Сверяя и уточняя воспоминания, в каждом грузовике сумели определить пассажиров другого грузовика и вычислить, кого не хватает. Было установлено, что минимум шестеро ребят из седьмой роты в список не попали, хотя посещали известные бары с не меньшим постоянством и не меньшим успехом.

В обоих грузовиках почти одновременно раздались возмущенные крики: «Что за черт!» и «Везет же людям!», и «А почему этим все с рук сходит?», и «Чем они лучше нас?».

И почти одновременно в обоих грузовиках те же люди, которые только что громко возмущались, заорали: «Заткнитесь!», и «Ну их к черту!», и «Не о них сейчас нужно думать, а о нас!», и «Кончайте, вы! Сейчас надо решать, как себя вести!».

Когда восстановили порядок, обнаружилось, что в том грузовике, где ехал Пруит, было двое солдат из шестой роты и один из пятой. Эти ребята сказали, что в другом грузовике тоже есть один солдат из шестой, но из пятой никого. Стратегический комитет заключил, что донести мог только кто-то хорошо знакомый с седьмой ротой, но этот вывод ничего не давал – таких было слишком много. Судя по всему, в список не попал никто из первого и третьего батальонов, хотя все, ехавшие в обоих грузовиках, не раз встречали ребят оттуда на Ваикики. На этом основании решили, что это не повальная облава, а заварушка местного значения, и посему на допросе лучше всего отмалчиваться, делать вид, что ничего и никого не знаешь. Никаких доказательств у ФБР нет, иначе устроили бы повальную облаву, а это все затеяно только для того, чтобы кто-нибудь из страха раскололся. Просто хотят навести шорох и кое-кого припугнуть.

Когда они пришли к этому выводу, в обоих грузовиках почти одновременно раздались вздохи облегчения. Но нервозность и тревога не спали, как, впрочем, не спало и радостное, праздничное, будто в день получки, настроение, сопутствующее любому избавлению от муштры. Оба, совещания были закончены почти одновременно, и тотчас завязались горячие локальные дебаты о возможном развитии событий.

Пятница Кларк был перепуган до смерти, его длинный итальянский нос пожелтел, как воск. Когда совещание кончилось, Пятница, хватаясь за обтянутые брезентом железные перекладины над головой, прошел через мотающийся из стороны в сторону грузовик и втиснулся на скамейку рядом с Пруитом.

– Слушай, Пру, я боюсь. Какого черта они меня вызвали? У меня ничего не было ни с одним таким. Ни разу в жизни.

– А у нас ей у кого не было, – растягивая слова, сказал Бык Нейр.

Это вызвало общий смех.

– Так-таки за всю жизнь ни разу? – поддел его Ридел Трэдвелл.

– Ах, за всю? – лениво протянул Нейр.

Все снова заржали.

– У меня не было, клянусь! – заявил Родес. – Покажите мне такого типчика, я ж его от бабы не отличу.

– Во-во, – сказал кто-то. – Хорошо, что не врешь.

– Точно, Академик. Не забудь это же в полиции сказать, – добавил другой.

– Я же совсем не про то, – запротестовал Академик. – Я хотел сказать, покажите мне одного такого, и у меня глаза на лоб полезут. Вот так, – он вытаращил глаза и широко разинул рот, как разевает клюв голодный птенец. – Эй, Нейр, – сказал он, довольный своей выдумкой, – это ведь я на тебя вылупился.

– А я – на тебя, – протянул Нейр и точно так же уставился на него.

Академик громко загоготал, и они начали таращиться друг на друга.

– Ты посмотри на Нэппа. – Нейр ткнул пальцем в худого невозмутимого капрала, скособочившегося на прыгающей скамейке. – По-моему, он слегка нервничает, а? Давай-ка на него вылупимся.

– Давай, – откликнулся Родес. – Ему только на пользу будет.

И они дружно вылупились на него вдвоем.

– Нэпп! Это мы на тебя так смотрим.

Они заржали, хитро поглядывая друг на друга с лукавым деревенским юмором, будто изобрели потеху, какой еще не знал мир.

– Смотрите, смотрите, – и Нэпп, ухмыляясь, показах рукой, на что он им советует смотреть.

Их это ничуть не задело. Они начали таращиться на всех подряд. Но общее беспокойство не уменьшилось.

– Их-то понятно за что. – Застенчивые оленьи глаза Пятницы стали круглыми от страха. – Они в те бары ходили. А я ведь – никогда. Вот возьмут и посадят меня, тогда что? Я же ни при чем.

– Я и сам всего один раз туда ходил, – улыбнулся Пруит. – Не бойся. Ничего они никому не сделают.

– У меня вон даже руки трясутся, смотри. Я в тюрьму не хочу.

– Да если всех голубых пересажают, Гонолулу в трубу вылетит. У города денег не хватит их прокормить. Половина фирм закроется, работать будет некому. А в армии каникулы объявят.

– Это верно, – согласился Пятница. – Но все-таки.

– Заткнись! – рявкнул со своего места Блум. – Испугался, макаронник! Тебе-то что терять? Мне – хуже. Меня могут из сержантской школы выгнать.

Уперев локти в колени и похрустывая пальцами, Блум сидел на шатающейся скамейке рядом с другим новичком сержантской школы по фамилии Мур.

– Думаешь, нас за это выпрут? – спросил его Блум.

– Надеюсь, нет, – ответил Мур. – Не дай бог!

– Да, я испугался! – Пятница сверкнул глазами на Блума. – И не скрываю. Из-за кого Энди начал ездить в город и ходить куда не надо? Из-за кого он гитару забросил? – укоризненно сказал он. – Не из-за меня же!

Энди сидел на полу, вытянув ноги и прислонясь спиной к кабине, он через силу улыбался, но глаза выдавали его страх, и, хотя Энди теперь явно жалел, что забросил гитару, он никак не откликнулся на слова Пятницы.

– Это как понять? Я, по-твоему, голубой?! – Блум встал со скамейки и, чтобы не упасть, ухватился за узкую перекладину над головой. – Ты поосторожнее, макаронник вшивый!

– Поцелуй меня в задницу, – неожиданно выпалил Пятница и сам поразился своей отваге.

– Ах ты, сморчок! – Держась левой рукой за перекладину, Блум подался вперед, схватил Пятницу за грудки, рывком поднял его на ноги и затряс так, что голова и руки Кларка замотались, как у тряпичной куклы.

– Отстань, Блум, – заикаясь, пробормотал Пятница. – Отстань. Я тебе ничего не сделал.

– Возьми свои слова назад, – рычал Блум, тряся Кларка. – Возьми их назад, понял?

– Ладно, – булькнул Пятница, беспомощно болтаясь, как на веревке. – Я этого не говорил.

Пруит встал, ухватился для равновесия за соседнюю перекладину, поймал руку Блума и с силой надавил ногтем большого пальца ему на запястье.

– А ну отпусти его, сволочь. Он свои слова назад не берет. Так, Пятница?

– Да, – булькнул тот. – То есть нет. Не знаю.

Пруит надавил ногтем сильнее, рука Блума разжалась, и Пятница с круглыми от страха глазами тяжело плюхнулся на скамейку, а Блум и Пруит остались стоять на тряском полу, глядя друг на друга в упор, и оба держались одной рукой за перекладину.

– Ты тоже давно у меня на заметке, – ощерился Блум. – Если ты такой герой, чего же на ринг не выходишь? – Он оглядел сидевших солдат. – Если ты такой крутой парень, почему не пошел к нам в боксеры?

– Потому что в вашей команде слишком много ублюдков вроде тебя, вот почему.

Качаясь, они в упор глядели друг на друга, но ни тот, ни другой не мог толком сосредоточиться, потому что главное было не потерять равновесие.

– Смотри, я ведь когда-нибудь рассержусь, – сказал Блум.

– Не смеши.

– Сейчас мне не до тебя, есть заботы поважнее. – И Блум сел.

– Ты предупреди, когда будешь готов. Я тебя сразу бить не стану, успеешь рубашку снять. – И Пруит тоже сел на прежнее место.

– Спасибо тебе, Пру, – поблагодарил Кларк.

– Ерунда. Ты вот что, Пятница, – громко сказал Пруит, глядя на Блума, – если этот подонок опять на тебя потянет, ты с ним не церемонься. Возьми стул или лом и шарахни его по башке, как Маджио. – Он кипел от ярости, потому что Блум нарушил негласный закон, запрещавший трогать Пятницу, который был для роты чем-то вроде талисмана, и поднять на него руку было все равно что избить деревенского дурачка.

– Хорошо, Пру, – Пятница судорожно глотнул. – Как скажешь.

– Попробуй, – фыркнул Блум. – Будешь там же, где сейчас Маджио.