— Хоп! Давай-давай! Нашу песню запевай!
Все заулыбались и подхватили:
— Хоп!
— Давай-давай!
— Сразу тяжести таскай! — выкрикнул кто-то.
И дальше пошли варианты про «эльфов песней напугай», «ноги в трех местах сломай», «боцман старый негодяй» и прочие пришедшие в голову на бегу шедевры словотворчества.
Рем топтал ногами землю в такт песенке и присматривался. Вьедливый аркановский разум тут же отмечал корни, пробившие тротуарную плитку, потрескавшиеся, заросшие плющом стены, провалы окон с разбитыми стеклами и деревья, тут и там проросшие сквозь крышы заброшенных зданий. Неладно что-то в эльфьем королевстве!
Обаяние и уют мощеных улочек и изящных особняков, торжественность фонтанов и блеск позолоченных барельефов скрывали под собой общее настроение увядания, меланхолии и ожидания близкой беды, царившие в Доль, Наяда.
А может быть, это только показалось Рему, привыкшему смотреть на мир несколько пессимистично? Он и сейчас хмурился, все больше смотрел под ноги и на душе у него явно скребли кошки.
— Слушай, Рем… А чего-о эт-то ту-ут почти никого не-ет? — спросил Микке, бежавший плечом к плечу с Арканом.
Действительно, на пути им попалась дай Бог чтоб парочка пешеходов, спешащих куда-то по своим эльфийским делам. Город как будто вымер!
— Ну так праздник у них! — ответил Рем. — Где-то празднуют! Да и не думаю я чтобы пепелище, где нас обещали разместить, прямо в самом оживленном месте находилось… Ведут нас небось трущобами…
— А у эльфов быва-ают трущо-обы? — наверное, северянин разнервничался, раз снова растягивал слова.
Он ведь почти избавился от акцента за время плавания.
— Ну, вот вокруг тебя они и есть… — буркнул Аркан.
— Даже трущобы у ни-их красивые! — проговорил Микке.
Место для лагеря и вправду находилось несколько на отшибе. Это был тот самый холм с плоской вершиной, о котором мечтал Разор. У подножия его звенел ручеек, а к вершине была проложена дорожка, выложенная камнем. Наверное, раньше там располагалось какое-то важное строение, которое и сгорело, оставив пустующим такое удобное место.
Закипела работа. Разор как умелый дирижер руководил всем действом, указывая и показывая, наставляя и помогая. Если Рем поднаторел в походной жизни, то для многих бывших гребцов это было в новинку: ставить палатки и разбивать лагерь. Работа спорилась, заминка вышла только с ограждением: предупрежденные заранее, люди не стали рубить деревья в ближайшем лесу, а дождались, пока эльфы на возах не доставят им стройматериалы.
— Мы используем только умершие деревья, — пояснил Эадор. — А для костров можно собирать валежник, хворост…
Они устроили настоящий лагерь, со своей Виа Претория от ворот к Форум Игнис, с ровными рядами палаток, кухней под навесом, невысоким частоколом и караулкой в неизменную черно-белую полоску. Несмотря на неслаженность и новизну такой работы для большинства участвующих, они справились примерно за три часа, когда солнце уже было готово спрятаться. Его лучи окрашивали белые полотняные палатки в розовый и оранжевый цвета, плясали в кронах деревьев и отражались от ручейка солнечными зайчиками.
— Мы забыли сделать парашу, — сказал Сухарь. — Парашу нужно ставить ниже по течению, иначе передрищемся!
Разор хлопнул себя по лбу и отрядил людей занятся постройкой сортиров. С этим было покончено за полчаса, и уставшие работники собрались на Форум Игнис, построившись в три шеренги.
— Ну что ж, друзья мои, — проговорил Разор зычным голосом. — Мы славно поработали и теперь вот эти маэстру зовут нас на праздник! Четверть часа у вас есть, чтобы привести себя в порядок, а после этого встречаемся здесь, у костра. Оружия с собой не брать, вести себя прилично, в неприятности не ввязываться! Иначе…
Эльфов действительно прибыла целая делегация. Они настаивали на том, что сейчас Эостра, и гостям будут рады в лесу у костров, и что угощения хватит на всех! Они были любезны и доброжелательны, и очень убедительны. Разор долго сомневался, но потом махнул рукой — в конце концов, после всего пережитого людям нужно было отдохнуть! Пусть даже порядок и дисциплина пострадают сегодня.
Пока две сотни мужчин умывались и прихорашивались, Рем нашел Разора в его палатке:
— Я, пожалуй, останусь в лагере, — проговорил Аркан.
Разор удивленно поднял на него глаза:
— Вот только что думал, кого назначить в качестве дежурного… Но ты?.. А как же музыка, угощение?
— Да никак, — ответил Рем. — Можно я просто побуду здесь? Кому-то же нужно остаться? За костром надо следить, в конце концов…
Разор внимательно посмотрел на парня. Черты лица Аркана заострились, под глазами пролегли круги, брови хмурились, челюсти были крепко сжаты.
— Это что это с тобой? Всё время был таким молодцом…
— Я просто останусь здесь, хорошо? — парень смотрел в пол.
— Ладно, ладно… Я там прослежу за ребятами, чтобы они не набедокурили и не испортили нам вечер. А ты — как знаешь.
Когда Рем уже поднял полог палатки, чтобы уйти, Разор сказал ему вдогонку:
— Я пришлю тебе сменщика после полуночи!
— Не стоит, правда. Спасибо.
Шумной толпой во главе с командирами бывшие гребцы, а нынче — наемники, покидали лагерь. Рем устроился у ворот, рядом с караульной будкой, где было выложено камнями специальное место для костра. Сидя на деревянном чурбаке, он провожал взглядом своих товарищей. Аркан отсалютовал Микке, рядом с которым шествовал нарядный маэстру Цудечкис, развел руками, реагируя на вопросительный возглас Сухаря, и отмахнулся от многообещающих жестов и гримас Оливьера.
— Не-не-не… — бормотал он себе под нос. — Я так больше не могу.
Наконец спины последних его соратников скрылись в вечернем сумраке, и Рем, блаженно вытянув ноги, оперся спиной о черно-белую стену караулки и, вдохнув свежий ночной воздух, поднял взгляд на небо.
* * *
Звезды мерцали и переливались, сплетаясь в незнакомые узоры созвездий. Месяц показался из-за туч, и ручеек у подножия холма засеребрился в неровном свете. Рем чувствовал, как постепенно разжимаются невидимые стальные клещи, давившие на его виски всё это время, как легче дышится и перестает пульсировать кровь в голове. Все же несколько месяцев без малейшей надежды на уединение — это слишком!
А еще эта чертова аркановская способность принимать тяготы и лишения, как нечто само собой разумеющееся… Она здорово помогала выкручиваться из самых жутких и нелепых передряг! Отец учил с самого детства принимать любую ситуацию как данность и делать в имеющихся условиях максимум возможного. «Ты просто берешь — и делаешь!» — говорил он. И младшие Арканы делали. «Из говна и палок» — усмехался Децим. Если нечего есть — пойди, поймай рыбу. Нет удочки? Поймай руками. Нет кастрюли, чтобы сварить? Запеки на углях. Не из чего развести костёр? Глупости, всегда найдется из чего развести костер. Нечем?
«Какого лешего у тебя нет огнива с собой, сынок? Ты что, белены объелся? Может, у тебя еще и ножа с собой нет?» — а потом отец издавал такой звук, нечто среднее между матерным словом и презрительным цыканьем. «Жизнь не состоит из удовольствий» — повторял старший Аркан.
Робкие аргументы о том, что мало кто из сверстников-аристократов задумывается о необходимости самостоятельно разводить костер или зашивать одежду, отметались с порога: «Они живут в счастливом неведении!»
В подростковом возрасте это вызывало гнев, и ропот, и желание сбежать куда угодно, где не нужно каждое утро вставать ни свет ни заря, а можно нежится в постели сколько влезет, не заставляют самостоятельно разбираться в древних текстах «с утра до тех пор, пока не поймешь, и ни о каком обеде не может быть и речи». Туда, где нет нужды чистить конюшню, хотя для этого есть слуги, и ходить в многодневные дозоры, объезжая владения и преследуя хищных зверей и преступников — хотя для этого есть стражники и охотники… Отец не был сторонником телесных наказаний — ремень доставал всего раза два или три. В этом просто не было необходимости — взгляд глубоко посаженных глаз из-под густых бровей проедал насквозь и заставлял бежать сломя голову и что-то делать. А властный окрик порой хлестал не хуже бича.
