— Кала… — само вырывается изо рта, и у меня перехватывает дыхание. Она всегда рядом с девочками. Моргнув, Кала рывком исчезает в дыму, показавшись мне лишь на секунду. Сцепив зубы, я пачкаю руки в своей крови и складываю пальцы друг на друга: мизинец на указательный, безымянный на средний, средний на безымянный и указательный на мизинец; когда ветер начинает медленно кружиться вокруг меня, я стискиваю пальцы в замок, чтобы разогнать клубы.
Мгла расступается, и после очередного поворота Ардар замечает меня, как и те, с кем он борется. Это злые и жестокие люди, незнакомые мне. Все трое на мгновение приходят в замешательство, и Ардар отмирает первым. Широким замахом он вонзает клинок в горло одного, а второй бросается в мою сторону, выставив перед собой тесак. Ардар перехватывает его буквально в метре, а я, зная, что могу сейчас получить смертельную рану, пытаюсь разглядеть Калу среди побоища.
Я узнаю эти места. Я росла здесь. Это город Ардара.
Кала стоит на пороге дома, где прячутся девочки, и не позволяет никому подойти, ее не пугает ни огонь, пылающий в опасной близости, ни множество врагов. Я разжимаю пальцы, и ветер сразу же стихает, дым обволакивает все вокруг, но, сорвавшись с места, я проношусь мимо победившего Ардара. Он тянется, пытаясь поймать меня за руку. Перепрыгнув через мертвое тело, бегу так быстро, что едва не падаю, взобравшись на ступеньку, у которой лежит труп, пролезаю под перилами крыльца и останавливаюсь позади Калы. Теперь мы вместе. Она чувствует мою руку на загривке и обнажает клыки.
— Опасно, — не разборчиво рычит Кала, не одобряя мое появление.
Плевать. Никто не подойдет к девочкам.
Я слышу животный рев Ардара, он знает, куда идти за мной.
— Тушите дома! — кричит какая-то женщина.
На крыльцо взбираются двое, Кала в прыжке раздирает одному горло. Я пускаю огонь по венам и, поймав второго за руку, выжигаю его разум, медленно, постепенно, чтобы не ранить себя. Он опускается на колени, и теперь мне удобно схватить его за шею, чтобы напоследок посмотреть в глаза. Я редко посылаю души Смерти, только если нет другого пути.
— Передай ей, что девочки останутся со мной, даже если она пришлет тысячи своих псов.
Взгляд угасает, и человек падает замертво, Кала наступает на его спину, лапы в крови. Она снова готова драться за моих девочек. Мимо, очень близко, трусливо бегут те, кто еще жив, Ардар и его дюжие войны уничтожают напавших. Я оглядываюсь на дверь позади. Прямо за ней можно увидеть девочек, убедиться, что с ними все в порядке. Но я и без того знаю, что им уже ничего не угрожает. Мне нельзя их видеть, иначе не смогу уйти. Боги, как я хочу остаться с ними. Мне только и нужно — шагнуть к двери. Вместо этого разворачиваюсь и опускаюсь на колени перед Калой в благодарность за отвагу и самоотверженность. Она склоняет голову и утыкается мордой мне в ключицу.
— Кошка! — ревет Ардар, и Кала тихо рычит:
— Иди.
Я закрываю глаза и возвращаюсь по нити обратно.
— Жрица, — снова издалека зовет Туман, и я хочу застрять где-то посередине, лишь бы не возвращаться к хаасам, не возвращаться к Ардару, не слышать ничьих молитв, не чувствовать чужие раны, не взывать к Богам. Там, где только Кала может говорить со мной.
— Жрица, — продолжает звать Туман, и я открываю глаза. Демоны, я так устала.
Он поддерживает меня, прижав к своей груди, и рукой давит на рану. Его сердце стучит часто, как при быстром беге. Рутил и Сапсан бестолково сидят рядом. Прошло не больше четверти часа, и если Туман беспрестанно звал, пока меня не было, это даже забавно.
— Она пришла в себя, — шепотом говорит Сапсан. Мы от кого-то прячемся?
Я упираюсь ладонью в грудь Тумана и отталкиваюсь, он отпускает сразу. Нелепо передвинувшись в сторону, я с трудом сижу и, потрогав голень с порезом от тесака, стираю кровь с губ и под носом. Плечо болит сильнее.
— Ради Хааса, что это было? — спрашивает Рутил, он кажется самым спокойным из всех. Я снова стираю кровь с губ, проверяю нос. Все цело.
— Откуда? Не понимаю, — растерявшись, бормочу я.
Туман тянется к моему лбу, и я, тут же вспомнив, прикладываю ладонь к ссадине. Сапсан роется в сумке, достав бинты, протягивает Рутилу. Дружно и неумело они принимаются перевязывать плечо. Рана на ноге им не видна из-за сапога, но она и беспокоит меньше.
— Спасибо, — кивнув, пробую подняться, хаасы поддерживают в четыре руки.
— Жрица, какого демона? — зло произносит Туман, тоже встав на ноги. — Ты звала своего зверя. С кем ты говорила? Кого защищала?
Я отнимаю руку ото лба и оборачиваюсь:
— Не скажу, Волк. Хочешь — режь, но я тебе ничего не скажу. — Тяжело вздохнув, прохожу мимо костра и сажусь на камень у реки. В воду нельзя, не хочу открывать и этот секрет. Я обращаю слух внутрь себя, Кала, оставшаяся с девочками, может нуждаться во мне. Что будет, когда я уйду в тихие земли, где не смогу ответить им? Что если я уже слишком далеко, чтобы слышать их? Однажды Ардар уходил на Запад, оставив меня в городе, и тогда мне тоже пришлось идти к нему по нити клятвы. Девочки — другое, мы одна кровь, но что если этого будет недостаточно? Что если, когда я уйду на Запад, они останутся без защиты? Что если тогда-то Смерть и заберет одну из них?
Руки дрожат, и я сжимаю тряпку, которую прикладывала ко лбу.
Я еще не проиграла.
Почему Ардар допустил такой разбой в городе? Его всегда боялись.
«Слабый без тебя», — рычит Кала у меня в голове, и я кладу руку на сердце. Все в порядке, девочки в безопасности, иначе она бы не заговорила.
«Я никогда не была его силой». — И стянув сапог с ноги, погружаю голень в реку. Набираю в ладонь воды и смываю кровь со лба.
«Ты его слабость», — отвечает Кала.
«Девочки?» — все еще пытаясь успокоить тревогу, спрашиваю я, принимаясь за плечо. Ардаровы раны затянутся и без источника, все что мне нужно — это остановить кровотечение.
«Не испугались. Смелые. Как ты», — с укором говорит она, и я улыбаюсь. Мудрая тысячелетняя Кала, считающая меня малым ребенком, никогда не одобряет излишний риск. Я расскажу ей о тихих землях только в последнюю ночь, когда иного выбора не останется.
Сердце успокаивается, нога, плечо и лоб не доставляют неудобства, сил не остается ни на что, потому я бездумно смотрю на текущую воду и отражающуюся в ней луну, дожидаясь, пока хаасы улягутся на ночь. Камень остывает, мне становится холодно, но к огню я не тороплюсь. Там ждут разговоры, похожие на допросы, да очередные упреки. Я не вынесу этого сейчас.
Позади раздаются тяжелые шаги Тумана, я тоскливо вздыхаю. Сам пришел.
Он садится рядом и протягивает мне флягу теплой воды. Изображать гордость и независимость не хочется, смотрю ему в лицо, ожидая вопросов, но Туман молчит, и я благодарно киваю, делая пару глотков. Во рту вкус крови. Он забирает флягу и протягивает тарелку с кашей. Беру, но есть тоже не хочется. Единственное чего я желаю, — это вернуться к семье и быть с ними.
Туман не уходит, недолго подождав, срывает ближайшую травинку, чтобы зажать ее в зубах, и безобидно произносит:
— Ты тихая.
— Я всегда тихая. — Пожимаю одним плечом, не решаюсь тревожить рану.
— Да, но обычно по-другому. Не скажешь, что с тобой было? Тогда расскажи, как тебе помочь в следующий раз.
— Никак. Я устала, Волк. Дойдем до Парсона, переждем пару дней.
— Хорошо, это ты всегда торопишься, — он соглашается. Я кошусь на Тумана — подозрительная доброта. Дорога измучила нас — все, что происходило от Крифа и по сей день, — но, по большому счету, я самая слабая из них, а жалеть меня никто не собирался еще с первых дней в тюрьме Паука.
— Тебе отдых нужен больше остальных. — Он вдруг тянется к моему лбу, и я дергаюсь в сторону, опираясь рукой о камень. Туман замечает все: и то, что я не морщусь от боли в плече, и то, как легко уворачиваюсь от руки. Он немного щурится и клонит голову на бок.
— Дай-ка, я кое-что проверю. — и берется за бинты, развязывает, оттянув ворот чуть в сторону, видит уже почти покрывшуюся коркой рану. Я не мешаю, бессмысленно, он уже разобрался. Убедившись в своей правоте насчет плеча, хаас тянется к низу рубахи, я ловлю его ладонь.
