Исходя из вышеизложенного, можно (весьма приблизительно) подсчитать количество войск, имевшихся под рукой у Джучи. Во-первых, следует принять к рассмотрению изначальный контингент его подданных в подушном исчислении, то есть те самые «9 000 юрт». В данном случае, если учесть, что в одной юрте проживала семья из пяти человек (плюс-минус один-два человека, в зависимости от достатка[46]), получается, что в первоначальном ведении Джучи в 1216–1217 годах находилась орда, численностью около 50 тысяч человек, из них процентов двадцать могли реально участвовать в боевых действиях и составлять один тумен — 10 тысяч воинов, то есть чуть больше одного человека с юрты. Во-вторых, надо полагать, что воинский контингент из состава пленных и покоренных в Деште племен не был велик, потому как кочевое население уходило перед угрозой порабощения на север и запад, а подразделения, которые все-таки из них удалось сформировать, частью были направлены на восток, где началась война с тангутами, а частью оставлены Джучи, однако численность их не должна была превышать некоей критической массы, способной на заговоры или измену. Поэтому десятки и сотни монгольского войска, в рядах которого находились меркиты, найманы, канглы или даже кипчаки, могли составлять не более 10–30 % от числа всего войска самого западного монгольского улуса. В-третьих, личная дружина царевича, дружины ближних нойонов и военных советников хотя и состояли из батуров — профессиональных, прекрасно экипированных бойцов и являлись ядром военной организации Джучиева улуса, тем не менее были весьма немногочисленны и составляли, возможно, лишь несколько сот воинов[47]. Таким образом, следует предположить, что у Джучи «под ружьем» находилось около 20 тысяч человек. Учитывая огромную территорию, которую царевичу необходимо было контролировать, и поставленные перед ним Чингис-ханом задачи по дальнейшему продвижению монгольского влияния на запад, сил этих было явно недостаточно. Тем не менее, по крайней мере, на кипчаков (о башкирах и булгарах и речи нет!) Джучи в 1224–1226 годах оказывал планомерное давление.

Источники весьма скупо повествуют о войнах, которые Джучи вел в Приуралье, по Яику и, возможно, в Нижнем Поволжье. Так, судя по сочинению Плано Карпини, действия царевича сводились хотя и к победным, но все-таки рейдам в сторону кипчакских кочевий: «…он (Чингис-хан. — В.3.), — пишет Карпини, — несколько отдохнув (имеется в виду весна — лето 1224 года. — В.3.), разделил свои войска. Одного из своих сыновей Тоссука (Джучи. — В.3.)… послал против команов (кипчаков. — В.З.), которых тот победил в продолжительной борьбе, а после того как он их победил, он вернулся в свою землю» [24, с. 261]. Джузджани в «Насировых разрядах» лишь вскользь упоминает о тех событиях, да и то в контексте совместных действий Джучи и Чагатая (Чагатай тоже устраивал свой улус, что располагался по соседству с Джучиевым в Семиречье). «Туши и Чагатай, — читаем у Джузджани, — управившись с делами хорезмийскими, обратились на Кипчак и Туркестан, покорили и заполонили одно за другим войска и племена кипчакские и подчинили все [эти] племена своей власти»[48] [17, с. 250]. Более конкретно, но все так же немногословно о тех событиях сообщает в «Родословной туркмен» Абу-л-Гази: «Джучи с приданными ему нукерами из Ургенча пошел в Дешт-и Кыпчак. Кыпчакский народ собрался, и произошла битва. Джучи-хан победил и перебил [всех] попавших [ему] в руки кыпчаков; те из них, которые спаслись, ушли к иштякам (башкирам. — И.А.). Большая часть иштяков теперь является потомками тех кыпчаков» [1, с. 141].

Здесь мы вплотную подходим к проблеме обстоятельств вхождения башкирских племен в состав Монгольской империи, потому как, разгромив часть восточных кипчаков, завоеватели подошли к Яику в его нижнем и среднем течениях. Отныне эта река стала единственной границей между ними и башкирами, вытесненными на правобережье. Таким образом, к середине 1220-х годов Джучи подчинил степи, лежащие между Иртышом и Уралом [20, с. 141][49]. Не исключено, что в освоении земель Среднего Иртыша и Нижнего Тобола определенную помощь Джучи оказал лояльный к власти монголов легендарный вождь башкирского рода ирякте Майкы-бий, который, согласно шежере, был даже принят и обласкан Чингис-ханом [4, с. 371]. Самому царевичу, после того как он форсировал Яик, оставалось лишь выполнять приказ отца и продолжать покорять «вселенную». Одним из первых народов, оказавшихся отныне у него на пути, стали башкиры, обитавшие к западу от Уральских гор, а земли их, обширные и богатые, обойти стороной, исходя из все той же великодержавной доктрины Чингис-хана, в том числе и с точки зрения практического обеспечения безопасности северного фланга, представлялось невозможным.

Письменные источники показывают, что «страна башкир» в XIII–XIV веках располагается севернее Дешт-и-Кипчака с протекающим через него Яиком, который течет «с севера из земли Паскатир». Как писал Гильом де Рубрук: «Из Руссии, из Мокселя, из Великой Булгарии и Паскатира, то есть Великой Венгрии, из Керкиса (все эти страны лежат к северу и полны лесов) и из многих других стран с северной стороны, которые им (монголам. — В.И.) повинуются, им привозят дорогие меха разного рода…» Паскатиры (башкиры) — «пастухи, не имеющие никакого города; страна их соприкасается с запада с Великой Булгарией. От этой земли к востоку, по упомянутой северной стороне, нет более никакого города. Поэтому Великая Булгария — последняя страна, имеющая город». А у Плано Карпини описания даже более конкретные: «С севера же к Комании, непосредственно за Руссией, мордвинами и билерами, то есть Великой Булгарией, прилегают Баскарты…» Таким образом, данные письменных источников достаточно четко локализуют и пределы «страны Паскатир»: с юга — степи Дешт-и-Кипчака, с запада — Волжская Булгария, а с востока — как писал ал-Омари: «Страны Сибирские и Чулыман прилегают к башкирцам». Достаточно яркими и интересными являются описания башкир. Так, по Рубруку, «это — пастухи, не имеющие никакого города», но при этом живут в лесном краю и занимаются охотой на пушного зверя. Еще более яркими являются сведения венгерского монаха Юлиана: «Они язычники, не имеют никакого понятия о боге, но не почитают и идолов… Земли не возделывают, едят мясо конское, волчье и тому подобное, пьют лошадиное молоко и кровь. Богаты оружием и весьма отважны в войнах…». На первый взгляд, последнее сообщение никак не согласуется с мусульманской погребальной обрядностью захоронений чияликцев (башкир). Наверное, здесь нужно иметь ввиду, что между сведениями Юлиана, который побывал в Поволжье между 1235–1237 годами, и путешествием Руб рука, который через Волго-Уральские степи проезжал в 1253 году, есть хронологический разрыв почти в 20 лет. И, как писал сам Рубрук: «то, что я сказал о земле Паскатир, я знаю через братьев проповедников, которые ходили туда до прибытия татар, и с того времени жители ее были покорены соседними булгарами, и многие из них стали саррацинами (т. е. мусульманами)…». Что же касается богатства оружием и конями, то это довольно наглядно иллюстрируют грунтовые захоронения Охлебининского городища, датированные XII–XIV вв., в которых найдены сабли, стремена, удила и т. д. [20, с. 142–143].

Получалось, что к 1225–1226 годам Джучи, оказавшись оторванным от метрополии, испытывая недостаток в войске перед лицом «богатых оружием и весьма отважных в войнах» башкир, к которым на помощь в любой момент могли подойти, если уже не подошли, булгары (а максимальные мобилизационные возможности последних, как уже подчеркивалось, в экстремальных условиях достигали 45–55 тысяч воинов), не решился на эскалацию агрессии на западе. Пассивность Джучи также объясняется обустройством собственного улуса, достигшего к тому времени гигантских размеров — территории, равной сегодняшнему Казахстану, и тем, что центром пожалованных ему владений он, по-видимому, считал не области Эмбы, Тургая или Иргиза, а прииртышские степи, где, согласно Рашид ад-Дину, «находились его обозы», «была столица его государства» [40, с. 78] и куда царевич, возможно, откочевал в 1226–1227 годах. Наконец (и это весьма актуально), не исключено, что Джучи умерил свою активность на полководческом поприще, предоставив тем самым «мирную передышку» замершим в ожидании нашествия кипчакам, булгарам и башкирам, по причине серьезных проблем со здоровьем. Так или иначе, но Чингис-хан действиями оглана (а сообщение об этом следует отнести к 1227 г.) оказался недоволен, о чем снова красноречиво свидетельствует Рашид ад-Дин: «[Еще] раньше Чингиз-хан приказал, чтобы Джучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар[50], Башгирд, Урус, Черкес, Дешт-и-Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингиз-хан, крайне рассердившись, сказал: "Я его казню, не видать ему милости"» [41, с. 78–79].