Топот сотен копыт и ржанье коней услышали джайраны. Тонконогие животные секунду-другую разглядывали поднявшуюся над горизонтом пыль. В круглых агатовых глазах их отразился испуг. Над стадом раздался тихий свист — сигнал вожака, и оно ринулось к далеким холмам. Суслики, черепахи и змеи прятались в норы, заслышав топот и бряцанье оружия.

Прошло несколько часов. Теперь солнце палило нещадно. Песчаные барханы кончились давно. Ехали степью, покрытой верблюжьей колючкой, по берегам высохших саев[4], заросших тростником и пожелтевшей травой. Усталые кони часто останавливались, тяжело поводили боками. Люди облизывали опухшими языками сухие потрескавшиеся губы. С надеждой всматривались в даль.

Раньше, чем увидели зелень оазиса, напали на малонаезженную тропу. Это была даже не тропа, а широкая, уходящая вправо и вперед полоса как бы подметенной земли. Такой след оставляют снопы длинного камыша, привязанные по бокам лошади или осла.

Отряд спешился. По широкому следу выслали дозор. Прошло около трех томительных часов, когда разведчики вернулись и доложили, что верстах в семи — кишлак. Шесть кибиток. Кызыл аскеров[5] нет. Дальше, километрах в трех, — кишлак побольше. Там старая мечеть и большой мазар[6]. Есть колодцы. Вода — рукой достать. Чуть соленая, но пить можно...

— Вперед! — скомандовал Курширмат. Повернувшись к Аулиахану, приказал: — Пошли своих в обход. Никого не выпускать из кишлаков!

Выполнить приказ курбаши охотно вызвался Камчибек Ильбигиев — адъютант начальника разведки, или, как его звали далеко не все, Борис Гнилицкий. Причем и то, и другое имя ему, собственно, не принадлежало: первое он присвоил себе сам, а второе ему дал приемный отец, богатый крестьянин — поселенец села Воздвиженского Андижанского уезда Василий Гнилицкий. Он подобрал мальчонку на дороге, около трупа матери — безвестной нищенки, усыновил его, окрестил в православную веру. Мальчик окончил сельскую школу, потом служил счетоводом в сельском кредитном товариществе. Борис-Камчибек отлично знал русский язык. Вместе с приемным отцом воевал он в частях крестьянской контрреволюционной армии Монстрова и после разгрома ее ушел сперва к Мадаминбеку, а позднее — к Курширмату.

Рослый, широкоплечий, темнокожий почти до черноты, отличный наездник, он быстро завоевал расположение Аулиахана-тюря. Лучшей аттестацией ему было знание русского языка, о чем не догадывались, между прочим, ни Половцев, ни Ситняковский, ни другие русские, попадавшие в банду Курширмата. Он негласно наблюдал за каждым русским, подслушивал их разговоры и часто приносил важные сведения.

Ильбигиев во главе двух десятков басмачей из личной охраны Курширмата ушел вперед, подхлестывая камчами усталых лошадей, часом позже вступила в кишлаки банда.

По приказу эмира ляшкар баши проверили оружие, подсчитали патроны, напоили коней и напились сами.

Армия Курширмата вооружена русскими трехлинейками, французскими, английскими и немецкими винтовками, «берданами», кое у кого из сотских и у джигитов из личной охраны были маузеры, пистолеты. Все виды оружия самые разнокалиберные, добыть к ним не только достаточное, но хотя бы минимальное количество патронов было не так-то просто. Правда, в армии главнокомандующего войска ислама имелась своя походная мастерская, в которой мастера-чехи из военнопленных отливали пули и перезаряжали стреляные гильзы, но патроны получались плохие, да и делали их мало.

Курширмат со своим «двором» отдыхал в затененной комнате одного из домов. Вокруг — за низким дувалом — расположились телохранители.

Сотня за сотней, выслав вперед дозоры, выезжала из неприветливого, голодного, палимого зноем кишлака туда, где виднелась на горизонте кромка зелени. Достигнув первого селения, отряды дальше двинулись разными дорогами: небольшой отряд меньше заметен, ему легче уйти, рассредоточиться в случае встречи с противником, легче прокормиться. Хитрая одноглазая лиса не очень опасалась встречи с красноармейскими частями.

К лету двадцатого года Красная Армия прочно овладела крупными городами долины и контролировала железную дорогу. Малочисленные гарнизоны ее стояли во многих районных центрах. В отдаленных же кишлаках полновластными хозяевами были басмаческие банды, подчиненные Курширмату или действовавшие самостоятельно.

Курширмат вел «войско» в свою вотчину — кишлак Гарбуа, расположенный недалеко от большой дороги Маргилан-Ташлак-Кува. Оттуда он рассчитывал совершать вылазки на богатый Маргилан, железнодорожные станции, соседние кишлаки. Он ждал помощи из-за рубежа. Патронов оставалось на один-два боя.

За короткой, как рукопашная схватка, весной наступило знойное лето. На непаханных полях выгорали под знойным солнцем сорные травы.

По агентурным данным разведотдела, банда Курширмата после бегства через пески Ха Дервиш отсиделась по кишлакам вокруг Маргилана и Ташлака и вышла к Вуадилю.

— Курширмат хочет прорваться в район Шахимардана, — сообщил начальник разведывательного отдела Ферганского фронта Ушаров членам штаба. — В Вуадиле к нему присоединится брат Нурмат.

— Басмачи отдохнут, наберутся сил на кумысе, а их кони — на горных пастбищах. Оттуда они лавиной ринутся на Вуадиль, нефтепромысел Чимион, богатый кишлак Миндон, — предположил председатель Реввоенсовета Паскуцкий. — Надо запереть их в горах, не выпускать в долину... Туйчибека с его отрядом направим в горы. Пусть встанет в Охре в тылу у Курширмата. Полку Полыковского следует ударить Курширмату в лоб и оттеснить в ущелье. В районе Кадамжай — Охра устроим банде «мешок».

Приказ выбить Курширмата из Вуадиля я получил в полночь. Против басмачей выступали два эскадрона, два других были в резерве.

За час до рассвета полк был построен на большом плацу. Кони нетерпеливо перебирали ногами, позванивали трензелями. Проезжая по фронту, я тихо здоровался с эскадронами... Прозвучала команда выхода на марш. Торжественные и тревожные минуты, предшествующие выступлению, всегда заполнены мелочными заботами, кажущейся излишней суетливостью. Я раздумывал о том, как обеспечить незаметное для врага продвижение полка до Вуадиля, как с наименьшими потерями выбить его из селения. В это время мне подали клочок бумаги. Адъютант Милованов посветил карманным фонариком и я с трудом разобрал несколько слов, написанных Колей Ушаровым.

«В Вуадиле — Курширмат. Численность отряда три тысячи. Будь осторожен. Туйчибек не над»... слово было недописано. Я мысленно поблагодарил друга за то, что он сообщил численность врага. Над недописанными словом не задумался, предположив, что оно не так важно, иначе Ушаров дописал бы его обязательно.

Туйчибек, о котором упомянул в записке Ушаров, был в свое время курбаши довольно крупного басмаческого отряда. Вот уже больше года, как он со своими джигитами сдался в Андижане командиру партизанского отряда Коновалову, перешел на сторону Советской власти и беспрекословно выполнял приказы командования. До прихода Курширмата в Вуадиль он отошел в район Шахимардана, чтобы оттуда ударить по басмачам.

Итак, снова поход! На улицах спящего города мы старались не нарушать тишины. Было темно и душно, как бывает среди лета перед солнечным утром, когда на небе уже меркнут звезды и еще не проснулся и не повеял с заснеженных горных вершин ветер.

Вот и знакомые пригородные сады и дачи. Кладбище слева, с небольшой часовенкой у входа. Обгоняя колонну, прошло рысью боевое охранение, проскакали передовые дозоры. Как-то сразу развиднелось. На снежных Вершинах Алайского кряжа заалела заря. Вдруг послышались отдаленные винтовочные выстрелы. Прискакал связной боевого охранения и доложил, что в кишлаке Хураз-ата басмаческая застава обстреляла наши дозоры. Я приказал преследовать противника, и мы перешли на крупную рысь.