— Куда на ночь глядя? Постелю уж...

Встречались не часто. Приходил он всегда затемно, обязательно с гостинцем. Она и в шутку и всерьез намекала, может, поженимся, а он хмуро отмалчивался.

...Разлад начался после его отпуска. С месяц Максим к ней не заявлялся. Потом пришел крепко выпивши.

— Что, соскучился?

— Живое к живому тянет, — ответил.

Под утро, когда Максим протрезвел, она ему сказала:

— Дочь все уже понимает. Хватит в кошки-мышки играть.

Он только сопел. Рано ушел и больше не показывался. Екатерина сама к Дому офицеров пошла. Встретив его, гневно сказала то, что накипело:

— Значит, кровушки напился и в кусты?

— Не в кусты. Ты права. Нечего дочь развращать.

— Что ж ты предлагаешь?

Ответил не сразу:

— Припечет, ко мне приходи. Только после одиннадцати. Людские глаза, сама понимаешь. — И протянул ключи.

Ей бы обидеться, а она взяла. Тянуло к нему. Как-то лежа рядом с ним в темноте и сумрачно глядя в пустой потолок, Екатерина сказала:

— Чудно получается. Живем с тобой, как телка с бугаем. Только телку к бугаю ведут, а я сама бегаю. Неужели нельзя по-людски?

— Значит, нельзя, — буркнул он.

И все же она надеялась. Ждала добрых перемен. А он все больше мрачнел, отдалялся от нее. Особенно стал невыносим в последние месяцы. Ну, гад, думала, завел другую. Каждое лето зарядил мотаться на море. Не приведи господь — узнаю. Порешу!

Прояснение наступило двадцать пятого декабря. Среда была. Максим не работал. Тот злополучный день ей не забыть всю жизнь.

Максим пришел в пивную выпивши. У нее набрался еще больше. Понес ахинею: «Все, Катька! Конец нашему сожительству. Поеду хоть на часок в Энгельс, а потом в Волгу и поминай, как звали». И про солдата, который посуду на днях побил, что-то несуразное... Едва отправила его домой, заявился приятель Максима. Рожа широкая, чисто боров. Выждал, пока зал опустел. Попросил запереть дверь.

— Максим был у тебя. Обратила внимание, в каком он духе?

— Пьяный. Балабонил черт знает что.

— О чем? — сразу насторожился пришелец.

— Ахинею всякую нет. Про Энгельс. Топиться хочет.

«Боров» облегченно вздохнул:

— Вот в том-то и оно, Катя, что про Энгельс.

Он задел струну ее ревнивого любопытства.

— Хватит допытывать. Ты говори, коль пришел. Это с тем солдатом связано? — она глядела на него с испугом и тревогой.

Он кинул на нее опасливый взгляд.

— Что он тебе про солдата сказал?

— Ха!.. Скажет он что-то. Выкладывай давай. Только все.

И узнала. Оказывается, Максим вовсе не вдовец. Солдат, что приходил, его родной сын. Жена — сестра «Борова». Ушел Максим на фронт и навеки дал деру от жены и сына. Тогда сынишке три годика было. Сюда, в глушь, и забился, чтобы не возвращаться к семье. Но случайно с «Боровом» встретился. А тут как раз Максимов сын служит. Ни сын, ни Максим друг друга не знали. Вот «Боров» и устроил им встречу. Подвыпивший солдат решил отомстить за мать...

— А Энгельс? Что в Энгельсе?

— В нем-то и загвоздка. Зазноба там. На море с ней познакомился. Думаешь, из-за тебя к семье не вернулся? Хе-хе...

— А не врешь?

— Что мне врать? Сама знаешь, как познакомились они, так и зарядил он каждое лето от тебя уплывать.

Дикая злоба подпирала Екатерину. Решила твердо: «Боров» не врет. Но проверю. Заставлю самого сознаться во всем.

«Боров» встал, направился к выходу. У двери остановился.

— Глупая баба! Совет дам...

— А я хитрить не буду. Уверюсь, что плут, и задавлю.

— А дочь? Пусть растет себе сиротка. Да?

Ушлый был «Боров». Знал, на чем сыграть. Стал наставлять:

— Ключ у тебя есть? Есть! Войдешь в комнату, надень сразу его чувяки, чтоб следов своих не оставлять. Если будешь с Максимом выпивать, стакан, из какого будешь пить, заберешь с собой. Побалуете, конечно. Чтоб быстрее уснул, вот тебе пилюлька. Бросишь незаметно ему в чай или в водку. Как уснет — плиту засыпь углем, трубу закрой. Вот и хе-хе!

— Хитер ты, сволочь! — не сдержалась Екатерина.

— Ты эту сволочь потом благодарить будешь. Он собирается смыться в Энгельс. Знает, что у тебя где-то деньги спрятаны. Хочет нанести полюбовный визит. Учти, Екатерина!

Он опять рассчитал точно. У нее подкопилась малость деньжат. Максиму она как-то сказала об этом.

— Я ему покажу визит. А как же мне в сенях его быть?

— И в сенях, и на крыльце снежком после себя пошкрябай.

— А если собаку вызовут?

— Вряд ли. Но есть выход. Лыжи я тебе достану. С крыльца прямо на лыжи и...

Под вечер «Боров» снова приехал. Вручил ей лыжи и сказал:

— Так как мстишь и за меня, с меня пять тысяч. Ну, а если засыплешься, гляди, Екатерина! Ты меня не знаешь, я тебя. Одной меньше дадут. Дескать, на почве ревности.

Вечер был кошмарный. Верилось и не верилось, что ей сказали. Когда Екатерина открыла своим ключом дверь и вошла в комнату, Максим стоял у этажерки и дрожал. Бледный, жалкий, настоящая гнида. Прав «Боров», сразу мелькнула догадка, в страхе поджидает сына.

— Чего дрожишь-то?

— Тьфу, дура! Зачем приперлась? И так тошно.

— Вот и пришла, чтоб не тошнило. Соскучилась!

Екатерина переобулась из валенок в его чувяки, повесила на вешалку пальто и только тогда прошла в глубь комнаты.

— Опять самогон хлестал? Замерзнуть, дурак, мог.

— Ну, туда и дорога.

— А в Энгельс кто тогда поедет? — она начала издеваться.

— Катька! Уходи. Не до тебя.

— А мне выпить охота. Может, поухаживаешь за любовницей?

Что он думал, трудно сказать. Глянул отчужденно. Она отослала его в погреб за помидорами, и пока ходил, бросила в его стакан пилюлю.

Спать с ним легла, можно сказать, насильно. Воспылав притворной страстью, обнимала его, а внутри все клокотало: «Есть. Есть у него шлюха в Энгельсе. «Боров» не врал».

— Катька, уйди. Не могу.

— Не можешь? А в Энгельсе смог бы?

— Смог бы. В Энгельсе смог бы! — он стал даже кричать. — У меня там жена. Поняла? Жена. Уходи. Ты мне противна, — и обессиленно умолк. То, что таилось годами, выплеснулось с жаром наружу.

...Максим уснул быстро. Она пошевелила его за плечо. Только губами пожевал. Тихонько перелезла через него, всунула ноги в чувяки, прошла к плите. Расшевелила кочергой пепел. Залучились притухшие угольки. Открыла вьюшку, бросила в плиту щепок. Ах, я тебе противна?! Ну так, гнида проклятая, иди на тот свет искать лучшую! Набрала два полных совка угля, сыпанула на огонь. Когда разгорелось, закрыла вьюшку...

Едва Мельников снял шинель, его пригласил полковник Шилов. Присаживаясь у стола, Александр Васильевич заметил:

— Что-то рано вы сегодня на службе, товарищ полковник!

— Будешь рано, коль служба безопасности как неуклюжий медведь ворочается. Где Волков? Новый год сегодня встречаем. Надо бы все объекты как следует проверить.

— Все будет выполнено, товарищ полковник! Что касается подполковника Волкова, он убыл в Москву. Есть хорошие новости.

Шилов со строгим любопытством посмотрел на Мельникова.

— Надеюсь, командир части имеет право кое-что знать?

— Только с вашей стороны не должно быть никаких действий.

— Я и так уже два дня бездействую, — досадливо заметил Шилов. Он намекал на дни, проведенные в командировке. — Докладывайте!

Мельников доложил.

— Козырев?.. Козырев?.. Это лейтенант-пехотинец, что ли?

Александр Васильевич увидел, как резко побагровел у Шилова фронтовой ожог на шее. Полковник торопливо снял телефонную трубку и попросил соединить его с отделом кадров.

— Товарищ полковник, я ведь просил... — поспешил Мельников.

— Не учите, капитан! — отрубил Шилов. И в трубку: — Это ты, Владимир Сергеевич? Зайди срочно ко мне.

Через несколько минут в кабинет вошел подполковник Сахаров.

— Что тебе снилось, дружище?

— Да... ничего, — Сахаров старался говорить спокойно, а сам напряженно смотрел в строгие глаза Шилова.