На фабрике было грязно. Даже не так. На фабрике была полная антисанитария, пахло отвратительно. Мусор, сырье, еда и работники, не занятые в смене, валялись вперемешку. Тем не менее девушка, которая должна была нам проводить экскурсию была чиста, опрятна, в повязанной косынке и халате. Она вела свой рассказ на китайском, а Миша переводил.

Нам показали еще живых окуклившихся личинок, в специальных лотках, потом рассказали, что пока личинки не вылупились их убивают, а коконы сортируют. Самые лучшие идут на изготовление ниток, остальные используют для одеял, набивки подушек и прочее. Дальше подвели к огромному чану, где в мыльном растворе вываривались коконы. Пожилая китаянка у следующего чана, специальным веничком поболтала в воде и вынула тонкие, как паутинки нити. Зацепила их на специальной большой деревянной катушке, зафиксированной сбоку от чана, и начала наматывать.

По сути, это было не фабричное производство, а мануфактурное. Но от этого только интересней.

– Можно купить коконы? – Тихо спросила я Мишу.

– Сухие можно, потом скажешь, что нужно.

Дальше нам показали вываренный, но не размотанный кокон, работница с легкостью его натянула на металлическую дугу, убрала личинку, мусор и уже чистый стала растягивать до размера известного мне шелкового колпачка. Такое мне нужно то же. Незаменимая вещь в валянии.

После нам позволили растянуть один такой колпачок на специальную «болванку», а по факту четыре штыря. В дальнейшем это будет шелковое одеяло.

Для чего служит вторая комната я узнала, как только мы в ее зашли. Догадалась по запаху, и чуть не запрыгала от радости. Другие экскурсанты подобных чувств не испытывали, прикрывая лица кто платком, кто рукавом. Ведь пахло тухлятиной. А значило это, что здесь красят индиго. Рассказ девушки подтвердил мои догадки, и она показала собравшимся настоящее чудо, как извлеченный из вонючего чана моток шелка стачала становится зеленым, а потом синий. Индиго я тоже мысленно включила в список покупок. Эх, не всё же на турнире мне драться, да на гитаре играть, можно будет и поколдовать у чана немножечко. Как делать индиговый куб я знала, но стоил этот порошочек очень дорого, так что часто им не покрасишь. Да и сложности свои есть. Это вам не марена, где главное не перегреть, тут нюансов больше, чем правил.

В следующей светлой комнате стояли два огромных ткацких станка, за которыми сидели две девчушки лет по восемь максимум. Ткани делали самые простые, что характерно белые. Значит красят они их потом, скорее всего используя кубовую набойку.

И действительно, последней комнаткой был магазин, где нас напоили чаем, рассказали, что фабрика принадлежит семье, хранящей традиции и секреты. На полках лежали синие ткани с характерными белыми рисунками, висели нитки в пасмах, было пара стеллажей с одеждой. Я выторговала пакет конов, грамм сто платочков, килограмм индиго, несколько пасм разноцветных ниток и два здоровенного отреза ткани. А еще я не удержалась и купила плотный стеганный пиджак, или скорее даже куртку, где по синему шелку разлетались белые лепестки цветущей яблони. Торговалась как в последний раз, но все остались очень довольны друг другом. Настолько, что Миша, показав другим членам команды место, где можно было поесть более или менее адаптированной еды, утащил меня в какую-то дико самобытную забегаловку, в которой белого человека, судя по всему и не видели никогда.

– Миша, а с шерстью такая фабрика есть? – Спросила я его, когда две здоровенные тарелки с пельменями пыли съедены как минимум на половину. Гид задумался, потом покачал головой.

– Нет, с шерстью большие заводы работают. Там плохо. Шерсть везут от вас и из Монголии, она грязная, пахнет плохо, вокруг все в мусоре.

– Понятно, – покривилась я, вспомнив видео о такой фабрике. Руно лежало прям на улице под солнцем, дождем. Его, не сортируя, везли трактором на переработку все сразу не разделяя на хорошее и плохое, на длинное и короткое. Но вся печаль состояла в том, что российские фирмы, производящие нитки и ткани преимущественно работали с именно этой шерстью. Выращенной в Бурятии, и похабно переработанной в Китае.

– Ты потратила много денег сегодня. – Сказал он мне, чуть погодя. – Но ты довольна. Да?

– Да. Спасибо. Мне было интересно.

– А другим будет интересно?

Я задумалась. Его вопрос был ясен. Он зарабатывает с экскурсий. Магазины и фабрики специально делают такие мини выставки с целью завлечения клиентов. Здесь же немного другой формат.

– Знаешь, Миша. Думаю да, есть люди, которым такое интересно. Как делают ткань, как лепят горшки, как плетут корзины. И чем современней будет мир, тем больше будет интерес. Но нужна реклама, что б туристы знали точно, за что они платят и почему едут. И чисто должно быть. А то увидит гостья грязь и таракана, развернется и уйдет. И денег не заплатит. Понимаешь меня?

– Понимаю. Сесе.

– Букхэтси, Миша, букхэтси.

Первого сентября я проснулась рывком. Разбудило меня жужжащее мухой чувство тревоги. Сегодня должно что-то случиться. Темное, непоправимое, страшное. Но вот только что? Под гнетом несформированного страха лежала, смотрела в потолок. Пыталась разобраться в себе. После плюнула и пошла в душ. Холодные потоки воды отчистили тело, но не душу. Вязкое ощущение обреченности не отпускало.

От нечего делать проверила сумку. В институт все собрано, ничего не забыто. Посмотрела на одежду удобная, красивая. На кухне сделала гренки, поставила вариться кофе. Достала свою тетрадь с записями воспоминаний о будущем, села читать, думать, вспоминать. Нет. Ни чего. Только печаль, только ноющая тоска. «Да что ж такое в самом деле!?» – разозлилась я.

Проснулись родители, обрадовались завтраку, и тому обстоятельству, что готовить не им. Допив кофе поплелась в зал, включила телевизор. Там ни чего. Ну да, на большей части страны день еще не наступил. Поехала в институт. Хорошо, что нам с папой теперь в одну сторону. По утрам буду ездить с комфортом, на машине. А эти две недели еще и с пар меня будет забирать Саша, так как у него отпуск.

Ехала, смотрела в окно. И первая же первоклашка, идущая в школу со здоровенным букетом гладиолусов, заставила мое сердце ухнуть в пятки. Две тысячи четвертый год, первое сентября, Беслан…

Глубоко вздохнула, прислонилась лбом к стеклу. Вот он тот самый случай, когда мир идет своим ходом, а я своим. И пути наши не пересекутся. Сколько еще таких будет моментов? Как всё успеть и надо ли?

В моей тетрадке значились теракты в Московском метро, Оранжевая революция, война в Грузии, война в Украине, ввод войск в Минск. И всё. Я даже про Беслан не вспомнила. А если бы вспомнила? Смогла бы что-то изменить в лучшую сторону. Наломать бестолковых дров – много ума не надо. Хватит безбашенной глупости. Да и если бы хотела и четко знала как. У меня же даже года кое где приблизительно стоят, не то, что дни и месяцы. Мы хорошо знаем то, что нас непосредственно касается, то, что имеет личное значение. Но мы покрываем пеленой забвения те события, которые эмоционально от нас далеки. И чем старше становимся, тем сложнее пробиться через броню безразличия. Парадокс. Я в мелких подробностях всё помню про Курск и Норд Ост, хотя, была еще ребенком, когда это случилось, но почти фоном прошли события в Украине, которые начались сравнительно недавно (ну да, не начались еще).

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Александр, когда я второй раз за два дня включила радио в машине. При том раньше за подобными увлечениями замечена не была.

Прошли новости Я выключила звук. Ни чего. Тишина. Ни слова про захват заложников. Но если вчерашнее молчание можно было списать на неосведомленность властей или на желание утаить шило в мешке, то сегодняшнее отсутствие информации означало лишь одно. События нет.