— Зайдите, Ушаров, — услышал Николай. Первым мгновенным желанием было схватить этих двоих за руки, отвести дула от груди. Ему подумалось, что он попал в засаду. Но к кому? К белогвардейцам? К Курширмату? Чепуха! И еще он успел подумать: «А что с Машей?!»

Но один из «гостей» строго произнес:

— Не вздумайте сопротивляться — стрелять будем без предупреждения.

— Верю, — устало произнес Николай и переступил порог. Кто-то из стоявших у него за спиной вынул из кобуры пистолет и обшарил карманы.

— Ого-го! Тут что-то есть!

— Быстро за Мирюшевым! — услышал Николай приказание очевидно старшего и, поняв, что это не засада, что работает опергруппа особого отдела и Маша в безопасности, испытал прилив неудержимой, яростной радости.

Ушаров прошел за особистами в первую комнату. На столе, покрытом клеенкой, стояла семилинейная лампа с прикрученным фитилем.

— Садитесь, Ушаров, — предложил тот, кто был старшим, и отставил стул от стола в угол. — Сюда садитесь!.. — И прибавил света.

— Маша! — крикнул Николай. — Где ты, Маша?

— Ничего с ней не случилось, — сказал старший.

Тот, кто обыскивал Николая, положил на стол мешочек, развязал шнурок, удивленно воскликнул:

— Ого! Видать не зря мы тебя караулили, Ушаров! Платят тебе не туркбонами.

Николай сел, положил руки на колени, оглядел собственную комнату, которая показалась чужой, снял фуражку и бросил на сундук.

— Что это значит? По какому праву?.. Где моя жена? — спросил у старшего группы.

Один из особистов открыл дверь в спальню и произнес:

— Мария Михайловна! Можете войти!..

Маша бросилась к Николаю, тот встал.

— Что ты натворил, Коля?! Что, скажи?! — И она заплакала навзрыд, уткнув лицо в плечо мужа.

Он осторожно гладил уложенные в узел волосы и ощущал ее прерывистое, горячее дыхание и слезы на плече.

— Успокойся... Возьми себя в руки. Придет Мирюшев и все выяснится, — говорил он, пытаясь мягко и настойчиво поднять ее голову. — С тобой все в порядке? Тебя не обидели? Перепугали, да?.. Почему ты не откликнулась, когда я позвал тебя?

— Они запретили мне. Сказали, так будет лучше для тебя и меня...

— Ладно, разберемся... Ты вот что запомни. Если меня уведут и я к ночи не вернусь — беги к Пашке Богомолову. Если его не застанешь, то в штаб. Дозвонись до Ходаровского или Паскуцкого... Поняла?.. Все будет хорошо...

— Ты, наверное, голодный? — невпопад и каким-то будничным голосом спросила Мария Михайловна, вытирая заплаканные глаза батистовым платочком.

— А ведь верно! — нарочито бодро, чтобы окончательно успокоить ее, воскликнул Николай. — Дай чего-нибудь поесть.

Ушаров подсел к столу и, пока Мария собирала ужин, разглядывал шелковый мешочек, думал, что для Мирюшева — начальника особого отдела штаба фронта золото явится неопровержимой уликой какой-то его, Ушарова, вины.

В молчании прошло четверть часа. В прихожей послышались шаги и в столовую вошел Михаил Мирюшев — уже не молодой человек с колючим взглядом черных глаз под кустистыми бровями, со смолисто-черными усами, скобкой обрамлявшими крупный рот. Одет он был в кожаную, потертую на локтях и у карманов куртку, подпоясанную широким ремнем и перехваченную портупеей, в синие галифе и сапоги. Кожаную фуражку он положил около лампы, сел напротив хозяина квартиры.

— Что все это значит? — произнес Николай с вызовом и поднялся со стула. Одновременно двое особистов положили ему тяжелые ладони на плечи и заставили сесть. Николай оглянулся на них, потом взял фуражку и передал одному из стоявших за спиной.

— Повесьте, пожалуйста, на гвоздь у двери, или положите на сундук... Так что все-таки это значит? — повторил он вопрос.

— Ты арестован, — произнес Мирюшев, — ты обвиняешься в предательстве.

— Какая чепуха! — воскликнул Ушаров. — Я — предатель?! — он вскочил и вынужден был опять опуститься на стул под тяжестью сильных ладоней.

— Вот, товарищ Мирюшев, изъяли у Ушарова при задержании, — произнес один из особистов, показав пальцем на шелковый мешочек. — Золото!

— Золото! — Мирюшев живо пододвинул мешочек, опрокинул его над столом: монеты высыпались на клеенку, одна покатилась к краю стола и Мирюшев ловко, как муху, прихлопнул ее ладонью и подгреб к сверкающей кучке.

— Мда-а, теперь все понятно, — многозначительно промолвил Мирюшев. — За деньги продался, подлец! За золото, гад! — Он наклонился над столом, вонзил острый взгляд в лицо Николая. — Контра! К стенке тебя поставлю!

В наступившей тишине раздались приглушенные рыданья. Это Мария.

— У тебя есть ордер на арест? — спросил Ушаров.

— Ордер?! Будет и ордер! Таких, как ты, без ордера к ногтю надо! — произнес Мирюшев и один из особистов подтвердил:

— Точно! Шкура!..

— Вы превысили свои полномочия, Мирюшев, — спокойно сказал Ушаров. — Вы не имеете права арестовывать меня без санкции командования фронтом... Вам лучше, чем кому другому, известно, что я во всех своих действиях отчитываюсь перед штабом и командующим. Во всех! — подчеркнул он. — Какие у вас основания для моего ареста?

— Сейчас узнаешь основания, — с угрозой произнес Мирюшев и, обратившись к одному из своих подчиненных, приказал:

— Петренко! Садись, протокол писать будешь... А ты, Ушаров, отсядь от стола... На середину комнаты.

Николай пожал плечами:

— Вы не имеете права допрашивать меня при посторонних, — кивнул на жену.

— Фамилия?.. Имя, отчество?.. Год рождения?.. Так... Член партии большевиков... Так, — записывал Петренко на бланке допроса.

— Где вы были сегодня днем? — задал вопрос Мирюшев.

— Находился при исполнении служебных обязанностей, — ответил Ушаров.

— Точнее!

— Не имею права говорить... Послушайте, Мирюшев, оставьте эту комедию! Отвезите меня в штаб, — попросил Ушаров. — Вы своими действиями мешаете моей работе. Вы превысили полномочия и это вам...

— Прекратите болтовню! — оборвал его Мирюшев. — Отвечайте на вопросы четко и ясно! Где был сегодня днем?

Николай видел, как Маша медленно отошла от комода и села на стул около окна, сцепила пальцы до хруста.

— Повторяю... Я не имею права говорить об этом.

— Заговоришь... Еще вопрос... Вам знакомо имя Камчибека Ильбигиева?... Или Бориса Гнилицкого, как его еще называют...

Николай промолчал.

— Молчишь?! Так вот, он сегодня задержан. На допросе он выдал тебя. Сколько ты получил у Курширмата за патроны, ну?!

«Вон оно что, — подумал Николай. — Значит я обвиняюсь в связи с Курширматом! Золото — доказательство моего предательства.»

Ушаров ясно представлял, что в глазах честного, преданного революции Мирюшева он выглядел последним подлецом. Ушаров не мог не признать этого. Единственное, в чем был Мирюшев не прав — в том, что арестовал и допрашивал его, не получив на это санкцию командования.

— Молчишь? Ничего, заговоришь после очной ставки с Камчибеком! — пригрозил Мирюшев. — Кто такой «Зеленая рубашка»?! Как видишь, мы все знаем... Будешь говорить? Ничего, в особом отделе Туркфронта тебя заставят говорить.

— Помолчи, Мирюшев. Дай собраться с мыслями, — попросил Ушаров. — Сосчитай пока золото и укажи сумму в протоколе.

— Ну, подумай, — согласился Михаил Мирюшев. — И учти, всякое отпирательство бесполезно. — И он начал считать золотые кружочки, укладывая их по размеру в стопочки — по десятку в каждой. — Думай, да побыстрее.

Николай поглядел на жену. Мария Михайловна перестала плакать и сидела тихо, отрешенная от всего происходившего.

— Не отчаивайся, Маша. До утра все выяснится и я вернусь домой, — произнес Николай. — Будь умницей. Сделай так, как я тебе говорил...

— Думай, а не болтай, — заметил Петренко и положил карандаш на бланк допроса.

«Значит адъютант Аулиахана-тюря Ильбигиев или не осведомлен о готовящемся нападении на эшелон, или умолчал... Меня он сегодня в отряде не видел... И не знает фамилию «Зеленой рубашки». Мирюшеву известно лишь, что я доставил Курширмату патроны. Нужно ли посвятить Мирюшева в операцию с эшелоном?... Нет! На это я не имею права, — рассуждал Ушаров. — К утру, не позднее, меня освободят... Но ведь он, — Николай поглядел на лохматую голову Мирюшева, — он решил отправить меня в Ташкент в особый отдел Туркфронта... Поезд идет ночью. Надо придумать, как заставить Мирюшева задержать меня здесь до завтра, до следующего поезда. Неужели он все-таки рискнет не доложить обо всем командованию?»