Далее шло изложение «преступлений», совершенных «злонамеренными лицами».
…Выведенные из боев русские войска располагались в окрестностях замка Бай. Первого мая их решил посетить представитель русского верховного командования генерал Палицын. Перед его приездом генерал Лохвицкий отдал приказание: построить солдат без винтовок, красные флаги в строй не выносить. Солдаты не выполнили приказания — встретили генерала Палицына с революционными флагами, а третий батальон первого полка вышел на построение с винтовками.
Когда командование русских войск во Франции получило приказы Временного правительства об организации комитетов и дисциплинарных судов, создание их во втором особом полку не встретило больших затруднений. Иначе обстояло дело в первом пехотном полку: полковой совет здесь не захотел переименовываться в комитет. Возглавляемый солдатом Балтайсом, унтер-офицером Волковым, ефрейтором Болхаревским, он продолжал действовать под тем же названием.
Совет первого полка организовал выпуск бюллетеней для солдат, в которых призывал их к отказу воевать. В одном из них была помещена «Солдатская памятка Льва Толстого», напоминавшая о заповеди «Не убий». Полковник Котович указал совету на то, что недопустимо печатать заметки явно антивоенного характера. В ответ на это в бюллетенях стали появляться письма с русского фронта, выдержки из газет, в которых высказывались мысли о прекращении войны, о братании солдат.
У казарм и бараков лагеря Ля-Куртин ежедневно проводились солдатские митинги. Ораторы призывали не выходить на занятия, требовать от командования отправки русских бригад в Россию. На дверях полкового совета первого особого полка появился лозунг: «Долой войну!»
В двадцатых числах июня генерал Лохвицкий, ставший начальником первой особой пехотной дивизии, включившей в себя 1-ю и 3-ю бригады, отдал приказ приступить к занятиям. Солдаты первого полка ночью собрались на митинг и условились: на занятия не выходить.
Генерал Занкевич, прибыв в Ля-Куртин вечером 24 июня, издал приказ о выводе из лагеря всех солдат, которые еще верны Временному правительству и подчиняются его требованиям. Офицеры объявили приказ во всех частях. Командир первого пехотного полка полковник Сперанский лично беседовал с солдатами, призывал их идти за ним «во имя долга перед родиной». Но в некоторых ротах приказ генерала был освистан, в некоторых — изорван.
На следующее утро Ля-Куртин покинули только части третьей бригады и офицеры первого и второго полков. Они расположились бивуачным порядком в окрестностях города Фельтен. Первая бригада почти целиком осталась в лагере Ля-Куртин.
С этого момента начинается деление дивизии на «фельтенцев» и «куртинцев».
«С этого же времени, — говорилось далее в обвинительном заключении, — кладется начало и ряду других событий, приведших в результате к весьма печальным последствиям… Все воинские части, оставшиеся в лагере Ля-Куртин, к началу сентября 1917 года пришли как таковые в состояние полнейшей непригодности для выполнения каких-либо задач, возложенных на армию для борьбы с Германией, и сделались не только бесполезными, но и вредными для внутреннего спокойствия Франции…
…По приказанию представителя Временного правительства генерала Занкевича была образована следственная комиссия, коей было поручено с возможной ясностью установить главные причины ненормального брожения, с такой силой охватившего солдатские массы 1-й особой пехотной бригады, и выделить из этих масс тех из руководителей, деятельность которых вела к последствиям вредным и не была направлена в сторону укрепления боевой мощи находившихся на французском фронте русских частей…»
Полковник оторвался от чтения, встал, прошелся вокруг стола. Он еще раз мысленно пробежал то, что прочел, и остался доволен. «Общая обстановка обрисована неплохо, усилия командования восстановить в дивизии порядок показаны довольно выпукло, причины беспорядков обоснованы… Ну, и труды следственной комиссии не забыты. Все, как полагается!»
Размявшись, он присел к столу и вновь склонился над рукописью обвинительного акта:
«К числу таких руководителей комиссия относит 1-го особого пехотного полка: 1) младшего унтер-офицера Михаила Волкова и 2) солдата Яниса Балтайса, деятельность коих начинает быть заметной еще в период нахождения русских войск на боевой линии… Некоторые свидетели, например, солдат Бережной, считают солдата Балтайса исходным пунктом, от которого получило свое развитие все последующее движение солдатских масс 1-й особой пехотной дивизии. Свидетель удостоверяет, что главною мыслью в речах Балтайса всегда являлся лозунг «Долой войну» и «Мир во что бы то ни стало», причем последние мысли Балтайс старался внушить и солдатам других полков дивизии при помощи своих помощников — агитаторов. Из показаний допрошенных свидетелей можно установить, что солдат Балтайс неоднократно высказывал свои симпатии известному агитатору Ленину и заявлял, что война нужна только буржуазии и капиталистам.
…Балтайс, действуя весьма умело и осторожно, всеми силами стремился показать, что он не ведет за собою массы, а наоборот сам только следует за ними, являясь как бы простым выразителем общественного мнения. Но несмотря на всю указанную осторожность, солдат Балтайс не мог в некоторых случаях не выступать активно и произносил речи явно агитационного характера…
Следствием установлено, что солдат Янис Балтайс имел некоторые знакомства в Париже, носившие по всем данным характер знакомств партийных, преследовавших известные политические цели. Об этих знакомствах он сам высказывался в разговорах с солдатами, причем говорил, что у него имеются связи в Париже и Швейцарии.
…По показанию прапорщика Котковского, бывшего начальником команды разведчиков 1-го полка, в коей состоял и Балтайс в январе 1917 года, во время стоянки полка на секторе Мод, к нему приехал в команду тайный агент штаба V французской армии. Агенту было поручено расследовать дело о рядовом Балтайсе, возникшее из переписки его с французскими солдатами, причем агенту было предоставлено право ареста Балтайса. Агент показал прапорщику Котковскому (в то время еще унтер-офицеру) копированные цензурой письма Балтайса и его корреспондентов, причем свидетель убедился, что письма эти, написанные частью на русском, частью на французском языке, носили явно антимилитарный характер… Тогда же у Балтайса был произведен обыск, на коем выяснилось, что Балтайс имел переписку с какой-то женщиной из Парижа, от которой, судя по письмам, он получал деньги. Какими суммами получались эти деньги, а также кто была вышеуказанная женщина — розыску установить не удалось, точно так же, как не удалось разыскать и других лиц, с коими Балтайс состоял в переписке. Тогда же со стороны присланного агента возник вопрос об аресте Балтайса как заподозренного в шпионстве, но ареста этого не последовало…»
Обстоятельно изложив состав преступления рядового Яниса Балтайса, двадцати восьми лет, лютеранского вероисповедания, уроженца Курляндской губернии, полковник Лисовский перешел к другим обвиняемым. Основываясь на показаниях прапорщика Котковского и других свидетелей, он писал, что ближайшим сотрудником и помощником Балтайса был младший унтер-офицер Михаил Волков. На бригадном митинге, проходившем в середине июня в лагере Ля-Куртин, Волков призывал солдат не выходить на занятия. На этом же митинге он говорил, что надо требовать во что бы то ни стало отправки в Россию. Позднее Волков вместе с унтер-офицером Барановым, ефрейтором Тихоном Петровым, старшим унтер-офицером Валявкой убеждал солдат не подчиняться приказу командования и не выходить из лагеря Ля-Куртин.
Ефрейтор Арсений Болхаревский выступал перед солдатами первой роты против войны. Старший писарь Григорий Гузеев говорил своим товарищам на собраниях, чтобы они не верили Временному правительству. Рядовой Анатолий Гусев, ставший во главе комитета во втором особом пехотном полку, подстрекал солдат не подчиняться приказам генерала Занкевича, не сражаться против немцев на французском фронте.
