— Кто «мы»? — Уточняет Майоров.

— Я и несколько моих одноклассников. Всех не помню, первым бежал, не оглядывался. Мы прибежали, когда драка была в разгаре. А так как в 3 «В» учится Тимофей Ерохин, брат моего одноклассника Димы Ерохина, то за него мы и встали. Вот и всё. Поэтому и говорю, что директор — лжец. Он только что оклеветал меня. И на основе своей же клеветы хочет исключить меня из школы.

Немного меняю позицию. Стоять на одном месте не утомительно, а как-то скучно. Опираюсь спиной на кафедру.

— А одиннадцатого числа что случилось? — А вот за этот вопрос Татьяне Петровне огромное спасибо.

— Результат бездействия… преступного бездействия… школьной администрации… — с запинкой, будто заученные, произношу сложные слова.

— Директор говорит, что я драку устроил. Только забыл сказать, что драка была в нашем блоке первых классов. Что там делали четвероклассники? А я сейчас расскажу.

И рассказываю после короткой и многозначительной паузы. Майоров в это время смотрит на директора, спрашивая взглядом «Это так?». Директор молча пожимает плечами, типа, не всё ли равно?

— К нам, в наш туалет, повадились ходить четвероклассники. Мы-то из своего блока редко выходим. Только на физкультуру. Четвероклассники приходят в наш туалет курить. И администрация никаких мер не принимает. Они курят, бросают окурки, заплёвывают пол. Повторяю, директор школы или не принимает мер или они не срабатывают. Ни разу не видел, чтобы их кто-то оттуда выгонял.

Даю время переварить информацию. Департаментские смотрят на директора с осуждением. Пока лёгким.

— Вы могли пожаловаться, — пожимает плечами директор, — учителям или прямо мне.

— Вам уже жаловались один раз, — парирую мгновенно, колючек под языком у меня много, — когда Мишу Фридмана одноклассники избили. Вы сказали его маме, что это ерунда, детские ссоры, сегодня есть, завтра забыли. Не знаю, что вы делали и делали ли вообще. Только ещё хуже стало. Мишу обозвали стукачом и продолжали шпынять.

Ой, а что это директор помрачневши? А то, что Майоров что-то шепнул Ольге Васильевне и она принимается писать в блокнот.

— Вы бы ничего не сделали! И что вы могли сделать? Ходить каждую перемену наш туалет проверять? — Саркастически хмыкаю.

— Нет. Все ученики нашей школы знают, жаловаться учителям — делать себе же хуже. Хотя может это нарочно делается? Чтобы не жаловались и жизнь директору не портили?

В таких малозаметных мелочах кроется интересный момент. Учителя и школьное руководство реагирует на жалобы детей привычно бюрократическим способом. Не как педагоги, а как чиновники. Есть жалоба — надо отреагировать. То, что в результате формальной бюрократической реакции жизнь пострадавшего школьника становится невыносимой, — его начинают третировать ещё больше, — педагогов не колышет. Они реагируют, — обычно сообщают родителям хулиганов, — жалобы прекращаются. Пострадавшему тумаками и пинкамипонятно объясняют, что он стукач и ему кранты. И всё шито-крыто. До суицида дело всё-таки доходит редко, ну и ладно. Педагоги успокаиваются. На тонкое вмешательство редко кто из них способен.

Но о таком говорить не буду. Бесполезно объяснять чиновнику, что его бюрократические методы никуда не годятся в работе с детьми. Он по-другому просто не может. Как не может летать трусливый пИнгвин, что прячет тело жирное своё в утёсах.

— Вот я и говорю, что наш директор — лжец и мошенник. Это он виноват в том, что старшие классы ходят курить в туалет к первоклассникам. И ещё нагло утверждает, что это мы драку затеяли. Ложь на сто процентов! Всё не так было. У меня доказательства есть.

— Какие доказательства? — Немного сухо спрашивает Майоров. Ему явно не нравятся мои прямые обвинения.

— Мы их поймали, когда они курили в туалете, — принимаюсь за объяснения, — потребовали навести порядок. Принесли им метёлку, ведро и швабру, чтобы они помыли заплёванные полы. Как вы думаете, что они сделали? — Делаю риторическую паузу, но не длинную, чтобы не перебили. — Они меня отшвырнули, они же сильнее. Взяли швабру и принялись нас дубасить. Ударили одну девочку, но она ловкая, увернулась. А вот Олежек Медников не смог. Ему руку повредили. В гипсе сейчас ходит. Компрессионный перелом…

Татьяна Петровна ахает, остальные просто смотрят на директора. Нехорошо, надо признать, смотрят.

— И что нам было делать? — Пожимаю плечами. — Конечно, мы им влили. По самые гланды. Но драку не мы начали, это они на нас напали. Поэтому и говорю: наш директор лжец и клеветник. Можете сами в медпункт сходить и медсестру спросить. Медникова к ней приводили, она скорую вызывала.

— Или будете врать, что четвероклассники сломали руку Медникову после того, как мы их по полу размазали и швабру о них разломали? — Гляжу на директора с откровенным вызовом. — Да они даже встать не могли, не то, что кого-то ударить. И все это видели. Учителя, первые классы, восьмой класс с физкультурником, которые нас разнимали. Идите, уговаривайте всех, чтобы они соврали, как вам надо…

Выхожу из кабинета с чувством глубокого удовлетворения. Если сейчас не утопил директора окончательно, то я уж и не знаю. Хотя знаю. Есть у меня козырный туз в запасе.

Сцена 1. Стратегический паритет

— А ты чего здесь сидишь? — Не ласково, но с подъёмом спрашивает Вера Егоровна. — Иди в свой класс, тебя обратно перевели.

Это правда, я продолжаю сидеть, когда весь класс вскакивает, приветствуя училку. Зато сразу после слов Веры Егоровны не встаю, а взлетаю. И вылетаю в двери, успевая крикнуть временным одноклассникам:

— Мы победили! Но пасаран! Победа или смерть!

Многие начинают хихикать, некоторые пацаны приветствуют меня сжатым кулаком вверх. Наша фишка, из «В» распространилась по всем первым классам. Как училка их успокаивала, уже не видел. Короткий спурт до родных пенатов, и я — дома.

— Можно, ЛильНиколавна?

Девушка разрешает, когда уже запрыгиваю на своё место. Ерохин оборачивается, подставляет ладонь. Перехлопываюсь не только с ним, но и с Зиной и Катей. Мы снова вместе. Сияем не только мы, будто заражаясь от нас, светится лицами весь класс. И Лилия. Статус-кво восстановлен.

На перемену вылетаю, как раньше, испытывая приятное чувство ностальгии. Играем в слона в расширенном составе, привлекая букашек. По восемь человек в каждой команде.

Яростное столкновение с директором закончилось вничью. Насколько знаю, ему повесили строгий выговор. И даже не по жалобе. По жалобе директору предложили всё исправить самому. Меня — обратно в родной класс, Лилии — премия за стопроцентную успеваемость в подопечном классе. Всё бы директору, как с гуся вода, но «помогла» травма Медникова. Оказывается, случаи травматизма учащихся, которые попадают в травмпункты или больницу, считаются очень тяжёлым ЧП. Несколько дней в школе работал инспектор департамента, такой невзрачный дядечка, который оформил все акты и другие грозные бумаги. Так как никаких других крайних он не нашёл, таковым пришлось назначить директора. Не организовал присмотр за школьниками на переменах, допустил непотребное и всё такое.

И если бы нашлись стрелочники, директор всё равно бы огрёб своё. То есть, выговор ему был гарантирован в любом случае. И как мне объяснила Марь Евгеньевна, уволить человека против его воли сложно. Нужно, как минимум, два выговора в течение полугода, что позволит считать нарушения систематическими. И через суд, если увольняемый упрётся. Долгая, короче, тягомотина. Интересно получается, подготовленный мощный удар справа в итоге парируется, а какой-то вспомогательный и случайный удар слева неожиданно наносит видимый ущерб. Травма Медникова — абсолютно случайный фактор.

Но уволить директора надо. Придётся выбрасывать козырной туз. Прости, дорогой, так уж получится…

Ещё одно изменение. Каждую перемену у входа в наш блок дежурит кто-то из начальниц. По очереди. Чужой теперь не проскочит. Шаг в сторону превращения в полицейское государство. Не знаю, надолго ли эти строгости, но пока так.