– Ладно, не сердись, – наконец сказал он. – Дай мне на тебя посмотреть.

– Хорошо.

Он протянул ей три доллара.

Она откинула влажные волосы, падавшие на неспокойные, торопливые глаза, плоский островок между тугими маленькими грудями поблескивал от пота.

– Ты же знаешь, в день получки время ограничивают. Гортензия может постучать в любую минуту.

Он выпрямился, глядя на нее. Глухая боль, от которой занемели скулы, поползла вниз, опустилась по спине вдоль позвоночника и тяжело осела в желудке кислым комком. Она лежала раздетая на кровати, нетерпеливо ждала и, повернув голову, с раздражением смотрела на него.

– Ты мог бы прийти ко мне завтра. И остался бы на всю ночь… Миленький, постарайся побыстрее. Иначе придется отложить до следующего раза.

И тотчас, будто в подтверждение ее слов, в дверь бесцеремонно постучали, и Гортензия заорала:

– Девятый номер, закругляйтесь! Мисс Лорен, время вышло.

– Сейчас! – крикнула Лорен. – Ну постарайся же, – задыхаясь, шепнула она. – Иначе я должна отдать тебе корешок чека и перенести это на другой день.

Стараться ради чего?

– К черту. – Он встал, вынул из брюк носовой платок в вытер пот со лба.

– Что с тобой сегодня?

– Наверно, слишком много выпил. – Он надел брюки. Потом надел рубашку. Потом снова вытер платком лицо. Ботинки надевать было не надо.

– Очень жалко, что так получилось, Пру. Правда.

– Чего ты извиняешься? Ты сделала, что могла. Все очень профессионально.

Когда Лорен протянула ему картонную карточку – корешок чека – и сдачу, она была похожа на школьницу, которая провалилась на экзаменах и попала в список исключенных. Ей хотелось восстановить свою репутацию.

– Придешь завтра?

– Вряд ли. – Пруит поглядел на лежащие у него на ладони полтора доллара: завтра хватило бы заплатить за такси. – Не завтра, так в другой раз, в монастырь можешь пока во уходить.

Он порвал картонную карточку пополам и аккуратно положил на кровать.

– Отдай это какому-нибудь другому трехминутнику. Я насчет своей потенции не волнуюсь.

– Если ты так решил, то пожалуйста.

– Да, я так решил.

– Ладно. Все. Я должна идти. Может, еще увидимся.

Глядя, как она одевается и уходит, он надеялся, она скажет что-нибудь еще, что-то важное, ему хотелось, чтобы она сделала попытку к примирению, которую сам он сделать не мог. Даже в минуту гнева он не хотел разрушать то, что между ними было. Она остановилась у двери, оглянулась на него, и он понял, что она ждет от него первого шага. Но он не мог. Это должна была сделать она. Но она тоже не могла. И ушла.

Он кончил одеваться в одиночестве. От испарений пота воздух в комнате был душный и влажный, как перед грозой, но, когда он вышел в коридор, там оказалось не лучше, и тяжелая, так и не выплеснувшая накопленную энергию, слишком густая кровь стучала у него в висках и глазах. Его лицо было налито этой кровью, на спине рубашки и сзади на брюках уже расплылись пятна пота. Да, подумал он, раньше с тобой такого не случалось. Что-то в тебе изменилось. То ли ты стал хуже, то ли лучше. Он чувствовал себя разбитым и был очень зол.

Проходя по коридору, он увидел Морин. Она вышла из своей комнаты передохнуть и стояла в дверях. Кто-то сумел пронести ей бутылку, и Морин была сильно навеселе.

– Ха! Посмотрите, кто пришел, – пробасила она. – Привет, малютка. Чего это мы такие мрачные? Не можешь попасть к своей единственной и неповторимой?

– Хочешь, зайду к тебе?

– К кому? Ко мне?! Малютка, а что случилось с твоей Принцессой-на-горошине?

– Ну ее к черту. Я лучше пойду к тебе.

– Принцессу, бедняжку, сегодня на части рвут. Солдатики по любви истосковались. Черт, почему я не похожа на девственницу? Мужикам нынче требуются не шлюхи, а матери. Чтоб было за кого прятаться. Тебе надо жениться, малютка, вот что.

– Хорошо. Давай поженимся.

Морин перестала зубоскалить и внимательно посмотрела на него.

– Нет, жена тебе не нужна. А вот выпить тебе надо, ой как надо! Я же вижу, что с тобой.

– Чего ты там видишь? Ты даже не знаешь, в чем дело.

– Со мной такое тоже бывает, только у меня это раза два-три в неделю. А в году пятьдесят две недели, вот и умножь на пятьдесят два. И так всю жизнь. Ты мне голову не морочь, малютка. Старуха Морин соображает.

– Так ты пойдешь со мной? Или не хочешь?

– Пойти можно, только легче тебе от этого не станет. Бери-ка ты, малютка, свои денежки, чеши в ближайший бар и надерись в доску. Тебе только это поможет. Я знаю.

– Ты что, ясновидящая? Я у тебя совета не прошу.

– А я его все равно тебе даю.

– Можешь оставить себе.

– Помолчи. И слушай, что я говорю.

– Хорошо, молчу. Говори.

– Вот я и говорю. Я знаю, что это такое. Как будто тебя запихнули в ящик, а он тебе на два размера мал, и воздуха там ни черта, и ты уже задыхаешься, а вокруг все смеются, веселятся, тру-ля-ля, песни, пляски. Вот что сейчас с тобой.

Она посмотрела на него.

– Ну предположим, – смущенно сказал Пруит. – Валяй дальше.

– Дальше? Значит, так… Со мной это все время. И выход только один – напиться в доску. Я на себе проверила. Ты, главное, усвой: никто в этом не виноват. Это все система. И винить некого.

– Такое не очень-то усвоишь.

– Точно. Это трудно. Потому и надо расслабиться и напиться. А иначе никогда не усвоишь. Понял?

– Ладно. Пойду напьюсь. Только по дороге попрощаюсь с миссис Кипфер. Скажу ей все, что я думаю насчет бандерш с хорошими манерами. Старая курва!

– Ни в коем случае. С миссис Кипфер даже не связывайся, понял? Ты и рта раскрыть не успеешь, как она вызовет патруль. Хочешь прокуковать месяц в тюрьме? Лучше иди и напейся.

– Ладно, – сказал он. – Ладно. Слушай, и что, неужели ничего нельзя сделать? Может, все-таки…

– Нет. Ничего. Потому что никто не виноват. Все дело в нашей системе. Ты должен усвоить: никто не виноват.

– Я в это не верю. – Он положил трешку назад в бумажник. – Но все равно. Я тебя понял.

– Вот и хорошо. А теперь давай чеши. Ты, может, думаешь, я тебя усыновила? Мне тут некогда с тобой лясы точить.

– Иди к черту, – улыбнулся он.

– Следующий! – заорала Морин, едва он закрыл дверь.

Он все еще улыбался, когда миссис Кипфер любезно открыла ему дверь на лестницу, и он без всякого труда сдержал себя, не сказал ей ни слова и только ухмыльнулся.

Ты должен запомнить: никто не виноват, все дело в системе, внушал он себе. Чего ты ждал в день получки? Что тебя встретят с духовым оркестром? Что будет эскорт мотоциклистов? Она просто занята, вот и все. Представь себе, что в день большой распродажи ты зашел в универмаг к своей девушке и хочешь поболтать с ней за прилавком, а вокруг покупатели вот-вот измордуют друг друга до смерти.

– Все дело только в этом, – сказал он ступенькам лестницы. – Она должна зарабатывать себе на жизнь. Как того требует наша система. Что, не правда?

Все дело только в этом, сказал он себе.

Но жесткий, плотный, кислый комок гнева, осевший в желудке, так и лежал там, непереваренный.

Наверное, Морин права. Тебе надо напиться. Надо напиться и успеть рассиропиться, пока ты не перестал верить ее словам. И нечего заговаривать себе зубы, не поможет. Чего ж удивляться, что в этой треклятой стране, в этом треклятом Двадцатом Веке столько алкоголиков!

Какое все-таки имя! Лорен! Идеальное имя для проститутки – романтичное, аристократическое и очень женственное. Лорен прелестная, девушка честная, Лорен – жемчужина Хоутел-стрит! Как тебе могло прийти в голову, что это – красивое имя, что это – имя женщины? – ядовито подумал он.

Что ж, раз так, он пойдет на угол к ресторану «У-Фа», вот куда. Он пойдет в бар, тот, что в подвале, и пропьет там свои тринадцать пятьдесят, тогда посмотрим, как мы будем себя чувствовать. А как мы будем себя чувствовать? Великолепно – вот как. А потом он сядет на автобус и поедет на Ваикики, где обещал быть Маджио, у того там сегодня встреча с его голубым приятелем Хэлом, потому что сегодня день получки, а Маджио уже раздал долги и остался без гроша. Вот мы их и проведаем. И еще слегка выпьем за их счет. Чем черт не шутит, если он здорово напьется, то, может, тоже сумеет подцепить себе какого-нибудь «клиента»? Все остальное он уже пробовал. Что ему мешает провести разведку и в этом направлении?