— Василиса Ивановна! Возьмите себя в руки! Ваша вахта ещё не окончена!

— И ничего такого! — вспыхнула Васька. — Подумаешь! Даже и не думала!

— О чём? — поинтересовался капитан очень нейтральным тоном.

— Ни о чём! — решительно отрезала девочка. — Вообще ни о чём!

— Это-то и пугает… — тихо сказал он себе под нос, а громко скомандовал:

— Юнге привести в порядок большую кают-компанию, приготовить чай. Думаю, дипломатически верно будет первую встречу организовать на нашей территории. Не теряем бдительности, экипаж. Гостеприимство аборигенов — штука переменчивая.

Переодевшийся в синие широкие штаны и вышитую цветами рубаху Лори привёл на борт небольшую делегацию.

— Се ми отац! — важно представил он улыбчивого усатого чернявого мужика с проседью в волосах.

Он снял небольшую шляпу с яркой лентой и пером и поклонился.

— Берган. Драго видам те.

С ним пришла строгая женщина с поджатыми губами, одетая в тёмное длинное платье и с капором на голове. Во всяком случае, именно слово «капор» выплыло из памяти при виде этого головного убора с завязками. Третьим оказался древний скрюченный дед с деревянной клюкой, в меховой жилетке и войлочных каких-то чунях. Руководящая, надо полагать, часть семьи явилась. Вокруг трапа расположились ещё какие-то родственники в количестве пары десятков и возрастом от босых младенцев в рубашках до почтенных седых матрон в расшитых платках, но их не приглашали. Тётка в капоре, встав наверху, повернулась к ним и сделала повелительный жест.

— Иди постави столове!

Собравшиеся покивали, но расходиться не спешат, заворожённо глядя на тушу зависшего над землёй дирижабля.

— Брзо! — скомандовала женщина, и они, дружно вздохнув, отправились к башне. Остались только несколько чумазых голоногих детишек лет трёх или около того.

В коридоре столкнулся с Василисой и не сразу понял, что не так.

— Васька, — всплеснул руками Иван, — ты что, брови накрасила? И губы? Зачем?

— И ничего такого, — смутилась девочка, — совсем чуть-чуть. А что, нельзя?

— Перестаралась немного, — сказал я осторожно. — Капельку.

С русыми волосами и полудетским лицом угольно-чёрные брови и багровые губы смотрелись, мягко говоря, странно.

— Откуда у тебя косметика вообще? — жалобно спросил несчастный отец.

— Злата подарила.

— Злата — цыганка, — вздохнул он, — её косметика тебе совсем не идёт. Попроси лучше у мамы, когда вернёмся. А сейчас умойся, если не сложно.

— Ну и пожалуйста, — вспыхнула Васька, — могу и вовсе не выходить, раз я такая страшная и ты меня стесняешься!

Развернулась и проследовала в каюту строевым шагом.

— Начинается… — с тоской в голосе сказал Иван, — подростки…

Но тут нас догнала делегация, и мы пригласили её в кают-компанию.

Аборигены оказались настроены доброжелательно, но решительно. Мы понимали едва половину сказанного, но они не ленились повторить несколько раз, другими словами, лишь бы до нас дошло — мы им успели сильно задолжать за эти годы. Они терпели беды и лишения, но не оставили башню, теперь мы обязаны всё это компенсировать.

В чём именно состояли лишения — я так и не понял. У меня сложилось впечатление, что главная претензия в том, что их семья утратила всё влияние и уважение, когда маяк выработал ресурс. До этого они заряжали акки местным и пришлым, заполняли танки волантеров, включали сигнал Дороги и жили кум королю.

— Крашно живе, уважно се! — скорбно заявила тётка.

Эта семейная монополия помогла им выжить во время коллапса среза, который тут был довольно давно. Причины его мы так и не поняли — кажется, они и сами не очень ими интересовались. Заперлись в неразрушимой башне, иногда вылезая, чтобы обменять заряженный акк на быстро дешевеющие материальные ценности, и в хрен не дули. Коллапс закончился, многие выжили, жизнь постепенно восстанавливалась, накопленные в смутное время богатства снова обеспечили семье высокое положение в местном социуме, хотя волантеры с их оплатой золотом и путешественники Дороги с их уникальными товарами приходить перестали. Но и так было неплохо. А потом маяк скис — кристаллы выработали ресурс и осыпались белёсой пылью на каменный пол. Накопления быстро проели, и вот уже второе поколение вынуждено зарабатывать себе на хлеб как какие-нибудь обычные, ничем не примечательные люди, а не великая Семья Смотрителей.

— Се невместно ми! — возмущалась тётка, которая тут, кажется, выступает главным бенефициаром семейного бизнеса.

Усатый пилот рассказывает, оглядываясь на неё, а дед, взятый, видимо, как последний живой свидетель позатех времён, только вздыхает, кивает и шевелит кустистыми седыми бровями.

В общем, от нас ждут: во-первых, немедленного восстановления маяка. Это не обсуждается, очевидно же, что это наша работа. И она ещё поинтересуется у нашего начальства, почему мы так долго тянули с её выполнением. Небось, загуляли где-то лет на сто, забив на свои служебные обязанности. Как она планирует жаловаться и кому именно, я не понял.

Во-вторых, от нас ждут компенсации за годы простоя и недополученную прибыль. Плюс моральный ущерб. Сумма последнего пока в процессе подсчёта, но простым «извините» мы не отделаемся.

В-третьих, мы должны явиться к местным правителям. При всём параде — тут она скептически осмотрела наши неказистые одеяния — и во всём величии. Дабы потребовать признания Семьи Смотрителей и возвращения им положенных привилегий по списку. Список уточняется, но он будет длинным.

В-четвёртых (и в главных), мы должны твёрдо указать «клятым Жигичам» их место.

К этому моменту мы уже настолько обалдели от вываливаемых на нас претензий, что Иван безнадёжным тоном попросил уточнить, что за Жигичи такие, почему они «кляты» и где их место. По мере преодоления языкового барьера выяснилось, что маяков в этом срезе не один, а два. Второй вышел из строя ещё раньше, чем этот, но «клятые Жигичи» — семейство тамошних смотрителей — до сих пор отказываются признать своё ничтожество пред лицом куда более достойных Летечей.

— Летечи — се ми, — пояснила тётка, хотя мы и сами уже догадались.

Осторожные попытки выяснить, почему именно Жигичи столь ничтожны, если маяки не работают оба, вызвали фонтан бурного возмущения. Тётка аж встала и нависла над столом, потрясая сухонькими кулачками, отец семейства встопорщил гневно усы, и даже дед зашевелил бровями сильнее обычного. И только почтительно стоящий позади юный Лори Летеч имел вид смущённый и неловкий.

«Клятым Жигичам» (употреблять эту фамилию без эпитета строго возбраняется) инкриминируется следующее.

Во-первых, их маяк не работает, а значит, они плохо исполняли обязанности Смотрителей. Да, наш тоже не работает, но это совсем другое дело. Понимать надо!

Во-вторых, они на целое поколение дольше занимаются презренным трудом. У них последний старик, который помнил работающий маяк, помер, а у нас дед Милой ещё хоть куда старикан! (Дед мощно пошевелил бровями).

В-третьих, они посмели заниматься тем же самым, что и почтенная семья Летечей — то есть, авиационными перевозками почты. Создали конкуренцию, отнимая долю рынка у тех, кто куда достойнее их.

В-четвёртых, и снова в главных — они уронили достоинство Смотрителей. Этот момент мы так и не поняли — подробности того, откуда упало достоинство и куда, застряли в недостатке общего словарного запаса. Что-то они во время коллапса делали не то и не так. Выяснять у нас уже душевных сил не было. И только мнущийся и краснеющий сзади Лори, оставил у меня некое ощущение того, что не всё так просто с «клятыми Жигичами».

К большому разочарованию аборигенов, мы не выказали немедленной готовности исполнить все требования принимающей стороны, несмотря на то, что мешки для приёма компенсаций наверняка заготовлены. Иван внушительно подвигал на голове фуражку и сказал, что пожелания приняты к сведению, решение будет озвучено позже. Вначале надо ознакомиться с материальной частью и оценить сохранность вверенного Смотрителям имущества. А то неизвестно, кто кому компенсировать должен. Оставили, мол, вам работающий маяк, прилетаем — не работает! Может, мы у вас из зарплаты за простой вычтем…