В другом конце гостиной Маджио и высокая длинноногая Сандра сердечно прощались с двумя мрачными матросами. А им нужна дружба проститутки? Конечно, нет, потому-то они такие мрачные, хотя в соседней гостиной полно девок.

Маленькая Билли сидела на коленях у Старка и, прижавшись губами к его уху, что-то жарко нашептывала. А Старку нужно восхищение какой-то шлюшки с шалыми глазками? Нет! Потому-то он так довольно ухмыляется. Ну, ты меня убил! Ты даешь, Пруит! Вояка Пруит, чудо-парень!

– Как ты там, корешок? – Старк улыбнулся ему пьяной размазанной улыбкой. – Обо всем договорился?

– Да, – сказал он. – Обо всем. Все отлично.

Может, займешься серфингом, вояка? – подумал он.

– А ты ей сказал, чтобы комнаты были рядом?

– Нет, забыл.

– Ничего, мы своим сказали. Так что порядок. Когда она вернется, не забудь, предупреди, а то пропустишь главное – пузырек без тебя додавим.

Билли укусила его за ухо, он дернул головой, выругался, потом рассмеялся и, покачиваясь в кресле, снова переключил свое пьяное внимание туда, куда ей хотелось.

– Нет, без меня не надо, – сказал Пруит в пустоту. – Без меня не пейте. Я ничего пропускать не хочу.

Маджио и Сандра горячо пожимали руки матросам, как хозяева, с сожалением выпроваживающие гостей. Как только матросы прошли в смежную вторую гостиную, Маджио с глубоким вздохом опустился в кресло, посадил Сандру к себе на колени и тут же исчез из виду.

– Эй, – сдавленно прохрипел итальянец. – Мне кажется, это не самый удачный вариант. Может, лучше ты меня возьмешь на колени? Для разнообразия.

– А что, – сказала Сандра. – Стоит попробовать.

Она встала и засмеялась, сморщив вздернутый носик и тряхнув гривой волос. Они с Маджио поменялись местами. Маджио был теперь похож на щуплого индуса, восседающего на любимой слонихе, или на цирковую обезьянку верхом на крупном широкогрудом шотландском пони.

– Э-гей! Смотрите на меня! – крикнул он. – «А может, и тебе нужна большая толстая мамаша?» – пропел он, с блеском копируя блеющий пропитой тенор знаменитого Уинги Мэнона.

– Что значит толстая? – возмутилась тоненькая Сандра, у которой пышной была только грудь. – Я, сынок, не толстая.

– Знаю, малышка, – сказал Маджио. – И не смей говорить мне «сынок». Я же это просто таи, фигурально. Зачем злиться и оскорблять меня? Пру, слушай, – сменил он тему, – совсем забыл тебе сказать. Спасибо матросикам, увидел их и вспомнил. Я же сегодня видел в «Таверне» нашего друга Блума.

– Да? – равнодушно отозвался Пруит. – С кем?

– С одним здоровенным типом. Блум его давно подцепил. Томми зовут. Он даже больше Блума, можешь себе представить?

– Так-так. Интересно.

– У меня тоже в голове не укладывается. Разве что нашему мальчику его жилетка понравилась. В нее можно всей ротой плакаться. В общем, Блум меня заметил, а когда я увидел, какая у него стала рожа, то срочно начал искать стул потяжелее.

– Другими словами, он тебе не обрадовался?

Маджио засмеялся:

– У него на его плоской башке вот такая наклейка из пластыря! Полголовы заклеено. Мой Хэл хорошо знает этого Томми, – продолжал он. – Когда он в первый раз увидел его с Блумом, он сам мне сказал. Увы, мой бедный Томми! Я знал его.

– Это же из Шекспира, – сказала Сандра. – Только у Шекспира немного не так. Это из «Гамлета». «Увы, мой бедный Йорик! Я знал его, Горацио».

– Да? Надо же! Хэл у меня очень образованный мальчик. И очень поэтичный.

– Не сомневаюсь. – Сандра усмехнулась. – Они все поэтичные. Меня тут иногда навещает парочка таких же поэтичных.

– Интересно. – Маджио скорчил забавную рожу. – А зачем?

– Угадай.

– И угадывать нечего. – Маджио повернулся к Пруиту: – Папа Хэл говорит, Томми каждый раз клянчит у него машину, когда едет за Блумом. Он зарабатывает такую ерунду, что ему еле на жизнь хватает. Хэл говорит, он где-то в центре служит и еще подхалтуривает – пишет рассказы для журналов. Совсем нищий. На какие шиши он Блума поит?

– Да, конечно, – кивнул Пруит, не зная, что сказать.

– Я сегодня ужинал в «Лао Юцае», – похвастался Маджио Сандре. – Представляешь?

– В «Лао Юцае»? – равнодушно переспросила Сандра. – Мой любимый ресторан. Высший класс. Я там каждый день пасусь.

– А тебя туда пускают?

– Конечно. Почему бы нет?

– Я думал, вашим девочкам запрещено бывать в городе.

– Официально – да. Но в «Лао Юцае» никто про меня не знает. Они там думают, я богатая туристка.

– А ты когда-нибудь ела эту… как ее… па-па-йю?

– Папайю? Каждый день ем. Я ее люблю.

– Я сегодня в первый раз попробовал. По виду вроде пюре из дыни. А вкуса вообще никакого. Для вкуса в нее лимонный сок добавляют.

– Это как с маслинами, – сказала Сандра. – К ним нужно привыкнуть.

– С авокадо такая же история, – авторитетно заметил Старк. – И с устрицами. Сначала нужно привыкнуть, а потом понравится.

– Когда ее лимонным соком поливают, она пахнет точь-в-точь как блевотина, – сказал Маджио. – Привыкать жрать блевотину я не собираюсь. – Он залился громким полупьяным хохотом и так зашелся, что чуть не упал с колен Сандры.

Сандра недоуменно посмотрела на него.

– Официант у нас был китаец, – сквозь смех начал объяснять Анджело. – Все время у меня за спиной стоял. Наверно, боялся, я не ту вилку возьму я выйдет большой конфуз. Потом принес эту самую па-па-йю и ломтик лимона. Я его шепотом спрашиваю: «Что это?» А он мне: «Это же папайя, сэр». Я ему тогда на ухо: «Анджело Маджио все в жизни должен попробовать». Потом выжал сверху лимон: «Я правильно делаю?» – «Да, сэр, конечно». – «Странно, – говорю. – С лимоном эта ваша па-па-йя пахнет в точности как блевотина». Он обалдел, уставился на меня и молчит. Я ему тогда опять шепотом: «Слава богу, что я обожаю блевотину, а то бы нехорошо получилось».

Все, кроме Пруита, рассмеялись. Засмеялась даже Билли. А Анджело на своем насесте самодовольно ухмыльнулся, напоминая излюбленного карикатуристами попугая, который выругался матом и заставил старую деву выбежать из комнаты.

– Я думал, папа Хэл лопнет от смеха, – добавил он. – А китаеза сразу испарился.

Билли вдруг соскользнула с коленей Старка, словно смех вывел ее из гипнотического транса. Она резко потянулась всем своим гибким девчоночьим телом, твердые маленькие, торчащие вверх груди – многие добродетельные женщины с завистью сочли бы их неположенными ей по рангу регалиями – упруго выпятились, и чернеющие сквозь платье соски почти уперлись Старку в лицо.

– Может, пойдем, Мейлон? – хрипло шепнула она. – Новых клиентов вроде не предвидится. Даже если кто-нибудь придет, уже почти два. А я, когда меня берут на всю ночь, по мелочам не размениваюсь.

– Пошли. – Глаза у Старка запали и были налиты кровью.

– А вы, ребята, идете? – Билли повернулась к Маджио и Сандре. – Бутылка же у вас.

– Ш-ш-ш, – одернул ее Маджио.

– Да ну! – Билли плюнула. – Пусть эта старая сука повесится!

– Мы сейчас, – улыбнулась ей Сандра. – Сейчас идем, детка.

Проходя мимо Пруита, Сандра нагнулась к его уху:

– Когда Лорен вернется, скажи ей, что мы пошли во второй коридор, над лестницей. Она поймет куда.

– Ладно, – безразлично кивнул Пруит.

Компания вышла из гостиной и со смехом скрылась за углом коридора.

Какого черта ты психуешь? – сказал он себе. Еще ведь нет двух, тебе пока не из-за чего расстраиваться.

Он повторял это себе снова и снова. Но в притихшей гостиной были только он и темный, выключенный музыкальный автомат, а на свете нет более выразительного символа одиночества, чем потухший и немой музыкальный автомат – люди все ушли, ушли и унесли с собой серебряные монетки, – и Пруит столько раз призывал себя не психовать, что сбивался со счета и волей-неволей начинал все сначала.

Но вот наконец в коридоре раздался низкий сдержанный голос Лорен, и он поспешно вскочил на ноги. Чересчур поспешно, сердито подумал он, хочешь, чтобы она догадалась, как ты психуешь?