На привокзальной площади в нерешительности остановилась, решая, сразу ли идти по маршруту проверки. В этот момент кто-то тихо подошел и негромко сказал:
— Извините, мадам, криминальная полиция. Прошу ваши документы.
Я резко обернулась и увидела перед собой мужчину средних лет со впалыми щеками на строгом лице и пронизывающим взглядом светло-голубых глаз.
— Вот как?! — только и смогла промолвить я.
— Пожалуйста, мадам, ваш документ, — повторил он снова свое требование, показывая мне какую-то книжечку, вынутую из бокового кармана пиджака.
— Что-нибудь случилось? — спросила я, пытаясь выиграть время, чтобы осознать ситуацию. Естественно, я волновалась, руки слегка дрожали и никак не могла найти в сумочке удостоверение личности. Под руку попадалось письмо, приготовленное для отправки, и это меня особенно беспокоило. Наконец передала ему удостоверение, которое он очень внимательно осмотрел.
— Мадам, вам необходимо пройти со мной в полицейский участок. Пожалуйста, здесь направо, совсем недалеко.
По дороге мы оба молчали. Мозг лихорадочно работал, стараясь понять, что произошло. Усилием воли приказывала себе собраться с мыслями, пробовала себя успокоить.
В приемной полицейского участка криминалист попросил меня подождать, естественно под присмотром дежурного по участку, молодого мужчины высокого роста, с большой шевелюрой рыжих волос на голове и веснушчатым лицом. Плавным движением руки он указал мне на стоящий возле стены стул. Я с любопытством стала рассматривать комнату и находящихся в ней пожилую женщину с мальчиком-подростком. Но вот вернулся криминалист и пригласил меня пройти с ним. Комната, в которую мы вошли, была квадратная. У единственного окна стоял стол, за которым сидел мужчина в штатском. У правой от входной двери стены был другой стол, поменьше размером, за который мне и предложили сесть. Вероятно, это был начальник, он как раз тщательно изучал мое удостоверение, сморщив при этом лоб и сдвинув густые пушистые брови так, что глаз совсем не было видно. Затем он откинулся на спинку стула и глухим голосом сказал:
— Извините, мадам, мы вынуждены были вас задержать для выяснения некоторых вопросов. Скажите, пожалуйста, откуда вы и что вас привело сюда.
— Я проживаю в городе Б., как об этом свидетельствует удостоверение. Приехала сюда навестить подругу, с которой одно время занималась на курсах иностранных языков в городе Б., — ответила я, стараясь вести себя как можно естественнее.
— Мадам, пожалуйста, назовите фамилию и имя вашей подруги, ее адрес и чем она занимается.
Я ответила на все вопросы строго по выработанной легенде, которая в какой-то степени отвечала действительности.
— Мадам, скажите, пожалуйста, что связывает вас с соседом по столу в вагоне-ресторане?
— О, с этим репортером? — естественно удивившись, сказала я. — Ничего меня с ним не связывает. Я его даже не знаю.
— Но вы сказали, что он репортер? — заметно оживившись, заметил он.
— Это я так решила, так как у него с собой была репортерская сумка.
— И все же, постарайтесь вспомнить, кто он? Где вы с ним познакомились? Как давно его знаете? О чем беседовали за столиком? — ставил он вопрос за вопросом, следя за моей реакцией.
Здесь я поняла, в чем причина моего задержания, и как-то сразу успокоилась. Отвечая на вопросы, рассказала все как было, что это случайно подсевший к столику человек, с которым незнакома и что его видела впервые… И далее добавила:
— По тому, как он крутил головой вправо и влево, у меня сложилось впечатление, что он кого-то высматривал. Очень сожалею, что не могу вам помочь, просто ничего не знаю.
— Хорошо, мадам… — он выдержал небольшую паузу и многозначительно добавил: — Пожалуйста, ваше удостоверение. Извините за беспокойство. Это долг службы, выяснить обстоятельства. До свидания, — с этими словами он встал из-за стола и проводил меня до двери.
Оказавшись на улице, я решила сразу же навестить мадемуазель Жозефину и тем самым подтвердить свои объяснения, почему я здесь, если бы криминалисты захотели проследить за моими действиями.
С букетом алых роз предстала перед дверью квартиры Жозефины. На звонок долго никто не отзывался, но вот послышалось старческое шарканье ног, и предо мной появилась пожилая женщина в пестром халате. Ее вид вызвал во мне чувство жалости. Болезненно бледное лицо, полуприкрытые глаза, сутулая фигура.
— Извините, мадам, мне бы хотелось видеть мадемуазель Жозефину, — начала я как можно мягче.
— Моей дочери сейчас нет дома. Она находится в отъезде и будет только через два дня, — хриплым голосом ответила женщина, придерживая халат рукой. — Извините, пожалуйста, мне очень нездоровится.
— О, это я прошу прощения за беспокойство. Может, вам нужна какая-либо помощь? Лекарство купить, например? — спросила я участливо.
— Нет, нет, благодарю вас, у меня все есть.
— Не откажите в любезности принять эти цветы для мадемуазель Жозефины и передать ей привет от подруги из города Б. (назвала свою фамилию). Очень сожалею, что не удалось с ней повидаться. До свидания, мадам. Желаю вам скорого выздоровления.
Женщина молча кивнула головой в знак благодарности и бесшумно закрыла дверь.
Выйдя на улицу, я осторожно осмотрелась и направилась по проверочному маршруту. Проанализировала случившееся и пришла к выводу, что все идет нормально. Только после этого зашла на почту, отправила корреспонденцию и вернулась домой.
Нам нередко задают вопрос, неужели мы во всех случаях жизни использовали только иностранные языки, на каком языке мы, русские люди, думали? Отвечаем твердо — на иностранном, местном национальном языке. Большей частью нам верят на слово, но иногда сомневаются. И действительно, не так просто доказать правоту подобного утверждения. Как его достоверно проверить? Подтверждение для нас самих состоялось при довольно-таки беспокойных обстоятельствах.
У меня неожиданно появилась боль в правом боку. Врач поставил диагноз: аппендицит — и настаивал на операции. Делать ее нужно было под общим наркозом, что нас серьезно беспокоило. Как быть? Волновала не столько сама операция, врачи там опытные, сколько мое поведение при выходе из-под наркоза: не заговорю ли я на русском языке? Всеми силами убеждала себя, что мой мозг уже полностью перестроился, и мышление теперь протекает на местном языке. Объективно проверить себя не было никакой возможности, или, может быть, мы просто не знали, как это сделать.
Хирург, католик по вероисповеданию, направил меня в больницу, находящуюся под покровительством католической церкви, где он и практиковал. Мне, как «католичке», пришлось соблюдать там все религиозные обряды и ритуалы: посещать утреннюю и вечернюю молитвы в часовне при больнице, делать денежные пожертвования, исповедоваться перед операцией. Наступил назначенный день, меня повезли в операционную…
Я стала просыпаться от легких хлопков медсестры по щекам, и первое, что произнесла на местном языке, находясь еще в полубессознательном состоянии: «Где мои очки? Без них я плохо вижу». Как видно, все прошло благополучно, раз ни медсестра, ни соседка по палате ничего необычного в моем поведении не заметили.
В первое же воскресенье после операции сестры-монашенки подготовили меня к приходу кюре. Предстоял молебен благодарения Богу за успешный исход операции. Меня накрыли белой простыней, на грудь положили молитвенник, а на тумбочку при кровати поставили зажженную свечу. Такая церемония для меня была впервые в жизни. Кюре степенно вошел в палату и, шелестя своей длинной рясой, плавным шагом направился к кровати. Он поинтересовался моим самочувствием, а затем тихо начал читать молитву. По окончании осенил меня крестом со словами: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!» — и поднес к губам крест для целования. Окончив процедуру, он спросил, нет ли у меня каких-либо просьб, пожеланий. Ответила: «Нет» и поблагодарила, а после его ухода облегченно вздохнула.
