— Думаю, женщина, что оставила волос на подушке. Только лыжи брала не для того, чтобы скрыть женские следы.

— Хорошо. Чем докажешь, что на лыжах была женщина?

— Доказать трудно, но попробую. Дорога от оврага, в который были заброшены лыжи, метрах в трех. След носка валенка вдавлен глубоко. Значит, для броска применялось максимум усилий. Тем не менее одна лыжа чиркнула снежок на кромке обрыва. Если бы бросал мужчина да еще применил силу, она вряд ли чиркнула бы.

— А если все же их бросил «СОМ»? Сделал дело и ему наплевать, обнаружат лыжи или нет. «СОМ»-то скрылся.

— Не то! У маркера маскировался, а тут... Нет, Степан Герасимович, лыжи бросила женщина. Но как-то замешан и «СОМ».

Волков невольно улыбнулся. Его мнение совпадало с мнением Ивана Ивановича. Тот словно читал его мысли. Правда, кое-какие «мелочи» Степан Герасимович проанализировал более глубоко. Он предвидел, что лыжи найдутся...

— Прав, Три «И»! «СОМ» здесь замешан. И не как-то. Подумай!

Подумать Ивану Ивановичу не пришлось. Зазвенел недавно проведенный в номер телефон. Снял трубку Волков.

— Товарищ подполковник, докладывает капитан Азаров. Прибыли из Верхнесалтыково. Привезли. Какие будут указания?

— Пришлите за мной «газик» и ждите!

Волков положил трубку и обратился к Игнатенко:

— Привезли исчезнувшего «СОМа». Скоро должна подойти за мной машина. Доложи коротко о передатчике.

— Передатчик не нашли. Либо маркер не радист, либо передатчик у владельца «Победы».

— Первое отпадает. Москва ответила на запрос: Михаил Зайцев был радистом. Работал у партизан на немцев. Напали на след — исчез.

— Понятно, Степан Герасимович! Значит, передатчик привозится на «Победе», а после передачи увозится обратно.

Степан Герасимович подошел к окну. За темной гладью стекол тускло светили уличные фонари. Белел снег, серой полосой окаймляла гостиницу выскобленная до асфальта дорога. Снег перекатно заискрился, посветлела асфальтовая полоса. К зданию подходила автомашина.

— Это за мной, — Волков отошел от окна. — Ну, что ж, к длинному светлому волосу прибавилось два черненьких. Давай ищи сказочную фею, что смерть на лыжах развозит.

— Постараюсь. Когда очередной доклад?

— Как договорились: каждый день в восемь вечера здесь.

Степан Герасимович вернулся в гостиницу в двенадцатом часу. По-настоящему разобраться с Маркиным решил попозже, после возвращения Мельникова. А пока «врубил» Семену за самовольный выезд десять суток ареста и отправил на гауптвахту. Сам занялся словарем. Он оказался выпуска 1952 года, издание второе. Словарь, с чьей помощью была расшифрована вторая шифровка, был тоже Ожегова, тоже выпуска 1952 года и тоже второе издание. Это укрепило веру, что именно этот словарь служил для шифровки текстов, полетевших в эфир четвертого сентября и тридцатого октября. Словарь был как новенький. Видно, маркер пользовался им редко. Возможно, те две передачи только и зашифровал. Но как расшифровать первую? В ней три числа. Удалось записать только третье. Им оказалось слово «благополучие».

И тут Волков вспомнил высказывание одного опытного шифровальщика: «Прежде, чем сесть за расшифровку текста, просмотри внимательно источник, откуда надеешься выудить тайну. Зубра не поймаешь, а малоопытный может допустить ляпсус. Скажем, какой-нибудь пометкой в источнике».

Чем черт не шутит, когда бог спит! Волков разыскал в словаре слово «благополучие», придвинул к словарю настольную лампу и... сам не поверил своим глазам. Перед этим словом стояла маленькая точка карандашом.

Вторую шифровку Волков помнил отлично: «Вылет молодой птицы планируется декабрь». Степан Герасимович одно за другим находит в словаре слова: «вылет», «молодой», «птица» и т. д. Перед каждым словом едва заметная точка. Да, Зайцев действительно был не зубр. Если это так, соображает Волков, значит такие же точки должны быть перед теми двумя словами, что полетели в эфир в первой шифровке. Степан Герасимович вооружается лупой и скрупулезно начинает изучать страницу за страницей.

Время бежит. Плывет лупа по полям. От сильного напряжения у Волкова стали побаливать глаза, а точек больше нет. Степан Герасимович уже стал отчаиваться, как вдруг... Да! Крохотная точка. Она стояла перед словом «пройти». Потом Волков обнаружил еще одну точку. Теперь перед словом «ураган». Учитывая, что первая шифровка состояла из трех чисел, расшифровал: «Ураган прошел (пройти) благополучно (благополучие)».

Волков ходит по комнате. Так... «Ураган» — видимо, кличка иностранного агента. «Прошел благополучно» — скорее всего сообщение, что иностранный разведчик благополучно добрался сюда. Шифровка передана в среду четвертого сентября. Выход на связь от среды до среды. Следовательно, лазутчик проник в часть между средой двадцать восьмого августа и четвертого сентября.

Лег Волков только в шестом часу. Пошутил над собой: «Вот тебе, Степа, предновогодняя ночь». Сон не шел. А на улице шелестел ветер, вбирал в себя ядреную силу предутренний мороз.

Будильник прозвенел так резко, что Волков даже вздрогнул. «Газик» ждал его у гостиницы. В штабе Волков сразу зашел в отдел кадров. Подполковник Сахаров уже был у себя.

— Владимир Сергеевич, попрошу проверить по учету всех офицеров, сверхсрочнослужащих и вольнонаемных, кто прибывал в часть с двадцать восьмого августа по четвертое сентября. Их личные дела срочно занесите ко мне.

— Понял, товарищ подполковник! Но таких окажется немало.

— Что ж поделаешь? Есть хорошая пословица: покой пьет воду, а беспокойство — мед. Я жду!

В коридоре было пусто. Волков хотел спуститься к себе на второй этаж, но кабинет Мельникова был рядом. Зашел.

Александр Васильевич вернулся из Верхнесалтыково около двух ночи, вид у него был помятый. Не спеша, стал докладывать:

— Маркин подобран водителем грузовика около половины первого ночи. Видимо, с трудом выкарабкался из яра и сознание потерял уже наверху. Обморозил руки. В яру, по заключению врачей, пролежал минут двадцать-тридцать.

— Документы все на месте?

— Документы-то на месте. Но вместо удостоверения личности — паспорт. И не Маркина, а Мотузкина Игоря Павловича.

— Что?.. — вырвалось у Волкова.

— А то, что ни к чему ему уже были свои документы.

— Фотография на паспорте? — перебил Волков.

— Фотография не его. Наверное, переклеить не успел. Из-за этого мы с таким опозданием и узнали, что Маркин в больнице. Его ведь считали Мотузкиным!

— Как удалось установить, что он не Мотузкин?

— Милиция установила.

— Сам назвался Маркиным или..?

— Да, сам. А что ему оставалось делать? Ведь на фотографии явно не он. Даже убедительно просил срочно связаться с командованием части и все сообщить. Словом, артист.

— Вот что, Александр Васильевич! Прекратим пока гадать на кофейной гуще. Займись допросом Маркина, только без нажима.

У своего кабинета Волков увидел Зину. Она ждала его с кипой личных дел. Сахаров был прав. В ту неделю прибыло много новых людей. Личное дело Маркина лежало сверху. Опять Маркин, подумал Волков. Значит, и он тогда появился в части. Эта фамилия, словно назло, попадалась на глаза. А Зина зашла следом в кабинет и остановилась.

— Хочу спросить вас, Степан Герасимович, правда ли, что он... ну, Семен, сбежал? Его поймали, и он теперь...

— Да, сидит на «губе». За пьянку.

— Я не маленькая, Степан Герасимович, — надула губки Зина. Затаив обиду, вышла.

Степан Герасимович хотел разложить дела на столе, но их оказалось шестнадцать и все не поместились. Пришлось подвинуть кресло и два стула. На него глядело шестнадцать молодых лиц — лейтенанты, капитаны, майор. Некоторых офицеров он видел и знал. Кто же из них «Ураган»?

Больше двух часов Волков изучал документы. Офицеры аттестовывались положительно, но за строками стояли живые люди. Среди них прятался враг.