– Столько хватит?

– Ты что, конечно! Если я все это выпью, от меня никакого проку не будет.

– Тогда я пошел. Пока. Завтра увидимся. Давай с утра махнем все втроем в ресторан поприличнее и шикарно позавтракаем, а уж потом – в Скофилд. Может, закатимся в «Александр Янг»? Там рано открывается и кормят отлично. После ночки в городе хороший завтрак первое дело. Так как, договорились?

– Договорились, – Пруит улыбнулся. – Я утром за тобой зайду.

– Он тебе по душе, да? – сказала Лорен, когда Анджело вышел и закрыл за собой дверь. – Я же вижу.

– Да, – кивнул Пруит. – Потешный парень. Вечно меня смешит. Гляжу на него, смеюсь, а у самого почему-то слезы подступают. Оттого, наверно, и люблю его. Не знаю, может, я ненормальный. У тебя так бывает?

– Бывает. И даже часто.

– Да? Это уже кое-что.

– В Анджело есть что-то трогательное. Я каждый раз чувствую. И в тебе оно, по-моему, тоже есть.

– Во мне?!

– Да. Знаешь, – тихо сказала она, – ты забавный. Очень забавный.

– Ничего себе забавный! Это я-то?

– Да, ты.

– А другие, значит, не забавные?

– Они не такие, как ты. С ними все иначе.

– И на том спасибо. Может, ты меня запомнишь.

– Запомню.

– Правда? И будешь помнить даже завтра?

– Буду. И через неделю буду.

– А через месяц?

– И через месяц.

– Не верю.

– Нет, я буду тебя помнить. Честное слово.

– Ладно, верю. Я-то тебя точно не забуду.

– Почему?

– Потому.

– Нет, серьезно. Почему ты меня не забудешь?

– А потому. Вот почему. – Он сдернул с нее одеяло и посмотрел на распростертое обнаженное тело.

Она повернула к нему голову и улыбнулась:

– Только за это?

– Не только. Ты меня погладила при Анджело. За его – тоже.

– И все?

– Может, не все. Но это немало.

– А то, что мы разговорились? Это вспоминать не будешь?

– Конечно, буду. Обязательно. Но вот это – в первую очередь, – сказал он, продолжая глядеть на нее.

– А наш разговор?

– И разговор не забуду. Когда люди могут говорить друг с другом, это что-то значит.

– Да, для меня это очень важно. – Она ласково улыбнулась ему. Он лежал на боку, оперевшись на локоть, и глядел на нее, она взяла и тоже сдернула с него одеяло. – Ой! Посмотри на себя!

– Да, – сказал он. – Полное неприличие.

– Интересно, с чего это вдруг?

– Ничего не могу с собой поделать. У меня каждый раз так.

– Мы обязаны тебя как-нибудь успокоить.

Он засмеялся, и вдруг они оба начали говорить смешные нежные глупости, как любовники в постели. И все на этот раз было по-другому.

А потом он благодарно потянулся к ее губам.

– Нет, – сказала она. – Не надо. Прошу тебя.

– Но почему?

– Лучше не надо. Ты все испортишь, а я не хочу это портить.

– Хорошо, не буду. Прости.

– Можешь не извиняться. Ничего страшного. Не надо только забывать, где мы и кто я.

– Да к черту это! Мне наплевать.

– А мне – нет. Потому что тогда все будет как всегда. Целоваться ведь лезут все, и пьяницы, и скоты. Как будто каждый хочет доказать, что с ним у тебя не так, как с остальными.

– Да, наверно, в этом все дело, – сказал Пруит. – Наверно, именно это им и надо. Прости.

– Не извиняйся. Мне просто не хочется все портить. Сейчас так хорошо. Лучше подвинься. Дай я встану. Подвинься.

Она встала, отошла к умывальнику и улыбнулась Пруиту из угла.

– Пру, – сказала она. – Малыш Пру. Забавный малыш. Хотел меня поцеловать. Прости, малыш.

– Ничего.

– Нет, ты меня правда прости. Но я не могу. Дело не в тебе. Просто я не могу… здесь. И еще все эти другие… Тебе не понять.

– Я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь. Чтобы понять, надо быть женщиной.

Она тщательно и неторопливо вымыла руки, потом вернулась, легла в постель и выключила свет.

– Поспим немножко?

– Да, – ответил он в темноте. – Ты на пляж часто ходишь?

– На пляж? На какой пляж?

– На Ваикики. Этот твой Билл, кажется, там гоняет на своем любимом серфинге.

– А, на Ваикики. Да, часто. Почти каждый день, если есть время. Почему ты спросил?

– Я тебя там ни разу не видел.

– Ты бы меня и не узнал.

– А вдруг бы узнал?

– Нет, ни за что.

– Теперь-то, думаю, узнаю.

– И теперь не узнаешь. Я напяливаю широченную шляпу из банановых листьев и закутываюсь в купальный халат, а ноги полотенцем прикрываю или в брюках сижу. Это чтобы не загореть. Ты бы решил, что я древняя развалина, вроде всех этих старушек туристок.

– Я сейчас как раз подумал, что хорошо бы с тобой встретиться где-нибудь не здесь. Теперь я тебя обязательно отыщу.

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Я тебя прошу.

– Почему?

– Потому. Потому что это ни к чему хорошему не приведет.

– Но я все равно не понимаю.

– Раз я тебе говорю, значит, нельзя, – резко сказала она и села в постели. – Иначе у нас с тобой никогда больше ничего не будет. Понял?

– Правда? – По ее голосу он чувствовал, что она говорит серьезно, но у него было не то настроение, а спорить не хотелось, и он обратил все в шутку. – Так уж и не будет?

– Да, не будет.

– Но все-таки почему? – продолжал он дразнить ее. – Если ты сидишь на пляже таким чучелом, тебя очень легко найти.

– Я тебе уже сказала. – Лорен с облегчением поняла, что он нарочно ее дразнит. – Лучше не пытайся.

– А почему ты боишься загореть? Тебе бы пошло. – Мысленно он представил себе ее на пляже. Интересно, где она живет? А Сандра выходит в свет не на пляж, а в «Лао Юцай». Интересно, где живет Сандра? – Тебе бы очень пошло, я бы с удовольствием посмотрел на тебя загорелую.

– Хочешь, чтоб меня уволили? – Темнота скрывала ее лицо, но он чувствовал, что она улыбается. – Может, ты на Гавайях первый раз в борделе? Гонолульским проституткам загорать не положено, ты разве не знаешь?

– Как-то не замечал.

Где же они живут в этом городе, на этом острове, в каких неприметных, безликих домах расквартировали армию этих женщин, единственных женщин, которые существуют для нас на Гавайях?

– Если бы хоть одна была загорелая, ты бы сразу заметил. – Она засмеялась. – Вот уж кто выделяется. Руки-ноги темные, живот темный, а остальное белое. В публичных домах за этим очень строго смотрят. Даже если только лицо загорит, и то нельзя. – Она помолчала, потом добавила: – Солдаты и матросы любят, чтобы шлюхи были беленькие, как невинные ангелочки.

– Браво! – усмехнулся он. – Один – ноль в твою пользу. Но тебе бы все равно очень пошло, я уверен.

Других женщин для нас нет, думал он, а этих мы видим только здесь. И когда случайно встречаешься с ними в баре, или на пляже, или в магазине, ты их даже не узнаешь, а они, если и узнают тебя, ни за что не подадут виду. Может быть, я уже видел ее раньше, на Ваикики, и не обратил внимания. Когда они кончают работу и выходят из своей «конторы», они сливаются с городской толпой и исчезают. Сливаются – хорошее слово, сонно подумал он. Сливаются. Сливаются. Похоже, пришло время выпить.

Стакан стоял там же, где его оставил Анджело, нетронутый. Он через силу поднялся и долго шарил в темноте. Сонное зелье старого доктора Маджио, подумал он, выпил половину, захватил стакан с собой и поставил на пол, у кровати, чтобы был под рукой. Вскоре он допил все, но виски не согрел и не заполнил пустоту, в которую он его влил.

– А мне бы очень понравилось, что все коричневое и только две полоски белые, – сказал он ей. – Я бы себе представлял, как ты на пляже эти места закрываешь, чтобы никто не видел, а потом только мне разрешается смотреть.

– До чего ты забавный! Забавный малыш Пру.

– Ты это уже говорила.

– И снова скажу. Забавный, очень забавный и не очень понятный.

– Что же во мне непонятного? Надо только ключик подобрать.

– А у меня не выходит. Никак не подбирается.

– Да, у тебя не выходит, – сонно сказал он. – И тебе это, вижу, не дает покоя.