— Очаровательно… — мрачно сказала Ольга, делая пробные выпады копьём. — Сколько там было спартанцев? Триста? Нас всего трое…
— Мы скорее бестиарии18, — уточнил аналогию я, — видите этот проход? Мы, два мирмиллона, затыкаем с двух сторон, а ты, наш гопломахер, стоишь между нами и тычешь копьём поверх наших щитов, стараясь не откромсать нам уши.
— Откуда такие познания? — спросила рыжая.
— В кино видел, — честно признался я, — а что, есть предложения лучше?
Она ничего не ответила, и я счёл это согласием. По крайней мере, в узком проходе твари не могут накинуться толпой.
У той, что ещё не совсем серая, кровь оказалась тоже человеческая, алая. Она бросилась первой и залила меня с ног до головы, разрубленная сабельным ударом УИна. Под ногами стало скользко, а внутри — мерзко. Я бы блевал дальше, чем видел, но было некогда. Следующий — серый и безглазый, но слепота ему не мешает. Он чуть не выдрал у меня импровизированный щит, и отрубленная рука несколько секунд висела, вцепившись когтями в его край. Потом упала куда-то под ноги, смотреть туда было недосуг. У него, как и у следующего, кровь чёрная, как дёготь, и вязкая, как трансмиссионное масло. Как они с такой живут? Недолго, если попадают под УИн. Хорошо, что здесь почему-то нет запахов, иначе я бы не выдержал. Следующий кинулся понизу, на четвереньках, лягушкой прижимаясь к полу. Я подумал, что он метит в ноги и растерялся от неожиданности, но он ухватил за ногу труп той, свежей тётки и быстро потащил его наружу. Я ему не препятствовал. Атаки временно прекратились, послышалось омерзительное чавканье, и я смог обернуться.
По тому, что копьё поверх моего плеча не появлялось, я догадывался, что у Артёма ситуация хуже — и не ошибся. Вдвоём с Ольгой они наколотили побольше моего. Из их кучи трупов теперь тоже утаскивали тушку посвежее. Проголодались, видать.
Я тоже, кстати. Но пока не настолько, чтобы есть, стоя по колено в крови и кишках. Так мне хотя бы блевать нечем. Ближний бой — это отвратительно. Люди не зря придумали огнестрел.
— Пока держимся, — сказал Артём, опуская щит.
— Надолго ли? — спросила Ольга.
Она побледнела и её заметно шатает. Мы все смертельно устали, и скоро это «смертельно» перестанет быть преувеличением. Достаточно один раз поскользнуться. Любому из нас.
— Я пока присяду… — сказала она и, сбросив рюкзак, уселась прямо на уляпанный кровью пол, прислонившись к стене.
В коридор уже заглядывали самые нетерпеливые, но, видя нас, пока опасались. Ничего, сейчас проголодаются посильнее…
— В конце концов, они нас просто завалят телами, — сказал грустно Артём.
Тоже мне, совершил открытие. И так понятно, что мы не можем тут драться вечно. Я надеялся, что нападающие просто кончатся, но, судя по возне снаружи, их становится только больше. Со всей округи сбежались любители пожрать на халяву. Сейчас самые тупые или самые голодные не выдержат — и мясорубка начнётся заново. Сколько ещё раундов мы продержимся? Щит не тяжёлый, УИн и вовсе ничего не весит, но я вымотался, как будто рубился пудовым двуручником. Тянет силы, грузит здешний мерзкий мир. Хлебнул воды — бутылка, потеряв форму, скукожилась в руках. Пластик помутнел, вот-вот рассыплется. Вода противная, тёплая и безвкусная, но лучше такая, чем никакой.
— Попей, пока не вытекло, — посоветовал я Ольге.
Она потянула на себя рюкзак — и оторвала лямку. Прочная синтетическая ткань расползалась, как ветхая тряпка.
— Вот дрянь, — сказала она, — как я теперь ковчег потащу?
Оптимистка. Я, вот, думаю, что тащить его будет некому.
— Придётся так… — она откинула крышку и вытащила три части рекурсора.
Свернув из остатков ткани что-то вроде кулька, завернула в него и привязала на пояс пустотного костюма. Меня, между тем, осенила очередная техническая идея — я отрезал еще несколько палубных подпорок и приварил их поперек коридора — на высоте колена, пояса и груди с каждой стороны. Получилось нечто вроде редкой горизонтальной решётки. Мы, если что, пролезем, да и они тоже — но атаковать на скорости с разбегу уже не получится. Будут тормозить, перелазить, подставляться под удар.
Эта хитрость дала нам возможность продержаться ещё один раунд. Я быстро сбился со счета, скольким я отмахнул головы и конечности или разрубил грудь. Под ногами чавкало, пару раз я чуть не навернулся, и только своевременный удар копьём сзади спас. Ольга крутилась на две стороны, иногда задевая меня древком в спину, но я не обращал внимания. Не до того было. Когда атака прекратилась, а оттаскивание удачно лежащих трупов перешло в чавканье за стеной, мы уже почти не держались на ногах. Теперь мы рухнули на пол все трое, уже не обращая внимания, что сидим в кровавой луже. Я всё равно мокрый с ног до головы, в потёках чёрного и красного. Наверное, так же чувствует себя нож в мясорубке.
— Нам пиздец, — констатировал я очевидное. И мне никто не возразил.
Все понимали, что мы, даже если и встанем, то уже на одном упрямстве, и долго не простоим.
— У меня осталась последняя идея.
— Какая? — без всякой надежды спросил Артём. Ольга даже глаза не открыла. Она сидит, откинув голову на переборку, и дышит с трудом.
— Идея говно, — признал я, — но другой нет. Мы в бывшем подпалубном техническом коридоре. Тут раньше проходили водяные трубы, но они были медные и все сгнили к чертям.
— И что?
— За этой стенкой, — я постучал по стене, к которой привалилась Ольга, и она открыла один глаз, устало покосившись на меня, — приёмный водяной танк.
— Приёмный? — скептически спросила рыжая.
— Да, это часть канализации кают, — подтвердил я, — туда сливалось говно. Тебя это сейчас волнует?
Она пожала одним плечом. Второе упирается в стену.
— Я прорежу проход, мы зайдем, и я заварю его обратно.
— И мы там сдохнем?
— Мы в любом случае сдохнем. Но там нас не смогут сожрать. Мелочь, а приятно.
— Приятно сдохнуть в канализационном отстойнике? — возмутился Артем.
— Приятно, что вот эти, — я махнул рукой на очередную зубастую рожу, выглянувшую в коридор, — обломаются.
На это возражений не нашлось.
Внутри танка, разумеется, давно ничем не пахло, так что ощущение, что мы ныряем в канализацию, было чисто психологическим. Совершенно пустая ёмкость, с двух сторон ограниченная шпангоутами, с одной — прямой стенкой коридора и с противоположной — закруглённым, сходящим внизу на нет бортом гондолы. В поперечном сечении она имеет вид сектора, а отверстия от входивших сюда когда-то труб проводят достаточно воздуха, чтобы мы не задохнулись. Когда я поставил на место вырезанный прямоугольник металла и прихватил его по периметру УИном, внутри стало темно.
— У меня такое ощущение, что нас заживо похоронили, — пожаловался Артём.
Мне хотелось ответить, что «заживо» — это ненадолго, но вместо этого я напомнил, что мы в любой момент можем вырезать дыру в любой переборке.
— Может быть, они нажрутся, соскучатся и уйдут, — соврал я, не особо надеясь, что мне поверят.
Никто и не поверил. Скрежет когтей по переборке не прекращается с тех пор, как мы тут, хотя они наверняка давно уже подъели все трупы. Чёрта с два они уйдут. Они нас как-то чуют, а развлечений тут, поди, немного. Вряд ли их внезапно позовут на вечеринку.
— Я включу свет, ладно? — спросил Артём, — а то мне как-то не по себе в темноте.
— Попробуй, — сказал я скептически.
Послышались щелчки выключателя фонарика.
— Ах да, забыл, — признал он, — батарейки, разумеется, померли.
— У меня есть химический осветитель, — сказала нехотя Ольга.
— Думаешь, он заработает? — засомневался я. — Тут даже спички не горят.
— Он в разгрузке под костюмом. Одежда-то на нас цела. Думаю, мой костюм и ваши браслеты защищают то, что вплотную к телу.