— Четвёртая жена прийти. В кухня сидит, я сказала — жди. Алистелия её покормит.

— Ольга не жена.

— Никто не жена, мы не делать обряд. Или все жена, какая разница? Это неважно.

Ну да, никакой свадьбы, венчания или регистрации актов гражданского состояния у нас не было. Была, как выражался Сева, «консуммация». Много раз была, всем, вроде, понравилось, никто, вроде, не в претензии. Вон, три писклявых кулька наконсуммировали.

— Она считает, ты её мужчина. Зови «жена», зови «подруга», зови «партнёр» — это слова. Приходит дом, приходит постель, разве не так?

— Так, — вздохнув, признал я, — ты против?

— Нет. Ольга — сильная женщина, красивая женщина. От неё будет польза семья. Я убью за тебя и умру за тебя. Она — только убьёт. Но убивает она хорошо.

Я, сидя за столом, смотрел на Таиру снизу вверх — тонкая талия, высокая грудь, чеканный гордый профиль, тёмные глаза, мелкие волны длинных волос цвета вороньего пера. Говорит она всё лучше и лучше, уже почти не путает падежи и склонения. Ещё одна прекрасная незнакомка, о которой я не знаю почти ничего.

— Тай, а тебе что от меня надо? Ведь не просто так ты согласилась стать моей женой. Меланта уже высказалась, Алька все ещё жмётся, давай уже ты скажи.

— Ты готов этот слышать, Гхарртём? — с сомнением посмотрела она на меня.

— Рискну.

— Я поверила Севе. Старый Сева сказал: «Не смотри, что слабый, не смотри, что глупый. У него Судьба, и она приведёт его туда, куда надо тебе».

— Слабый и глупый, значит?

— Я посмотреть на тебя тогда и думать так. Там, у Севы. Я не хотела быть жена тебе. Поверила Севе. Он знал люди и знал судьбу. Очень хитрый был.

— Ты разочарована теперь?

— Нет. Ты убил мымбарук, принёс его зуб. Ты сделал для Меланты важное. Ты привёл к нам в дом Ольгу. Сева был прав, у тебя есть Судьба.

Мне очень хотелось пискнуть жалобное: «А сам-то я тебе нравлюсь хоть чуть-чуть? Как мужчина вообще, или хотя бы в постели? Эй, ты же моя жена, у нас сын, как же так…». Но сдержался, конечно. Спросил совсем другое.

— И что теперь, Тай?

— Вы с Ольгой пойдёте убивать Комспас. Возьми меня с собой.

— Э… Но… Я же… — я растерялся самым позорным образом. — А точно пойдём?

— Да.

— Вот чёрт.

— Судьба.

Кажется, я начинаю ненавидеть это слово.

Ольга задумчива, и не похоже, что мысли её приятны. Что бы там ни говорила Таира, никакая она мне не жена, конечно. Не была и не будет. Но парадокс — знаю я её лучше, чем всех трёх жён вместе взятых. Поэтому вижу — что-то очень непросто сейчас в её отношениях с Мирозданием. Что-то идёт не так, она не знает, как это изменить, и её это бесит.

— Твои приятели отдали ещё один маяк Конторе.

— И я тоже рад тебя видеть. Приятного аппетита.

— Угу, — ответила она мрачно, — твои жёны хорошо готовят.

— Только Алька. Алистелия. Горянке можно доверить разве что травлю тараканов, а у кайлитки лапки.

— Конторе. Они отдали его Конторе! — вернулась она к волнующей теме. — Пока Македонец с командой доехали, там уже целый укрепрайон успели поставить. То-то местные удивились. На Совете меня теперь расстреляют ржавыми пулями.

— Почему ржавыми? — удивился я.

— Чтобы обиднее было. Мы скоро будем вынуждены выпрашивать акки у Конторы, представляешь? А нам на обмен даже нечего дать.

— Да, к слову, об обмене…

— Тебе нужно Вещество, — сразу сказала Ольга, — для кайлитской постельной игрушки.

— Откуда…

— Несложно догадаться. Катализатор фертильности спалит эту козявку как свечку, а хитрая кайлитка, разумеется, снова запрягла тебя. Сева знал, на кого поставить.

— А ещё ойко…

— Горная козочка твоя? А у неё какой сюрприз?

— Хочет уничтожить Комспас.

— Мило. Очаровательная непосредственность. Дети гор, что вы хотите. И как она это себе представляет?

— Говорит, что ты знаешь, как, и хочет участвовать.

— Хм. А знаешь, я даже за. Насколько я знаю женщин Закава, от неё толку будет больше, чем от тебя.

— Ну, спасибо.

— Не обижайся, Тём. Да, это решаемо. А вот с Веществом…

— Я понимаю. Его нет и негде взять?

— Нет. И негде. Но надо. Я для своей семьи в лепёшку разобьюсь! Твоя жена — моя жена… Хм, как-то двусмысленно прозвучало.

— Оль!

— Не падай в обморок, муженёк. Меня же тут записали в жёны, верно? Шучу, шучу, что ты нервный такой? На самом деле, твоей кайлитке повезло. Вещество нужно не только её ручной осеменительнице. Оно нужно мне.

— Тебе?

— Я, знаешь, тоже не девочка. Годы идут. Ладно, не будем о грустном. Будем об актуальном. У меня есть пара идей, но это будет непросто.

— А что у нас когда было просто? — мрачно спросил я.

Снова увидеть Коммуну было… странно. Ольга заверила, что ко мне нет претензий, и никто не станет хватать меня как дезертира, похитителя детей и расхитителя общественного имущества, однако, когда «Тачанка» вылупилась из туманного пузыря Дороги на улицу города, я всё же нервничал. Зря. И не зря.

Коммуна изменилась. Не знаю, как воспринимает это регулярно бывающая тут Ольга, но мне после большого перерыва буквально резало глаз. Люди. Они, как раньше, шли пешком, здоровались друг с другом и выглядели благополучными членами дружной общины, но… Как бы это объяснить… Взгляды. Они иначе смотрели друг на друга и на мир вокруг. Пропали улыбки. Лица стали строгими и тревожными. Многие одеты в военное и полувоенное, даже те, кто явно не имеет отношения к ополчению и милиции. Дети. Их стало мало. Раньше улицы города были буквально заполнены детьми, сейчас — почти нет. Где они все? Чем заняты? Те немногие, которые идут мне навстречу, имеют вид целеустремлённый, а не гуляющий, и тоже одеты не так, как раньше. Мальчики в чём-то вроде советской школьной формы, но более военизированной — цвета хаки, с выраженными погонами и петлицами. Девочки — в оливковых юбках по колено и зелёных рубашках с погончиками. Несколько бывших учеников даже поздоровались со мной, хотя вряд ли припомнили, откуда моё лицо им знакомо.

— Оль, тут ввели форму для детей?

— А, что? — она погружена в свои мысли не сразу отреагировала. — Нет, они сами. Швейная фабрика пошла им навстречу. И на военной подготовке удобнее, конечно.

— Военной подготовке?

— Её ещё при тебе начали вводить, вроде… Или нет? Не помню. Но теперь это обязательный курс. Строевая, стрельбище, медицина, полигон, полевые выходы… Детям нравится.

— Оль, — напомнил я укоризненно, — здешним детям нравится то, что заложено в мотивационный комплекс.

— Да, я слышала, что его корректировали. Это не моя сфера ответственности, Тём, я не в курсе подробностей. Пойдём, нам предстоит заломать Совет.

— Я не позволю вынести рекурсор из нашей локали, — Палыч был в ярости. — Я не представляю, как у тебя язык повернулся о таком просить! Один раз по твой вине мы его уже теряли…

— …И вернули с большой прибылью, — усмехнулась в ответ Ольга.

Она была убедительна и вдохновенна, но Совет был настроен против. У меня сложилось впечатление, что с Палычем тут давно уже никто не спорит, а былая коллегиальность всё больше склоняется в сторону единоличного правления. Раньше он говорил «мы, нам» — «мы считаем», «нам нужно». Теперь — «я, мне». А ещё портреты. Когда я уходил из Коммуны, на стенах было пусто. Теперь в кабинете секретаря висит портрет Палыча в военном, одноглазого и сурового, как Моше Даян. А на улицах появились стенды, где тот же Палыч в строгой плакатной графике указующим перстом призывает сплотиться и что-то там ещё. Может, это ничего и не значит, но мне стало неприятно. Меняется Коммуна.

— Палыч, а ты не много на себя берёшь? — прямо спросила Ольга.

Президиум аж перекосило от такой откровенной непочтительности.

— Ты тут теперь царь-анператор, или что? Что значит «Я не позволю»? Если ты забыл, напомню — я полноценный член Совета, и мой голос не ниже твоего. Коммуне нужно Вещество, и не только для Совета, который получает его из резерва. Я справлялась у Лизы — в больнице дефицит, скоро будет нечем людей лечить. Ихор изымается даже из аптечек опергрупп, до чего дошли! Все внешнеторговые операции свёрнуты, потому что нам нечего предложить…