Рут поделилась с Агнесс тем, что изнывает от ничегонеделания и ждет, что партия вспомнит о ней. Агнесс обещала помочь. И очень скоро сказала, что Рут навестит один товарищ, которому она вполне может доверять. Этим товарищем оказался Рихард Зорге.
Девушка была изумлена тем коротким промежутком времени, который отделял ее первую встречу с Агнесс от встречи с Рихардом. «Как он получил информацию о моей надежности?» — вспоминала она, еще не зная тогда о возможностях разведки, о шифровках, идущих в Центр и поступающих оттуда, о том, что данные о нужном человеке можно получить и проверить в течение нескольких дней, а то и часов.
Рут нашла Зорге обаятельным и красивым, таким, каким его впоследствии описывали другие. На первых порах он призвал ее работать в духе интернациональной солидарности, и после ее «выраженного в резкой форме» согласия обсудил возможность организации встреч с китайскими товарищами в ее квартире. Рут должна была предоставить комнату, но не принимать участия в беседах. Всего в течение двух лет Зорге провел там более восьмидесяти встреч.
Вначале Рут считала, что работает на Коминтерн, а затем Зорге объявил ей, что она является членом его группы, работающей на разведку Генерального штаба Красной Армии. «Для меня это ничего не меняло… Тем радостнее было», — вспоминала Рут.
Тогда же у нее родился первый ребенок. Рихард поздравил ее, и когда она подвела его к колыбели, долго молча разглядывал малыша.
Рут боялась показаться назойливой и никогда не спрашивала Рихарда, о чем он беседует с ее «гостями». После их ухода он задерживался на полчаса, и это время было тягостным для нее. Ни он, ни она не знали, о чем говорить. Однажды она прямо сказала:
— Вам пора уходить.
Зорге взял шляпу и вздохнул:
— Итак, меня выгоняют…
Рут опустила голову и промолчала.
Постепенно их беседы стали содержательными и сердечными. Зорге стал проявлять заинтересованность к разговорам Рут с ее европейскими знакомыми. Он терпеливо учил узнавать у них то, что может представить интерес для разведки, и вести их в нужном плане, учил анализу получаемой информации.
Зорге ненавязчиво повел дело так, что Рут поняла, что на людях придется отказаться от своих интернационалистических взглядов, и с тех пор на долгие годы стала «дамой демократического склада ума с прогрессивными взглядами и интеллектуальными запросами».
Рольф ничего не знал о секретной работе Рут и об использовании их квартиры в качестве явочной. Он категорически отрицал даже возможность этого, требуя, чтобы Рут целиком сосредоточилась на воспитании ребенка. Ситуация приобретала шоковый характер. Их брак фактически распадался, хотя Рольф вел себя ровно и деликатно, а в дальнейшем смирился с разлуками и сложными обстоятельствами, обусловленными работой Рут.
К ближайшему окружению Рихарда в Шанхае принадлежали радист Макс Христиан Клаузен, который впоследствии станет известен по совместной работе с Зорге в Японии, Гриша (Джон), владелец фотоателье, делавший микрофильмы разведывательных донесений, заместитель Зорге Пауль (Карл Рим), японский писатель и журналист Хопуми Одзаки. Он будет казнен вместе с Зорге 7 ноября 1944 года. С ними Рут уже работала как с боевыми товарищами. Однажды Зорге принес Рут на хранение чемодан с рукописными и печатными материалами, а затем и второй, с оружием. В другой раз Зорге поручил Рут отнести объемистый пакет его знакомому Фреду. С ним у Рут сразу возникли удивительно доверительные отношения. Она рассказала ему о себе все, даже советовалась, не разойтись ли с Рольфом. Много лет спустя Рут узнала о нем, как о «герое Мадрида». Это был Фред Штерн, знаменитый генерал Клебер, герой Мадридского фронта. Позже он будет отозван в Москву и расстрелян как «враг народа».
Все это происходило на фоне ужасающей бедности в Китае, японской агрессии, гражданской войны, борьбы секретной полиции Гоминьдана с коммунистами. Десятки тысяч людей были убиты, в провинциальных городах их головы выставлялись на кольях у городской стены для устрашения населения.
По заданию Зорге Рут в качестве «благотворительницы» навещала раненых китайских солдат в госпиталях в сопровождении переводчика, одного из помощников Зорге. Она получала необходимую Зорге информацию, касающуюся состояния Девятнадцатой китайской армии.
Ей удалось привлечь к сотрудничеству немца Вальтера, вербовку которого завершил Зорге. Вальтер оказался очень полезным сотрудником.
Последнее задание, которое Рут выполнила для Зорге — это беседа с Сун Цинлин, вдовой Сун Ятсена. Конечно, молодая женщина не могла оказать серьезного влияния на Сун. Однако то, что Рут (по детальному инструктажу Зорге) говорила ей, немало способствовало изменению ее взглядов и пониманию значения сотрудничества с Советским Союзом.
Вскоре Рихард Зорге простым телефонным звонком навсегда распрощался с Рут. Наступила новая пора ее жизни.
Рут получила приглашение приехать на учебу в Москву примерно на полгода. Сынишку брать с собой не разрешили: он не должен был знать русского языка. Вместе с сыном Мишей Рут выехала из Шанхая сначала в Прагу, где оставила его родителям Рольфа, а затем в Москву. Ее привезли в управление Генштаба на Арбат. С ней беседовали два офицера, сразу назвавшие ее Соней. Это имя ей понравилось, так как, в свое время, его выбрал Зорге. Офицеры осведомились о ее здоровье и личных желаниях, а потом предложили путевку в санатории, чем она и воспользовалась.
По возвращении начались занятия в школе: радиотехника, монтаж и демонтаж аппаратов, морзянка, теория радиодела, дававшаяся с огромным трудом, русский язык и любимый предмет — политподготовка.
После окончания учебы Рут снова пригласили на Арбат, где сообщили о новом назначении, в Мукден, куда она должна ехать с одним немецким товарищем в качестве его жены. Это не устраивало Рут: ее все знали в Шанхае как жену Рольфа, и многие приезжали в Мукден, где могли увидеть ее. В Шанхае она зарегистрирована в консульстве как жена Рольфа, и без официального развода с ним не обойтись. Все это она высказала в беседе, которая на этом и закончилась.
Некоторое время спустя последовал новый вызов. На это.' раз ситуация была тщательно изучена и ее мнение учтено. Она будет жить в Мукдене по старому паспорту, и мысль о замужестве, к глубокому сожалению товарища, который с ней должен ехать, отпала.
Через несколько дней ее познакомили с будущим партнером. Им оказался Эрнст, весьма соответствующий своему имени «серьезный», бывший моряк. Они сразу нашли общий язык. Эрнст прекрасно разбирался в технике и вообще был человеком основательным, солидным. Особенно обрадовало Рут то, что он не возражал против того, чтобы она взяла с собой ребенка.
Отправились в путь на итальянском пароходе из Триеста. «На пароходе я разгуливала в белом платье без рукавов и вместе с Эрнстом плавала в бассейне, а длительное путешествие с его теплыми днями и ясными ночами создавало атмосферу, которой трудно было противостоять, — признается Рут. — Мне было двадцать четыре года, Эрнсту двадцать семь… Я далеко не была уверена, что желаю лишь «товарищеских отношений» между нами…»
Конечно, случилось то, что должно было случиться…
Рольф спокойно и с достоинством принял появление Рут с ее новым спутником. У него было одно желание: сохранить сына и хотя бы видимость семьи. Он принял Эрнста как боевого товарища и помог в отправке в Мукден оперативного багажа. Тяжелый трансформатор для передатчика запрятали в кресло, но в пути проволока, которой его закрепили, лопнула, и он был прикрыт лишь обивкой. Одно-два резких движения при перегрузке, и трансформатор, прорвав обивку, выпал бы, а миссию Эрнста и Рут можно было бы считать законченной. Но обошлось…
Рут оформила себе постоянную командировку в Мукден в качестве представителя шанхайской книготорговой фирмы.
Перед разведчиками стояла задача установить связь между китайскими партизанами, действовавшими в оккупированной японцами Маньчжурии, и Советским Союзом.
Работа началась с неудачи. Место встречи с одним из республиканских руководителей Ли было назначено у входа харбинского кладбища. Это и днем не очень привлекательное пустынное место, а поздно вечером молодой женщине там было попросту страшно. Страх овладел Рут: кругом шныряли подозрительные личности, дважды к ней пытались приставать. Она прождала двадцать минут. На следующий вечер — опять те же двадцать минут. Ли не пришел.
