— Я сказал, четыре часа, — сквозь зубы произносит Туман. Его раздражение стало заметнее, и, бросив взгляд на Сапсана, которому досталась его большая часть, я сажусь на стул.

— Не рассчитал, — беспечно отмахивается Рутил, а я бы на его месте обратила внимание на плохое настроение Тумана. Не ладится что-то, это опасно для всех. И если для меня поход изначально был гиблой затеей, то к Туману осознание этого пришло только вчера, потому если он недоволен чем-то, то сейчас это значимее, чем когда-либо. Пока ощущения остры, а опасность преувеличена, хотя в отношение ниад это невозможно, он обдумывает все тщательнее. Его плохое настроение — практически симптом скорой встречи со Смертью.

— Ты уже бывал в Парсоне? — я спрашиваю у Тумана, и он, отрицательно качнув головой, прикладывается к стакану с брагой. — Заметили, что тут почти не носят оружие? Почему? — я шепчу, чуть пригнувшись к столу, и незаметно для всех проверяю нож в голенище.

— На улицах безопасно? — неуверенно говорит Сапсан, тоже наклонившись вперед.

— В городах никогда не бывает безопасно, — твердо произносит Туман, делая еще несколько глотков. Несмотря на то, что мой путь большей частью проходил через леса и малолюдные селения, в этой истине я не сомневаюсь.

— У вчерашнего мужика было, — бормочет Рутил, почесывая шею. Они переглядываются с Туманом, выводя меня из равновесия тем, что не желают говорить вслух о том, что касается всех.

— Выдохни, — велит Туман, моментально чувствуя мою ярость. — Парсон не то место, где тебе стоит привлекать к себе внимание. Сама так сказала, перед тем как пройти ворота. — Пожав плечами, он старательно делает вид, что моя мнительность безосновательна. Я смотрю на Рутила, который отвернулся к окну и наблюдает за улицей, а затем на Сапсана, призывая того в союзники.

— Что не так с горо…

— Да проклятье! — Вспылив, Туман со стуком опускает стакан с брагой на стол. — Почему ты стала так много болтать? Ты собиралась выспаться, так отправляйся…

— Не приказывай мне, Волк, — холодно и медленно, разделяя слова, произношу я, едва не назвав его Ардаром. Отодвигаю стакан в сторону, практически вырвав из рук Тумана. — Говори о деле. У тебя остался один день, чтобы подготовиться к переходу, ты готов?

Он сжимает губы до бела, черные глаза наливаются кровью. Страшен хаас, а мне не страшно.

— Коней нам не заменят, — вдруг произносит Сапсан, снова оказываясь на моей стороне. — Наши слишком истощены. В перепряжке сказали, чтобы их откормить, уйдет не одна декада, слишком много затрат.

— А две полудохлые клячи не помогут в Лесах Смертников, — Туман цедит слова сквозь стиснутые зубы. — Четырех коней мы не выкупим. Отправляться через горы пешком тоже не лучшая из идей. Тащить на себе все вещи тяжело.

— Ты говорил, что нас будут сопровождать половину пути, может, нам одолжат коней? — Я напоминаю всем разом, но обращаюсь к Туману: — Спуститься проще. Пообещай им, что захотят, тебе не обязательно держать слово.

— Э, нет. — Голос у Рутила спокойный, новость о лошадях его не озаботила. — Мы не будем брать в долг больше, чем уже оговорено.

Обсуждать это можно бесконечно, вопросы чести самые спорные, потому я откидываюсь на спинку стула и перестаю их слушать, если они не хотят слышать меня.

Девушка, сидящая через три стола, глядит на меня в упор, почти не моргая.

Я нутром чую, что это она. Та, кого так жаждет заполучить Жизнь.

Милая, лет двадцати, немного забитая, с громоздкими серьгами в ушах, как и все женщины Парсона. Я не хочу усложнять ее бытие Богами, но и не выполнить задание не могу. У меня в руках новая сила, а я должна беречь все дары, чтобы однажды помочь девочкам.

Она ловит мой взгляд и своего не прячет. Она одна. Почему?

Я резко поднимаюсь, девушка от этого вздрагивает, а Туман ловит меня за запястье, стискивает его и тянет вниз, заставляя сесть.

— Веди себя тише, — он приближается ко мне, и чернота его глаз непроглядна, а в голосе — ножи.

— Там девушка, которая мне нужна, — чуть повернув голову в бок, я шепчу ему это на ухо. У Тумана слегка дергается шея, и он двигает плечом. — Дашь с ней поговорить? — Я верю, что хаасы не рискнут пойти против воли Богов, особенно после нынешнего утра. И оказываюсь права.

Он отпускает руку и тоже смотрит на девушку. За столом повисает напряженное молчание, ни Сапсан, ни Рутил не слышали моих слов.

— Пошли, — решает Туман. — А вы возвращайтесь в гостевой дом.

— Может, не стоит больше разделяться? — бросает Рутил, тем не менее отодвигая стул и вставая из-за стола. — Скоро стемнеет.

— Мы не задержимся надолго. Так ведь? — Туман ждет от меня покорности. Я иду к девушке, не выпрашивая разрешения. На ее по-детски полных губах застыло изумление, и мне становится стыдно, она ждет чуда, я же буду разочарованием.

— Почему ты одна? — первым делом спрашивает Туман, когда садится к ней за стол, но девушка его не слышит:

— Я видела тебя во сне. Твое лицо. Так четко. Как это возможно?

Я пробую ответить ей, не размыкая губ. Я говорю: «Жизнь послала мой образ. Через сны Боги могут говорить с нами, но тебе больно их слышать», а девушка хватается за голову, сжимает обеими руками и начинает покачиваться. Она едва слышно стонет, из-под опущенных век катятся слезы. Я умолкаю так быстро, как могу, боль от вторжения в разум обширна и может покалечить.

— Прости, прости, — виновато шепчу я и порываюсь обнять ее, прижать и остановить монотонное покачивание. Туман снова ловит меня за запястье, вынуждая оставаться на месте. Злость накатывает резко, мешая дышать. Мои губы дрожат от невысказанного гнева. В очередной раз я вижу его черные глаза и не могу понять по ним ничего, в очередной раз он смотрит так, что у меня внутри все сжимается.

— Тебя держат силой? — тихо произносит она, врываясь в наш молчаливый разговор. Туман отпускает мою руку, а я брезгливо ее оттряхиваю.

— Словом. А тебя?

Она опускает взгляд в пол. Массивные серьги двигаются вместе с головой. Я оглядываюсь на Тумана. Что это должно значить? Но ему, в отличие от меня, все ясно.

— Меня зовут…

— Ты совсем ничего не знаешь? — обрываю я, прищурив глаза, и по растерянному взгляду, понимаю, что да, ничего. Боги, ее не слушать нужно учить, а выживать. — Не произноси своего имени.

— Почему?

Я снова оглядываюсь на Тумана и не желаю раскрывать ни одной из своих тайн. Сначала объясню, как говорить, а уже потом — что.

— Ты знаешь, кем была рождена? — я спрашиваю прямо, без лишних предисловий. Она замирает и испуганно смотрит на меня, ожидая удара или криков. — Я рождена такой же.

Она вздыхает с облегчением и тянется ко мне руками, будто что-то обрела. Я ловлю ее ладони и сжимаю в своих. Бедная, запуганная болью девушка, живущая в городе, где для нас почти нет воздуха. Мне довелось встретить только трех таких же, как и я. Первой была мама. Второй — бывшая храмовница, нарушившая клятву и брошенная всеми Богами, молившая дать ей покой в объятьях Смерти. А третья передо мной. Девочки не в счет.

— Ты видела восход красной планеты? — затаив дыхание, спрашивает она. Хоть что-то ей известно. Я киваю, тяжело, нервно сглотнув. Мне страшно увидеть его снова.

— Велено помочь тебе, — я говорю негромко, слышит только девушка, и, может быть, Туман. — Твой разум разрывается, когда чужие слова пытаются проникнуть внутрь. Ты защищаешься, от этого и боль. Те, кто пытаются говорить с тобой, не имеют голосов, как у людей. Ты не слышишь их, поэтому я здесь. Через сны ты видела меня. Во сне твой разум работает иначе, прежние люди называли это бессознательным, ты не закрываешься от… них. — Я не хочу произносить «Боги», мне кажется это опасным. — И все равно не слышишь. Заговори первой. До восхода красной планеты ты не поймешь их языка, но боль уйдет.

— Как? — выдыхает она.

— Говори со мной, как если бы ты была немой, скажи взглядом, пожелай, чтобы я тебя услышала.

Она замирает, на лбу от стараний выступает вена. Я учила этому девочек с младенчества, как и меня — мать. Не представляю, насколько сложно освоить навык взрослому разуму, ребенком проще. Девушка старается изо всех сил, долго и упорно.