— Они чувствуют, что мы не поведемся на их дерьмо. Знаешь, как это страшно для людей, у которых нет души? Все, что у них есть это «Prada», «Gucci», и «BS» — Вик делает паузу, напрягаясь настолько, что на шее вздувается вена. — Мама.

Перевожу взгляд правее и замечаю женщину, одетую почти, как я. За исключением юбки — она одета в брюки цвета хаки.

Ее рот выглядит, как огромный порез — красный и кровоточащий. Слишком много помады и эта злая маска с темными, почти чёрными глазами. Она точная копия своего сына.

— Виктор, — произносит она, скользя взглядом на меня. — Кто твоя маленькая подружка? — через долю секунды я вижу, как ее глаза сканируют чернила на моем теле, замечает кольцо на пальце и решает возненавидеть меня без причины или другая какая-то фигня.

— Мама, это моя невеста — Бернадетт Блэкберд, — Вик кладет руку мне на талию и прижимает к себе. — Мы поженимся, как только нам стукнет восемнадцать.

— Это хорошая попытка заполучить наследство, бесспорно, — ноздри Офелии раздуваются, когда она смотрит на меня. — Надеюсь, ты в курсе, что раздвигаешь ноги ради лжеца. Он тебя не любит и никогда не полюбит. Как только он получит деньги, сразу же бросит тебя на той же улице и понесется к первому же наркопритону.

Вик смеётся, и это звучит куда более искренним, чем его наряд и зачесанные волосы.

— О, мама, — из его горла вырывается рык, поворачиваясь ко мне. Его глаза горят, говоря о его заинтересованности в перепихе. — К сожалению, ты ошибаешься.

Вик накрывает мои губы своими, прожигая меня насквозь, и меня начинает трясти от потребности в его поцелуях.

Мне больно от того, как сильно я этого жажду.

Или я так сильно ненавижу себя, ведь мне всегда хочется того, от чего стоит бежать? Мой личный яд, который я раздобыла с помощью своих собственных рук.

— Приберегите свой спектакль, — говорит Офелия, поднимая руку в определенном жесте. — Мы опоздаем на обед.

Вик останавливается, отдаляясь от меня, не так далеко, потому что я все ещё чувствую его дыхание, но достаточно, чтобы завести разговор.

— Она завидует.

— Чему? Поцелую от собственного сына? — я морщусь, а Вик улыбается своей маленькой улыбочкой. — Она богатая успешная наследница. Чему она, нахрен, может завидовать?

— Страсти, которая между нами. Она холодная ледышка, ее никогда не трахали на постоянной основе.

— Довольно странно слышать, как ты говоришь о матери.

— Ну, а что я ещё могу сказать? Это правда, — он проводит языком по моей нижней губе и оборачивается к этим светским львам, глазеющим на нас из угла. Они не беспокоят меня. Хотя, думаю, они были бы готовы пожертвовать свои левым соском, лишь бы провести ночь с таким, как Вик.

Оставляя мне немного личного пространства, он идет вниз по коридору и излучает при этом бешеную уверенность. Думает, что я последую за ним. Делаю глубокий вдох, вскидываю руки и иду за ним.

Обед проходит в комнате с розовыми стенами. Изначально она представляет собой стеклянный атриум, построенный как раз напротив поля для гольфа. Посередине стоит огромный круглый стол, на который водружён впечатляющий своими размерами букет цветов, а вокруг него были расставлены подносы с аппетитными закусками.

— Сомневаюсь, что хоть что-то из этого можно есть, — высказывается Виктор, говоря так, словно заведует этим местом. Его присутствие наполняет комнату. Он с легкостью способен управлять толпой.

— Девушки, — начинает Офелия, обвивая руку своего сына. Она надевает свою красивую заготовленную улыбку хорошей матери и смотрит на него глазами, в которых плещется что-то отдаленно похожее на привязанность. Я провела довольно много времени с лжецами, так что я вижу ее насквозь.

— Это мой сын Виктор. Вероятно, ему нравится думать, что он суперзвезда, — она стискивает его татуированную руку своими ногтями, пожалуй, слишком сильно, но Вик, кажется, не обращает на это внимания.

Вокруг раздаётся хихиканье, а те, что помладше, смотрят с интересом. Пусть смотрят, у них есть время до того, как я подниму руку и продемонстрирую кольцо.

— Суперзвезда? — шепотом спрашиваю я, когда Вик оборачивается, беря мою руку. — Ты умеешь петь?

— Пою я дерьмово, но, видимо, это единственное слово, которое она смогла подобрать в попытке описать то, как я выгляжу.

Он притягивает меня, обвивая плечи.

— А это моя невеста Бернадетт.

— Невеста? — женщина с тёмными волосами приближается к нам довольно близко, наверно, чтобы ее следующие слова долетели только до нас. — Не думала, что такие мерзавцы, как ты, с кем-то встречаются.

— Тетя Шерил, — рычит Вик, выпуская злодейскую улыбку наружу. — Существует слишком много вещей, которыми я занимаюсь, и о которых такая старая карга вроде тебя не хотела бы ничего знать, — его тетя улыбается, поддерживая местное представление.

Тогда-то до меня и доходит — то, что здесь происходит, то же самое, что случилось тогда на улице, только кровь и оружие сменились на фальшивые улыбки и прикрытые оскорбления. Все это — одна большая игра, война другого рода.

Мы присаживаемся, и я слышу одни лишь только светские беседы.

Это. Гребаная. Ловушка.

Неудивительно, что Вик был готов натравить свою команду на моих обидчиков ради этого. Какая нормально женщина согласиться принять участие в этом сумасшествии?

— Виктор, твоя мать рассказала нам, что ты учишься за границей в частной школе в Париже, верно?

Я чуть не подавилась своим сендвичем с брункрессом (пришлось втихаря загуглить под столом).

Школа Прескотт — это частная школа в Париже? У меня все. Нашла школа больше похожа на катакомбы, чем на какую-то моднявую академию.

Вик предупреждает меня взглядом, а потом поворачивается к женщине в большой белой шляпе. Он так сильно стиснул челюсть, что я боюсь, как бы он не сломал ее…

— О, да, и я в восторге. Это помогает мне сгладить свои наслажденческие потребности.

— Виктор, — влезает Офелия, глядя на сына с предупреждением в глазах. Ее взгляд не сильно отличается от того, которым он меня только что наградил. — Дети, — смеётся она, глядя на женщин, и те присоединяются.

Официанты выносят наши заказы, и я начинаю считать секунды до того момента, как мы уберемся отсюда. К сожалению, когда разговор переходит ко мне, время словно замедляется.

— Бернадетт, верно? Какое красивое имя, — пожилая женщина с курчавыми волосами обращается ко мне, похлопывая по моему запястью своей морщинистой рукой. — Поведай нам о том, как вы познакомились.

Мы знаем друг друга со второго класса. Вик столкнул другого ребёнка с горки за то, что тот дергал меня за волосы. Тот придурок сломал нос, когда встретился с деревом.

— Мы встретились в аэропорту, — сочиняю я, понятия не имея, откуда подобное всплывает в голове. — Я перепутала места, и случайно села на его место, — я оглядываюсь и вижу ухмыляющегося Вика. Он по привычке потирает свой подбородок. Забавно, что если бы его мать была хоть капельку вовлечена в жизнь сына, то знала бы, что мы познакомились около десяти лет назад. Может быть, даже знала бы о том, как он издевался надо мной в десятом классе. Но этого не случилось, так что я продолжаю выдумывать со спокойной душой. — Это был рейс Сан Франциско — Париж. Один из тех случаев, когда Вик навещал свою мать.

Оборачиваюсь к комнате с такой сладкой и неискренней улыбкой, на которую способны только сучки вроде Кали Роуз-Кеннеди.

— А я и понятия не имела, что заняла чужое место, пока бортпроводник не подошёл, чтобы принять мой заказ.

Вик фыркает, но несколько дам улыбаются и кивают, как будто эта история действительно похожа на правду. По правде, я просто пересказываю им один из дерьмовеньких ром-комов. С каких пор я сижу в первом классе? Я не сижу. Была ли я в Париже? Ни разу. А в самолёте? Ага, да никогда такого не было.

— Как это мило, — произносит одна из женщин, накрыв руку Офелии. — Твой сын и его невеста такие славные. Ты, должно быть, счастлива за них.