За прошедшую неделю он сделал всё что мог и даже больше, чтобы помочь Марте. И мог бы не появляться здесь вообще. А потому сам себе не мог объяснить, что же тут делает. Окинул взглядом стоящую рядом Эмму, которая также как и он цедила горячий напиток, наверняка даже не чувствуя его вкуса — настолько отсутствующий вид у неё был.

Волосы собраны в неизменный хвост, неброский макияж практически не скрывал следы усталости на точёном лице, на котором скулы и большие глаза выделялись как никогда раньше. Неужели она ещё похудела? Ник не настолько хорошо её знал, да и видел всего несколько раз, но лицо запомнил великолепно. Огромный живот ещё больше приковывал своё внимание и смотрелся несуразно на худенькой фигурке.

— Тебе следует отдыхать больше, Эмма. Сколько, кстати до родов осталось?

— Недели три — четыре… Я так плохо выгляжу?

— Не хочу тебя обидеть, но — да, усталость тебя не красит.

— Беспокоитесь за ребёнка? Не стоит, с ним всё в порядке. Вы даже не представляете, что для меня значит ваш поступок. Я имею ввиду, что вы не стали предавать огласке болезнь Марты и требовать компенсации. Мало кто поступил бы так благородно. Я понимаю, что слишком о многом попросила и до конца жизни буду вам благодарна…

— Вот только не надо…

Ник скривился, в очередной раз выслушивая слова благодарности. Он бы просто прошёл мимо, как делал это всегда, если бы она напрямую его не попросила, если бы не позвонила тогда вся в слезах. При этом он старался сохранить дистанцию, понимая, что слишком специфические отношения их связывают. Договор, из-за которого он должен будет вычеркнуть их из своей жизни, получив долгожданного наследника. Так и должно быть. А то, что при этом он чувствует не имеет никакой роли, и не должно иметь никакого продолжения. Он покупатель, она продавец — вот что он должен помнить.

— Врач сказал, что удалось остановить процесс и добиться ремиссии.

— Да, не зря меня так пугала её температура. Надеюсь, что на этот раз ремиссия будет более стойкая. Эти лекарства более действенные, чем те, которые мы принимали раньше.

Эмма вздохнула и посмотрела на человека, который сделал для неё, чужой женщины и её дочери так много. Красивый, отстранённый и намного более отзывчивый, чем сам о себе думает. Она понимала, как опасно то чувство благодарности и слепого обожания, которое начала испытывать в его присутствии. Она никогда ещё не встречала таких мужчин как Ник, за исключением его брата. Да и тот не вызывал в ней и трети тех чувств, которые она испытывала рядом с Никласом. Ей нравился его голос, мимика, жесты, аромат в конце концов. Ей нравилось чувство спокойствия, которое она начинала испытывать рядом с ним. Неуместно, неправильно, учитывая всё, что их связывало. И потому, чтобы прежде всего напомнить себе своё место, она сказала:

— Вы не волнуйтесь по поводу денег. Просто вычтите все расходы из оставшейся части выплат и…

Увидев направленный на неё злой взгляд, она непроизвольно напряглась: хотела развеять маску хладнокровного и стойкого человека — получи и распишись.

— Чтобы я больше не слышал об этом, — процедил сквозь зубы Ник, буравя потемневшим взглядом свою смущённую собеседницу и напоминая себе, где они находятся, чтобы не сорваться и не повысить голос. — Я делаю это, потому что… Да хрен его знает почему я это делаю. Но точно не потому, что мне нужна благодарность или деньги, которые ты заработаешь.

Как всегда Эмма смутилась, когда речь зашла о её "работе" и непроизвольно огладила свой живот. Она понимала, что должна сделать всё, чтобы этот ребёнок родился здоровым, хотя старалась не задумываться, как будет жить без него после его рождения.

Раздавшийся в палате звук заставил её встрепенуться и уйти от неприятной темы, которую сама же подняла в разговоре.

— Марта проснулась и хочет с вами поговорить. Я понимаю, что это слишком… — замялась Эмма, комкая в руке пустой стаканчик, — и вы нам ничего не обязаны после такой помощи.

— Я зайду, — сказал Ник и сам удивился своим словам. А для чего он пришёл? Не проведать девочку, нет. А самому поговорить с врачом и убедиться, что всё сделано на высшем уровне. Что вложенная немалая сумма из его собственного кошелька принесла нужный результат.

Вот только и уйти теперь, когда встретил Эмму он не мог. И не потому, что она осудила бы его. Наоборот, он был уверен, что она поймёт и его желание держать дистанцию, и нежелание ввязываться в это больше положенного. Вот только ему самому вдруг захотелось увидеть снова эту девочку. Только чтобы убедиться и уйти.

Марта сидела на кровати и пыталась дотянуться до своего инвалидного кресла. Заметив вошедших она широко улыбнулась и радостно сказала:

— Герр Никлас, я так рада, что вы пришли. Я боялась, что не увижу вас и вот…

Кивнула головой в сторону кресла. Никлас замер, сражённый лучезарной улыбкой, предназначенной ему, словно герою. Вот сколько раз они виделись? Всего лишь второй, а девочка смотрела на него как на долгожданного друга, напрочь стирая все возводимые им барьеры. Как будто щенка подобрал, ей-богу. Так странно. Вот оно то чувство, которое он всегда избегал и которое в последнее время стойко укоренилось в его сознании — ответственность. Хотя уже вполне привычное чувство, учитывая то, как повернулась к нему судьба.

Эмма, заметив его ступор пришла на помощь и засуетилась рядом с дочерью:

— Давай дорогая покажем герру Никласу, что тебе стало лучше. Вот так, ты молодец.

Эмма помогла дочери подняться и сделать несколько шагов в сторону Никласа.

— Я и не знал, что ты ходишь, — выдавил из себя Ник с улыбкой, всё ещё недоумевая, как он здесь оказался. Вот о чём вообще положено говорить с девочками? Хотя о чём это он, когда и с мальчиками он сто лет не общался. Где дети и где он? "Похоже сейчас я это узнаю" — подумал он, глядя на протянутую к нему тонкую ладошку. Он слегка пожал её и она утонула в его крупной ладони.

— Я могу ходить, правда ноги иногда слабеют и не держат. Вы знаете, что говорит доктор Бауэр? — продолжила девочка, возвращаясь на кровать с помощью матери.

— Что?

— Меня выпишут перед Рождеством, представляете? Я смогу быть на празднике дома, это так здорово, правда мам?

— Да, конечно, дорогая, — подключилась к разговору Эмма, поправляя дочери косынку. И пояснила, обратившись к Нику:

— В прошлом году мы провели все праздники в больнице. То ещё веселье было… м-да…

— Но на этот раз всё будет по-другому, — щебетала девочка и Ник подумал, что с детьми не так сложно поддерживать разговор — они сами всё расскажут, только кивай в ответ. — Мы с мамой купим большую ёлку и гирлянды. И игрушки найдём, ты помнишь где они лежат?

— Конечно, дорогая. Вот только вряд-ли нам нужна большая ёлка, ведь квартира у нас другая и туда она не поместится.

Марта нахмурилась, осознавая последние слова, и посмотрела в окно.

— Ну и ладно. Правда-правда. Это совсем неважно. На улице ведь наверняка поставят нарядную ёлку и я смогу смотреть на неё из окна.

— Конечно, — пробормотала Эмма, с трудом сдерживая набежавшие слёзы. Ну ведь правда, нашла из-за чего расстроиться, учитывая какой кризис они преодолели. Но всё же…

Заметив напряжённый мужской взгляд в сторону дочери она встрепенулась. Вот дура, расселась тут, а ведь наверняка Никласу совсем неинтересны их убогие обсуждения праздника.

— Я думаю, мне пора идти, — произнёс, наконец мужчина, словно читая её мысли. — Я очень рад, что у тебя всё хорошо, Марта. Выздоравливай.

И спешно попрощавшись пошёл на улицу, к своему автомобилю. Глотнуть свежего воздуха, протолкнуть внутри огромный ком, из-за которого так странно жжёт в глазах. Это колючий декабрьский ветер, и ничего больше. Он молодец. Он сделал всё и даже больше и никому ничего не должен.

Пока ехал домой Ник вдруг увидел город другими глазами. Когда успели появиться праздничные вывески и красочные гирлянды, сверкающие яркими огнями? Почему он не заметил приближающегося Рождества? Потому ли, что был сверх меры загружен делами или потому, что многие годы просто не отмечал этот праздник?