлось.
— Не горюйте, еще не все потеряно, — улыбнувшись, хлопнул меня француз по плечу. — Люкас перед вами!
От удивления я даже рот раскрыл. А он продолжал, как ни в чем не бывало:
— Благодарю вас за помощь. Ваши сведения оказались очень ценными и очень нам пригодились. Я направил их в штаб Сопротивления департамента Гаронны.
Я гостил у Люкаса сутки. Нашим разговорам, казалось, не будет конца. Я рассказал ему об уходе в горы, о боевых действиях отряда. Он мне — о себе. До войны Люкас учился в Москве, поэтому и сравнительно свободно владел русским языком. В дни фашистского мятежа в Испании сражался в рядах республиканцев, после падения Барселоны оказался во Франции. Но и здесь, за пределами Родины, он продолжал вместе со своими друзьями-соотечественниками драться против старого врага — фашизма. А когда я ему заметил, что с его стороны, как руководителя бригады, было рискованно приглашать меня к себе на квартиру да притом еще не раз, он отделался шуткой: это-де было сделано только для меня, в виде исключения.
Мы расстались с ним друзьями.
Позже, весной сорок пятого, по просьбе наших репатриационных органов он написал обо мне вот этот отзыв.
Виктор Иванович подвинул мне лист бумаги, на котором убористым шрифтом было напечатано:
«Товарищ!
Получив запрос подробно познакомить с антифашистской деятельностью советского гражданина Виктора Козлова, бывшего военнопленного немцев, я с удовольствием даю Вам подробное описание для Вашего ознакомления.
Действительно, Козлов имел связь со мной с января 1944 г. здесь, в Безье, и с этого времени начал работать под началом Коммунистической партии Испании, в Безье представителем которой являюсь я. Он организованно работал против немцев в районе средиземноморского побережья Агд — Сет. С первых дней наших собеседований (я знаю немного русский язык) я констатировал у Козлова стремление к борьбе против завоевателя его страны и Франции. В каждом слове чувствуется смертельная ненависть против гитлеровцев. Эти чувства нас сближают, объединяют нашу дружбу и скрепляют наши отношения.
С разрешения моей партии я даю ему политические инструкции для создания духа борьбы и боевого окружения между его советскими товарищами, чтобы они могли в настоящий момент (в согласии с Резистанс и мятежным движением во Франции) сделаться хозяевами их сектора и ликвидировать немцев, которые будут оказывать сопротивление.
Козлов имел связь только лишь со мной и у меня, но его работа проходила под контролем коммунистической испанской партии в Безье.
От марта месяца 1944 г. он меня просил настойчиво перевести его в маки, но наша партия считала, что его работа в строительном подразделении будет более полезна маки, но, если его положение станет нестерпимо, чтобы он пришел ко мне, и я его направлю в маки. Козлов остался у немцев, подчинился партийной дисциплине.
В мае месяце, в присутствии другого испанского товарища, с топографической картой побережья Агд — Сет на столе, Козлов нам указал места концентрации немцев, количество их составов, военного материала, калибр орудий и все детали, которые интересовали Резистанс.
В июле месяце немцы открыли его деятельность. Он должен был бежать с двумя своими товарищами: Хлебниковым Константином и Шестаковым Александром. Во время побега они не смогли прийти в Безье, где, Козлов знал, они смогли бы перейти в маки, и должны были взять направление на Монпелье-Ним.
Между тем, произошло немецкое отступление. И когда мы потеряли надежду их увидеть, он появился в сентябре месяце, и так как его работа была все время под управлением коммунистической испанской партии, я его сопроводил на мотоциклете в испанское маки, работавшее в районе Клермон-л-Эро, потом перешедшее в Пиренеи (Кийан и позже в Баньер де Люшон).
Здесь он исполнял функции чисто партизанские, и его военная деятельность в маки контролировалась только «группой испанских Гериллерос».
Это удостоверение сделано с согласия комитета зоны коммунистической партии и 7-го комитета района Испанского национального союза, в котором я представляю компартию.
М. Люкас.
