Уже садясь в автомашину, наказал:

— Пока свежо в памяти, припомни до мелочи телефонный разговор с Яковлевым и запиши. В нашем деле любая деталь — золото!

Мельников свалился в постель, как сноп, и уснул почти мгновенно. Правда, ненадолго. Ему вдруг почудилось, что кто-то скребется в оконные стекла. Александр Васильевич вскочил с постели и подлетел к окну. На улице было еще темно. Обледенелый карагач, взмахивая на ветру кривой веткой, царапал стекла.

Александр Васильевич подошел на цыпочках к кроватке сына. Малыш спал безмятежно на спине, одеяло на полу. Укрыл его. Вот кому дела ни до чего нет, подумал с завистью. И вдруг, как привидение, перед глазами всплыл Яковлев. Лежит в лужице крови, ветер шевелит омертвелые волосы. А ведь дома его ждет любящая мать. Провожала в армию в мирные дни.

Тяжело Мельникову. Разве уснешь? Чтоб не разбудить жену, тихонько уходит в другую комнату.

Тут полутемно. Зажигает настольную лампу. Слабый свет ложится на ковровую дорожку, стулья. Александр Васильевич достает из книжного шкафа тетрадь и бросает на стол. Вчера, то бишь уже сегодня, Волков просил припомнить до мелочи телефонный разговор с Яковлевым. Записать его.

Напряг память: «Товарищ капитан! Вас беспокоит рядовой Яковлев...» Слово в слово Александр Васильевич воспроизвел весь разговор. Записал. Кажется, это случилось вот-вот... Отчаянный предсмертный вопль солдата еще звенит в ушах.

Александру Васильевичу страшно хочется курить. Обычно до завтрака он не курит. Но сейчас терпеть нет мочи. Так же, как нет терпения ждать встречи с майором Кикнадзе. Может быть, кончик ниточки как раз среди тех, кто вчера заседал?

Мельников уходит на кухню. В ящичке кухонного стола лежат пачки «Беломора». Закуривает. А на улице светает. Сиреневый рассвет уже разбух, вытянулся вширь и вглубь.

Так... По сообщению Яковлева, враги резиновые сапоги и «газовские» покрышки уничтожили. У них пломбир — в который раз ворошит телефонную информацию Мельников. Значит, у них есть и фальшивая печать от тыльной двери штаба. Но как они открыли засов?

И вдруг, как луч света: постой, постой... Их же было двое. Одного Яковлев знал, второго — нет. Так, так... Тот, которого знал, видимо, имеет доступ в штаб. Может быть, был среди заседавших. Другой, пожалуй, убийца, пропуска в штаб не имеет. Как ему туда попасть? Только через черный ход. Вот где собака зарыта!

Мельников волновался.

Так... Что они могут сделать? Ага... Тот, что в штабе, незаметно освобождает дверь от засова и вместе с другими заседавшими уходит. Убийца срывает печать, открывает внешний замок, ключ подобран заранее, и тихонько проходит внутрь помещения. Засов тут же за собой задвигает. Его задача убрать солдата.

Допустим, так! Но ходит Яковлев на пост ведь не один. Как это сделать? — вдруг сам себя ошарашивает Мельников.

Александр Васильевич напряженно прохаживается по кухне. Можно это сделать. Можно! Кому попытается доложить Яковлев о том, что попал в «переплет»? Ясное дело, в особый отдел. Как со мной связаться? Ведь он в карауле. Только по телефону. Откуда позвонить? Из караульного помещения? Нет! Тот телефон действует через дежурного по части. Объясняй, проси... Враг и пускает в ход свои сети. Зная, что в комнате Кикнадзе есть телефон, первый из преступников, находившийся, видимо, в числе заседавших, каким-то путем оставляет дверь в комнату приоткрытой. Позже в ней прячется второй. Получается приманка.

Пораженный таким внезапным и простым открытием, Мельников продолжает рассуждать дальше.

Тот, что вышел с группой людей, постарается от них незаметно уйти. Его задача запереть наружный замок и поставить печать. Он, естественно, не видел, как печать стояла раньше, и допускает ляпсус.

Приехав в штаб, Мельников связался по телефону с Волковым:

— Степан Герасимович, мне срочно нужно вас видеть. Есть кое-какие соображения.

— Соображения потом. Побеседуй вначале с Кикнадзе.

Мельников разыскал Кикнадзе на самолетной стоянке у расчехленного истребителя. Скользя вниз вытянутой ладонью, видимо, изображая пикирование, тот увлеченно чему-то поучал молоденького летчика. Постукивая озябшими ногами, Мельников терпеливо ждал. Наконец летчик шустро отдал честь и пошел к самолету.

— А, здравствуй, дорогой! — протянул майор руку Мельникову.

— Вы знаете о вчерашнем ЧП в вашей комнате? — без обиняков спросил Александр Васильевич.

— Все знаю. Не успел сюда прийти, молва раньше меня пришла.

— Кто вам доложил? — насторожился Мельников.

— Зачем горячишься, кацо? Раз один видел — значит сто знают.

Они молча направились к техдомику. В самом конце взлетно-посадочной полосы взревел двигатель. И тут же ему откликнулся другой, сипло, будто простуженный. Опаливая бетонку огненными смерчами, по взлетной полосе пронеслись два истребителя. Через несколько секунд их уже не было видно. Кикнадзе сумрачно сказал:

— Одни в землю идут, другие — ввысь, — и жестко, будто Мельников был повинен в гибели Шевцова и солдата, спросил: — Зачем ему понадобился телефон? Что он, так не мог к тебе прийти?

Разговор продолжали в каптерке вооруженцев. В шинели, Мельников никак не мог согреться и ходил взад-вперед, Кикнадзе, в теплой летной куртке, сел развалясь на стул, и снял шапку.

— Шалва Николаевич! Вчера вечером в вашей комнате шло какое-то совещание. Мне бы хотелось узнать фамилии заседавших?

— Ты думаешь моих людей подозревать? — сверкнул перламутровыми белками Кикнадзе.

— Я ничего не думаю. Мне важно выявить тех, кто был вчера вечером в штабе, — твердо сказал Мельников и стал разминать папиросу.

— Ну, во-первых, вчера было не какое-то совещание, а заседание комсомольского бюро. Понимаешь? Одного разгильдяя за выпивку разбирали. Его фамилия Маркин.

Мельников почувствовал, что у него начинают пламенеть кончики ушей. Маркин... Опять Маркин! Значит, он тоже был в штабе?! Александр Васильевич вдруг отчетливо представил, как этот, неполюбившийся ему лейтенант улучает момент, открывает засов и... И тут вспомнил слова Волкова: «Предвзятость никогда не сослужит доброй службы». Кикнадзе что-то говорил, но Мельников не слышал его.

— Извините, Шалва Николаевич! Так кто защитил Маркина?

— Ты что, спишь? Девушка из отдела кадров. Зина ее зовут.

— Зиночка? — вырвалось у Мельникова. Вот кто «красивенькая блондиночка» из показаний Ивченко. — Если не ошибаюсь, Буланова не в нашей комсомольской организации. Как она попала на бюро?

— А ты у нее спроси. Честная девушка. Заступилась за него.

Это «открытие» было неожиданным. Мельников вспомнил эпизод на танцах. Нет, не верилось, чтобы Маркин мог нравиться девушке. Возникли вопросы, но Кикнадзе остановил его:

— Постой, дорогой! Через час у меня вылет. Сейчас я тебе комсорга позову. Он лучше меня на все вопросы ответит.

Не успел Мельников возразить, как Кикнадзе уже держал в руках телефонную трубку. Еще через несколько минут в каптерку вошел поджарый молодой офицер с красным от мороза лицом.

— Лейтенант Кирсанов по вашему приказанию прибыл! — доложил вошедший майору, приложив плохо послушную застывшую руку к виску.

— Молодец, дорогой! Работы на самолете еще много?

— Есть малость.

— Успеешь. Тридцатке не сегодня летать. Надо ответить на вопросы капитана. Давай, дорогой! — и Кикнадзе торопливо вышел.

— Садитесь, — предложил Мельников лейтенанту.

— Ничего. Я лучше постою, — Кирсанов продолжал растирать изрядно замерзшие красные руки.

— Прежде всего, назовите людей, которые были вчера на бюро.

Кирсанов назвал.

— Не могли бы вы коротко передать содержание выступлений?

— Это очень точно можно сделать. Протокол велся.

— Отлично. С протоколом я ознакомлюсь потом, а сейчас объясните, как попала на бюро Буланова и почему защищала Маркина?

— Как она узнала о бюро, не знаю, а защищала его потому, что он, оказывается, спас ее племянницу. Вытащил из ледяной воды. Зиночкин свояк ему и налил. От простуды спасал.