Через четверть часа сидим во дворе бабушки Серафимы. Алиска до сих пор хихикает. А я занимаюсь тем, что восполняю боезапас.

Увертюра. За четыре недели до того.

— Я с Киром вместе в деревню не поеду. Лучше дома останусь, — тон мой категоричен и безапелляционен. Но на полтора родителя авторитета моего мнения не хватает. Даже в жёсткой форме.

Сидим все в гостиной, обсуждаем планы на лето. Ну, как обсуждаем? До меня их доводят, попытавшись не спросить моего мнения. Планы родителей наполеоновские. Они сваливают на море, где-то на месячишко, возвращаются и продолжают блаженствовать без детей. Мы, я и Кир, по их мысли пребываем на вольном житье-бытье в сельском раю. Речка, лес с грибами, всё в наличии.

— Сын, — терпеливо вздыхает папахен, мачеха помалкивает, только губы поджимает, — сам же по Кирюше скучать будешь.

— Вас двое, вы ему полностью родные, вы в два раза больше скучать будете, — ага, потягайтесь со мной в демагогии, — нет, в четыре. Потому что он мне родной только наполовину. Или вы его совсем не любите?

Мачеха дёргается, отец скрипит диваном. Сижу на кресле напротив. Залез с ногами, которые сверху придавил Кирюшка. Тоже участник семейного совета, бляха!

— Вить, — хм-м, нечасто он обращается ко мне по имени, — ты пойми! Неудобств куча. Даже в поезде ехать сложно…

— Летите в самолёте.

— Не перебивай. В ресторан вечером не сходишь, до обеда в кровати не проваляешься. А ты привык всегда с ним играть, тебе не тяжело будет.

— Играю я с Зиной, Катей и Димкой. Вчетвером за ним смотрим, и то бывает всякое. А тут я один? С утра до вечера? Я с ума сойду.

— Бабушка ж всегда рядом, — несмело подаёт голос мачеха.

— Бабушка за ним не угонится, она старенькая, ей самой помогать надо, — отвечаю, глядя в сторону и через губу. Всегда так с ней разговариваю, ежовых рукавиц не снимаю.

До паники боюсь наедине с Киром на всё лето попадать. Никакой свободы, это раз. Времени на себя = ноль. Всё время будет путаться под ногами. И самое главное…

— Как вы не понимаете? Опасно маленького ребёнка без взрослого пригляда оставлять, — начинаю закипать. — Может утонуть, упасть в яму, гуси заклюют, на грабли наступит… не, меня не хватит за ним усмотреть. У меня своя личная жизнь должна быть.

— А у нас?

Эгоизм зашкаливает. Что и объясняю.

— Ночью вас никто не беспокоит. Это я с ним рядом. Гуляю с ним тоже исключительно я. Вы с ним общаетесь, только когда захотите. Чуть надоело, спихиваете на меня. Не, это мне от него отдых нужен, а не вам.

Не то, что опасаюсь, а уверен, так и будет. Ребёнка они за пару месяцев испортят напрочь. Мне же потом и расхлёбывать. Но по-другому никак. Последнее лето перед школой, которая тоже тот ещё лабиринт с чудовищами. Не, Кира я люблю, но расстояние укрепляет чувства. А время смывает плохое. И мои полтора родителя просто потрясают. Отвезти за сотни километров и оставить маленького ребёнка фактически одного. Двоих, считая меня, пацанчика-дошкольника. На попечение старушки. Хренею с них!

— Сын, давай так, — папенька что-то решил? — Мы вас забросим бабушке, а через месяц, даже меньше, приедем и Кирюшку заберём.

Уже компромисс и в целом неплохой. Полтора месяца из двух с половиной буду свободен. Только есть одно но. Очень большое «НО». Я им не верю. Реально, вряд ли они приедут раньше, чем через полтора-два месяца. Только, когда сами соскучатся. Дожидайся, ага.

— Тысяча рублей в день, — хладнокровно заявляю я. — Платите сразу за два месяца вперёд, шестьдесят тысяч. Приедете раньше, разницу верну. Позже — будете должны.

Мачеха поражённо ахает, отец ошеломлённо крутит головой.

— Нет, сын, таких денег я тебе не дам. Да и нет столько. Всё распланировано.

Не хотят. Ещё дожимаю, но чую, бесполезно. Возможно, действительно, такого резерва у них нет. Впрочем, не важно. Они даже не обещают позже отдать. Да я и не поверю.

— Всё, сын, хватит спорить. Это окончательно. Я вас отвожу к бабушке, через месяц Кирюшу забираю, — отец хлопает могутной ладонью по столику.

Придётся заходить с самых тяжёлых козырей. А что делать, если по-хорошему не понимают?

— Хорошо, пап. Только сразу предупреждаю. Как только вы уедете, на следующий день иду в полицию и пишу на вас заявление. Вас прямо в отпуске полицейские за жабры возьмут. Куда вы там едете? В Адлер?

Очередное мачехино «ах!» предваряет долгое тяжёлое молчание.

— Давно пора забыть об этом, сын, — папахен ощутимо мрачнеет, взгляд тяжелеет.

— О чём? — До меня не сразу доходит, что он вспоминает о том «ратном подвиге» мачехи в тяжелейшей схватке с шестилеткой.

— Лучше вы вспомните, — не нахожу нужным заострять внимание, с того случая давно выжал все возможные плюшки, — позавчерашний фильм по телику.

Название не важно, таких эпизодов в американском кино полно. Родители куда-то уходят, а для ребёнка или детей нанимают одноразовую няню. Какую-нибудь девушку по соседству. Платят ей сколько-то, она и остаётся с ребёнком. Об этом и напоминаю. Мы все вместе его смотрели.

— Тот пацан вроде ещё старше был, чем я. А вы денег платить не хотите, и вместо того, чтобы со мной взрослого оставлять, ещё маленького на меня спихиваете. Ни стыда у вас, ни совести, — это я любимый упрёк мачехи цитирую. Вашим салом — вам по сусалам.

— Так что сразу заявление на вас накатаю. На оставление маленького ребёнка без присмотра взрослых. Да чего тянуть? Завтра же напишу. Пока в городе.

— А ты что, писать умеешь? Ах, да… — до мачехи доходит. Корявенько, печатными буквами, но умею. Уже демонстрировал.

И контрольный выстрел.

— Кир! — Младший поворачивает ко мне мордашку. — Хочешь в море искупаться? Вот с мамой и папой в самолёте полетишь к морю. Хочешь на самолёте полетать?

Конечно, он хочет. Ещё как хочет. Соскакивает с кресла, то есть, с моих ног и начинает бегать по комнате, раскинув руки и громко гудя. Самолёт изображает.

Теперь пусть объясняют ему, что никакого самолёта и моря ему не будет. А будет обычный лес, грязный пруд, злые кусачие гуси и кучи навоза. Пусть попробуют. Главное, нет возможности на меня спихнуть. При чём тут я, если это они его на море не хотят брать.

Ухожу в комнату. С трудом удерживаю глумливое хихиканье от вида озадаченных и удручённых родителей. Полтора это ведь множественное число? Мне надо просмеяться…

Через неделю, май ещё не кончился, папахен отвозит меня к своей тётке. Переночевал и обратно. Бабушка Серафима мне глянулась. Покладистая и добрая, пусть не без придури. Что с этих взрослых возьмёшь?

Бабушка Серафима, которую я тут же для краткости стал звать БаСима, обычная добрая пожилая женщина небольшого роста. Моментально понимаю, что пирогами и прочей сметаной обеспечен полностью. Но с тараканами, теми самыми, в достатке водящихся в головах многих взрослых, бороться пришлось.

— Посуду бы помыть, — задумчиво проговаривает бабушка и смотрит на меня со значением.

— Что-то мешает? — Мой вопрос подвешивает слаборазвитую операционку Басимы.

— Знаешь, как это делать? — Бабуся принимается за своё, не знаю что, после перезагрузки.

— Теоретически.

Снова слабознакомое слово, но Басима не сдаётся. Начинает объяснять. Надо взять чудовищных размеров чайник с кипятком, налить в алюминиевый тазик на столе и там прополоскать всю посуду. Затем обтереть полотенцем и дело в шляпе. Что характерно, режим полоскания отсутствует, что меня слегка коробит. Занимательный процесс, только я здесь при чём?

— Приступай, внучек, — приглашает бабуля.

— К чему? — Натурально не понимаю, что происходит.

— Ну, помой посуду, а то мне тяжело всё самой делать.

На неуместное предложение реагирую долгим взглядом. Не понимает. Вздыхаю.

— Басим, мне шесть лет, — встречаются же люди, которым надо объяснять очевидное, — мой вес двадцать килограмм. В вашем чайнике килограмм пять с кипятком. Хотите, чтобы я на себя его опрокинул? До стола я не достаю, прыгать с тарелками со стула на стул, чтобы поставить в буфет? Я, бабушка, не циркач и не воздушный гимнаст.