— Давай вторую, — на второй кисти выписываю «Не забуду мать родную», — маме твоей будет приятно, Коля.

Работы много. На одной руке вырисовываю змею, ощерившую свою пасть на плече наружу. Рисовать трудно, потому, как надо выписывать линии вокруг всей руки. На пузе — страшную и противную рожу в стиле Васи Ложкина с папахой на голове и надписью «Анархия — мать порядка». Одну ногу исписал английской матерщиной, на второй крупно «Бей жидов — спасай Россию».

Пацаны гогочут, дают советы, кое-что по их подсказкам и делаю. Но десерт ещё впереди. Переворачиваем хнычущий «холст» на живот. Меня обуревает вдохновение. Ню-артом я ещё никогда не занимался. Принимаюсь за дело. Рисовать человеческие фигуры только учусь. И что характерно, женские изображать намного легче. Накидал нужные выпуклости в гиперобъёме — полдела сделано. Интереснее тоже, что тут скрывать. Женщина на картине всегда показывает одно — красоту. Мужчина — работу мысли, напряжение работы, схватку. Передавать такое намного сложнее.

— Ух, какие глазки! — От этого возгласа «холст» протестующе задёргался. Ожигаю невосдержанного на язык огненным взглядом.

— А ну, тихо! А то щас быстро по рёбрам схлопочешь!

Продолжаю выписывать красотку Джессику Раббит. Глаз с поволокой, роскошная грива волос прикрывает второй… хм-м, ну, и всё остальное до пояса. Заканчиваю. Закрашиваю лёгкими линиями причёску, — Джессика ведь блондинка, — и густо сильно декольтированное платье.

Народ восхищённо пускает слюну. Эротизм Джессики бьёт наповал.

— Ну вот! — Удовлетворённо откидываюсь. — Хоть на выставку посылай.

— А сисяндры-то сисяндры! — Начинает гомонить ватага, поняв, что режим тишины отменён.

— Какие ещё сисяндры?! — Отчаянный вопль «холста» вызывает приступ веселья у всей дружины. Особо смешливые катаются по песку с воем.

— Так, — распоряжаюсь дальше, — с этим всё, но не отпускайте. Давайте второго. И вот что парни, мне отдохнуть надо. Давайте сами.

Ещё предупреждаю, какие места оставить мне. Парни принимаются за дело с энтузиазмом. Второй «холст» носит имя Вася. Это удачное имя, как раз четырёхбуквенное. Когда весёлые парни копируют противную рожу на животе, на этот раз с лозунгом «Землю — крестьянам, свободу — детям!», требую переворота на живот. На спине по-быстрому набрасываю прекрасный женский лик. У меня появилась новая идея. Фиксируем «холст» в предыдущей позиции. Мне нужно его лицо.

— Закрой глаза! Быстро, я сказал! — Когда Вася прикрывает глаза, стремительно обвожу их карандашом. Слегка подсиняю веки и вывожу стрелки к вискам. А ничо из меня визажист! Надо на Алиске поупражняться. Делаю страшное лицо пацанам, которые с трудом давят истерический смех. Так, второе око.

— А ну тихо! Будешь дёргаться — глаз выколю! — Приходиться прикрикивать, «холст» что-то начал подозревать. Второй глаз тоже выходит на славу, почти как у Джессики. Напоследок подрисовываю бровки. Всё, можно отпускать.

Выталкиваем обоих в круг из нас. Вася и Коля пялятся друг на друга и начинают ржать, тыча пальцами в особо удачные места.

— Вы сзади, сзади посмотрите, — советую им. Моя ватага с воем валится на песок от хохота: «холсты» пытаются забежать друг другу за спину. Надо признать, Вася получился смешнее. Коле-то я макияж не рисовал.

Сегодня мне удалось сделать день всей дружине. Идём на нашу улицу, держась за животы, слабые от смеха. Так что не идём, а еле тащимся.

На следующий день отлавливаем пару второклассников у магазина. Уволакиваем в овраг, там удобнее творить бесчинства по отношению к беспомощному врагу. В спокойное состояние приводим привычными методами, вышибающими слёзы и волю к сопротивлению.

— Паша, ножницы! — Парень сам напросился, вернее, его «заложили» друзья. Он как-то сам незаметно научился стричь. Вроде на своих младших натренировался.

— Сначала по-быстрому им причёску сделай приличную. Набивай руку. Потом скажу, что делать…

Пленные успокаиваются. Все бы враги так. Брали б в плен, чтобы постричь, побрить, накормить мороженым и отпустить. Один из них так и говорит.

— Ага, разбежался, — не могу позволить так думать, — думаешь, бесплатно? Никак нет, майн фюрер.

Он не понимает, что я вовсе не зря так сказал. Когда Паша заканчивает, отдаю безжалостный приказ:

— Теперь срежь ему чуб. Под корень.

Сначала хлопает глазами, вздыхает, — не хочется красоту портить, — и лишает парня фасадной части причёски.

Фронт работ для меня расчищен, достаю химический карандаш. Быстро рисую на лбу сидящего на пеньке паренька косой характерный чуб. Затем короткую щёточку усов. Узнаваемый образ готов.

— Второго — сюда!

Через минуту готов второй фюрер. Оба смотрят друг на друга и смеются. Когда доходит, что фактически смотрят в зеркало, плачут. Парни ржут, как табун диких лошадей. Выпроваживаем хнычущих гитлеров из оврага лёгкими пинками и подзатыльниками.

С этого дня на Березняки опускается тьма жуткого, глумливого и беспощадного террора. Через пару дней количество гитлеров, прописанных в центральной части села, достигает дюжины штук. Очень долго не смывается химический карандаш. Центровые осознают ужасную истину — быть битым вовсе не самое страшное.

На космическую высоту взмывает мой авторитет в ватаге. Парни готовы на руках меня носить. А то ж. Мало того, что я привёл их к победным вершинам. Плюс ко всему со мной интересно и до икоты весело.

Сцена 1. Террор, многосторонний и беспощадный

— Давай! Вали его! Есть! Готов! — Орут азартно мои дружинники. Последний из четвёрки пленных с размаху и кубарем летит в траву. Тяжело возится. Мои нукеры подбегают, распутывают, ведут на исходную.

Недели полторы назад Мишка Захаров, — тот самый, кого заставляли мыть полы собственной курткой, — съездил в город. Насмотрелся там всякого кино про индейцев и ковбоев. Кто-то из его кузенов фанатеет по этим делам.

— Я врубился, как они это делали! — Мишка с горящими глазами накручивал верёвку на локоть. — Потом берёшь вот так, кидаешь, петля летит открытой…

Метода в чём? Ковбои именно так отлавливают скотину, набрасывают петлю на могучую бычью шею, желательно с двух сторон, и дело в шляпе. Мишаня так рассказывает, а я что-то сомневаюсь. Бык может и броситься на ловца, но жеребёнка, кобылку или коровку вполне можно прищучить.

Короче, парни загорелись идеей, и к обычным тренировкам мы добавили работу с лассо. Сначала накидывали на столбики, друг на друга. Когда приловчились, слегка позабавились с малышнёй уже в движении. Ни один клоп при этом не пострадал, петлю делали большую и затягивали на корпусе. Зато веселья и радостного визга от мелкоты было через край.

Ещё у нас есть болас — метательное оружие, две верёвки крест-накрест, на концах деревянные балабашки, как грузила. Их всего три, четвёртый конец веревки длинный, остаётся в руках метателя. Цимес в том, что бросить надо так, чтобы грузила вращались. При попадании в препятствие одним махом вокруг обматываются. Если в ноги удачно забросить, мгновенно спутываются. Вот как сейчас. Один из пленных оказался ловчее остальных и от лассо увернулся. От боласа не смог.

— Увеличиваем дистанцию на метр, — и сам встаю на позицию. Могу и промахнуться, но авторитет терять не боюсь. Пусть привыкают, что командир не обязан быть самым первым во всём. Кто-то бегает быстрее, кто-то стреляет метче и так далее.

Ещё один ловкий или сообразительный. Уворачивается от одной петли, откидывает мою, перепрыгивает через брошенный под ноги болас и шустро убегает вдаль, в кусты и как можно дальше отсюда. Мы не дёргаемся. Сумел уйти — заслужил свободу. До следующей поимки.

Один за другим вырываются на свободу все. Дистанция всё больше, опыт прибавляется, а мы начинаем уставать. Позади марш-бросок, тренировка, поимка пленных, короче, сил и у нас не бесконечно.

— Ну, что, пацаны, по домам? — Возражений моё предложение не вызывает, солнце изготавливается к финишному падению за горизонт. Время к ужину. Двигаем с футбольного поля, которое теперь наша вотчина, в жилую часть села.