Основной задачей завоевателей непосредственно в кампании 1235–1236 годов была Волжская Булгария — могучая держава, с подчинением которой крупнейший торговый путь, пролегавший по Итилю-Волге и Каме, переходил под их контроль. Субэдэй как «начальник штаба», тщательно спланировав действия монгольских корпусов против булгар, уже наметил и строгий график будущей войны в Восточной Европе в 1237–1240 годах. Жертвами должны были стать кипчаки и Русь. Наличие подобного графика продвижения войск в западном направлении отрицать не приходится — стратегия Чингис-хана подразумевала его существование как само собой разумеющийся весьма важный нюанс военного искусства. Ярким примером тому может служить знаменитый рейд Субэдэя и Джебэ 1220–1223 годов, когда Чингис-хан наказал им покончить «эти дела в трехлетний промежуток времени» [40, с. 209]. Экстраполируя обстоятельства планирования того похода на военно-политическую обстановку, складывающуюся на стыке Азии и Европы в 1235–1236 годах, следует предположить, что Чингисиды и их полководцы не могли счесть хоть как-то оправданной задержку даже небольшой части своих войск на Южном Урале. Орда уходила на Запад. Орда стремилась овладеть богатствами Запада, а уничтожать немногочисленные, но готовые сопротивляться вплоть до последнего человека башкирские племена, теряя при этом воинов и время, монгольские военачальники всех уровней не посчитали нужным и избрали путь переговоров, тем более что городов — торговых урбанизированных центров, где можно было поживиться богатой добычей, на Южном Урале не существовало.

Итак, переговоры начались. Венгерский монах-доминиканец Юлиан, совершивший в 1235–1237 годах путешествие в «Великую Венгрию», легендарную прародину венгров, располагавшуюся на территории расселения башкирских племен на Южном Урале, оставил по этому поводу весьма интересный фрагмент в своем докладе Папе Римскому Григорию IX. В частности, в его сообщении говорится, что автор «в этой стране венгров… нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки]» [1, с. 263]. Пребывание Юлиана на Южном Урале четко датировано весной — началом лета 1236 года. В документе указано, что он «отправился в обратный путь за три дня до праздника св. Иоанна Крестителя (20 июня 1236 года)» [1, с. 263], что позволяет конкретизировать время проистекавших между монголами и башкирами переговоров. О том, что Чингисиды и монгольский генералитет придавали начавшимся переговорам весьма большое значение, свидетельствует фигура посла, отправленного ими в башкирские кочевья. Очевидно, этот человек, владевший несколькими, в том числе и европейскими, языками, являлся личностью неординарной, статусной, по-своему «штучным товаром» и использовался руководством в особо важных случаях. Следует предположить, что послом к башкирам был направлен некий… англичанин по имени Роберт — участник восстания 1215 года против короля Иоанна Безземельного, а затем, после подписания Великой хартии вольностей, бежавший в Святую землю, где он обнаружил в себе дар полиглота. Его способности были замечены монголами, к которым он вместе с несколькими купцами-мусульманами в начале 1220-х годов попал в плен, и с тех пор верой и правдой служил новым хозяевам [31, с. 307–308; 45, с. 299]. Именно Роберта, знавшего венгерский язык, Бату посылал впоследствии на переговоры к венгерскому королю Беле IV, и, по-видимому, именно о нем упоминает в своем докладе Юлиан. Впрочем, закончил свою карьеру Роберт плачевно: в 1241 году на подступах к Вене попал в плен к австрийцам, где его рассказ успел записать французский священник Иво из Нарбонны, ну а сам англичанин вскоре был казнен [31, с. 307–308]. Возможно, упоминание об этом авантюристе спорно, но, по-видимому, он являлся первым англичанином, побывавшим в Башкирии[84].

Возвращаясь к событиям весны — лета 1236 года, вновь обратимся к Юлиану, указывавшему на то, что в момент переговоров «татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда, хочет идти против Алемании (т. е. Германии, и не это ли еще одно доказательство тщательно планировавшегося похода на запад?! — В.З.), но дожидались они другого, которое послали для разгрома персов» [1, с. 263]. Приведенный фрагмент позволяет сделать как минимум два вывода: во-первых, монгольское войско, вернее, какая-то его часть, расположившаяся в районе Яика — Сакмары, верховий Ика, поджидало дополнительные соединения, и необязательно из Персии; во-вторых, если принять во внимание, что монголы находились в «пяти дневках» пути (и это с точки зрения монаха Юлиана, измерявшего расстояние в «одну дневку», скорее всего, максимум в 30–40 км), то, учитывая скорость, с какой могли передвигаться отряды завоевателей, совершая порой молниеносные переходы в 120–150 километров в день, становится очевидным, что их посол, имея за спиной столь веский аргумент, вел переговоры с башкирами, образно говоря, приставив нож к горлу, если под ножом подразумевать изготовившиеся к удару тумены[85]. Кто усомнится в том, что монголы могли в случае провала «переговорного процесса» внезапно «изгоном» обрушиться на земли башкир? Удар монгольской конницы был опасен еще и тем, что для нее не существовало созданных природой препятствий — будь то безводные на много переходов пустыни, безбрежная тайга или горы. История монгольских завоеваний буквально кишит экстремальными военными операциями. Если для военнослужащих иных веков переход через Альпы (неважно, Ганнибалом или Суворовым) или знаменитый «ледовый поход» эпохи Гражданской войны в России сами по себе представлялись воинским подвигом, то для монгольских соединений в XIII веке подобные акции были рутиной. Поэтому ни леса, коими в те времена был густо покрыт Южный Урал, ни горы не являлись преградой на пути завоевателей.

Юлиан, в свою очередь, не дождавшись окончания дипломатической дуэли, развернувшейся между башкирами и монголами, несмотря на то что «…венгры и пригласили его остаться[86], отказался (от их предложения. — В.З.)» [1, с. 263] и поспешил как можно скорее ретироваться из региона, который в считанные дни мог превратиться в арену ожесточенных столкновений и опустошительного нашествия. Весьма существенным в свете рассматриваемой проблемы представляется маршрут возвращения Юлиана в Центральную Европу, потому как «когда он пожелал вернуться, те венгры указали ему другую дорогу, по которой он бы мог быстрее добраться» [1, с. 263]. Действительно, отправившись из Башкирии 17 июня, Юлиан, путешествуя «то по воде (рекам Агидели и Каме. — В.3.), то по суше… верхом» [1, с. 263–264], через Северо-Восточную Русь и Польшу добрался к концу 1236 года до «своей» Венгрии, неся королю Беле IV тревожную весть о том, что монголы рассчитывают вскоре достичь Германии… Изменение прежнего маршрута, по которому Юлиан через Константинополь, Тамань, Северный Кавказ, Нижнее Поволжье прибыл на Южный Урал, легко объяснимо. Дело в том, что степи восточного Дешта, а следовательно, и все дороги-шляхи, пролегавшие через него, были отныне перерезаны монголами. Более того, положение дел усугублялось тем, что некоторые отряды из состава «южного крыла», переправившись через Итиль, начали операции на его побережье, «закупорив» низовья реки по обе стороны и прервав тем самым водный путь. К лету 1236 года монголы полностью контролировали ситуацию в регионе, «оседлав» территории от Каспия до Урала. На смену немногочисленным отрядам Джучидов, чье присутствие на этих землях было фрагментарным, явилась Орда, готовая достичь «последнего моря».

Надо полагать, немалое число представителей башкирской знати было в достаточной мере информировано о масштабах опасности, надвигающейся с юга, и осознавало всю сложность военно-политической обстановки, в которой оказались обоки и племена, ими возглавляемые, да и они лично. Несомненно, в среде башкирских вождей и батыров присутствовали герои, готовые сражаться до конца, однако существовали и прагматики, понимавшие, что в данный момент заключение мира с монголами на условиях последних, мира, предусматривающего безоговорочное подчинение воле великого каана, являлось единственным выходом из сложившейся ситуации. У башкир не было городов и крепостей — центров сосредоточения материальных ценностей, в которых они могли переждать опасность, а их сторожевые отряды, засеки и засады, находившиеся на перевалах и переправах, были в большинстве своем уже сметены врагом, война вовсю полыхала к северу от Сакмары. Монголы начали традиционную в таких случаях облаву, прочесывая леса, горы, степные урочища в поисках начавших партизанскую войну башкир. Булгары, которых на протяжении последних лет башкиры поддерживали, и поддерживали активно, не прислали помощи, так как сами, находясь в смятении, готовились к худшему…