Естественно, репетитора я видела чаще, чем себя в зеркале. Безусловно, когда время тратишь на одно, жертвовать приходится другим. Бесспорно, очень сложно влиться в уже состоявшийся коллектив. Ко всему прочему, до меня почти сразу дошло, что я не хочу в педагогический институт на учителя английского.

В один прекрасный вечер, когда я в очередной раз рассказывала об этом сестре, меня пробрало на смех. Я хохотала, пока не поймала икоту. Алиса молча принесла воды, побарабанила пальцами по столу и, когда я успокоилась, начала:

– В старой школе у тебя была бы медаль?

– Нет, шутишь, сожрали бы чисто из вредности.

Сестра кивнула.

– Здесь, что? Трезво, объективно, без эмоций.

– Тут на фиг мне не нужный французский, заумные учителя и оборзевшие одноклассники.

Алиса подняла уголок рта в подобии улыбки и покачала головой.

– Программа та же?

– Да.

– Уровень преподавания выше?

– Да.

– Ок, давай так. Всякую муть типа рисования проектов, написания рефератов и прочее, что забирает много времени, я возьму на себя.

– Но у тебя же выпускной класс?!

– Замечательно, лишний повод – повторить материал. Не перебивай. Всё, что не понимаешь, тупо учи. Школа не институт – здесь этого достаточно. Французский свой замечательный учи так, как будто тебе завтра в Париж лететь. Воспринимай его не «фу, зачем мне это нужно», а «это предмет, который необходимо подтянуть». Дальше. Я узнала в институте, куда ты поступать собралась, уже три месяца, как курсы для абитуриентов идут…

– Ну, пусть идут, они же для одиннадцатиклассников!

– Абитуриенты – это лица, планирующие поступать в высшее учебное заведение, а не одиннадцатиклассники. На архитектуру люди после художественных школ идут. Так что два года подготовительных курсов – тот максимум, что тебе доступен. Сдавать надо будет два экзамена, помимо ЕГЭ: рисунок и черчение. Будет медаль: только один на выбор, – устало потерла лицо Алиска. – Всё ещё планируешь?

– Да.

– Тогда пулей туда. Вот договор, я взяла на кафедре, подписала и оплату внесла.

– А деньги? А родителям сказать?

– Хочешь, говори, деньги я пока заплатила свои, не бойся, заработаем, скоро новогодние праздники, поможешь мне – прорвемся.

– Блин, – я чуть не плакала от того, сколько всего навалилось. – Это теперь на два года туризм забросить?

– Не советую.

– Да когда я всё успею-то? – волосы вставали дыбом от ближайших перспектив.

Алиса долго и внимательно на меня смотрела, приложив большой палец к губам.

– Таня, – наконец заговорила она, – я знаю точно, что ты окончишь школу с золотой медалью, если решишь идти на факультет английского. Как оно сложится в случае с архитектурой, могу только предположить, что изменения на данном этапе не столь существенны, чтобы сдвинуть вектор при наличии тех же слагаемых. Поэтому учись, рой, ходи на курсы, забей на одноклассников с их мажорскими замашками, давай мозгу отдыхать в своем клубе туризма и иди вперед к своей цели, а дальше неизменно будет результат. Знаешь, я заметила, что, если упорно стучаться в дверь, её откроют.

И я два года училась как ненормальная, рисовала, чертила, участвовала в школьных олимпиадах, в институтских конкурсах для абитуриентов. Примелькалась преподавателям, поборола свой гонор, получила эту чёртову медаль, и всё для того, чтобы сидеть на экзамене и видеть, как препод в наглую рисует за поступающего! Экзаменационная комиссия отвернулась и упорно смотрит в окно, а дети потупили головы и молчат. Да что это творится такое?!

Я молча достала телефон и начала снимать. Не прошло и минуты, как кто-то из комиссии заметил это.

– Девушка с телефоном, встаньте и назовитесь.

Не найдя ничего более разумного, сунула раскладушку в бюстгальтер и представилась:

– Татьяна Беляева.

Меня сверили со списками.

– Как некрасиво! Медалистка и списываете. Сдайте работу.

– Время экзамена не окончено, рисунок я еще не завершила. Да и как вы представляете процесс списывания рисунка головы Аполлона? – меня начало трясти, от чего голос дрожал.

– Тем не менее, вы имели время отвлечься на телефон. Сдайте работу.

Я встала, сняла лист и отнесла его вниз. Написала на нём дату, время, фамилию и сдала.

Из аудитории вышла, даже не хлопнув дверью. В горле стоял горький ком, не позволяющий ни дышать, ни плакать.

Приехала домой, завалилась спать.

На следующий день, как в тумане, поехала смотреть вывешенные результаты.

Неуд. Как и ожидала. Строчки расплылись, к глазам подступили слезы. Скупые, злые, холодные. Два года титанического труда насмарку. Два года дичайшего напряжения вхолостую!

– Татьяна Анатольевна, вы поступили? – раздался сзади скрипучий голос старичка-профессора, что преподавал у нас черчение на подготовительных курсах. «Надо было выбрать его предмет…», – подумалось мне.

Я повернулась, и он всё увидел на моём лице. Но всё же подошёл к спискам, провел пальцем до моей фамилии. Беляева Татьяна рис. Неуд. Стало так нестерпимо стыдно, что я опустила голову, глядя, как две капли упали на мраморный пол. Тем не менее, преподаватель продолжал изучать копию ведомости:

– Так, так, так. Значит, Асмоловский Игнат рис. Отл. Угу, интересно, очень интересно.

И уже повернувшись ко мне:

– Татьяна Анатольевна, пройдемте со мной, пожалуйста.

Я поплелась следом, размышляя, что за «Так, так, так» и кто этот Игнат Асмоловский. Фамилия такая известная и имя знакомое…

Меня привели на кафедру рисунка и посадили на жутко неудобный стул. За дальним столом сидел тот мужик, что меня вчера выгнал с экзамена.

– Найдите-ка мне, пожалуйста, рисунок Беляевой, – обратился преподаватель черчения к лаборанту. Девушка молча порылась в стопке на подоконнике и достала нужный лист. Сидящий на галёрке, кажется, меня узнал и резво подскочил со своего места:

– Карл Иванович, здравствуйте! А листы брать нельзя, они ещё зав. кафедрой не подписаны и не подшиты!

– Так, так, так – не обращая внимания на трепыхания коллеги, мужчина рассматривал мой, едва начатый рисунок. От него не укрылись и заметки относительно времени.

– Что ж вы так, Татьяна Анатольевна? – поинтересовался он у меня.

– Меня выгнали.

– За что?

– Официально за то, что списывала.

– Голову Аполлона? У соседа по парте? – задорно усмехнулся профессор.

– Карл Иванович! – молодой преподаватель снова решил встрять в разговор. – Абитуриентка Беляева использовала сотовый телефон на экзамене, что категорически запрещено правилами ВУЗа!

– А рисовать за поступающих можно? – огрызнулась я. – Покажите мне это правило, я в следующий раз найду, кого вместо себя привести!

– У, как интересно, – Карл Иванович задумчиво на меня посмотрел. – И кто за кого рисовал?

– Не знаю, – буркнула в ответ, – за парня темненького, первый раз его видела и то мельком, преподаватель молодой, что нам листы выдавал и правила поведения на экзамене рассказывал. Потом молча сел и начал рисовать.

– Максим Станиславович вчера на экзамене работал, – беспечно ляпнула лаборант и тут же стушевалась под двумя суровыми взглядами.

– Борис Сергеевич, а вы что на это скажете? – профессор хитро прищурился.

– Ничего подобного не было и быть не могло. Я лично присутствовал на экзамене, как и двое моих коллег. Подобный инцидент не остался бы незамеченным.

– Так, так, так…интересная оптическая фикция получается. Когда абитуриенты видят, а преподаватели нет…

– Провалившие экзамен всегда что-то «видят», чего нет, – огрызнулся Борис Сергеевич.

– То-то и оно, что вчера ко мне поодиночке подошли шестеро ребят и рассказали одну очень занимательную историю, как сына главного архитектора города за счет медалистки взяли. Работать тихо не умеете? – милый дедушка резко превратился в такое, после чего киношные чекисты просто котятками кажутся. – Хотите, как декан юрфака в позапрошлом, лицом в стол и несмываемая слава на местном телевидении?