А как же сама Майга? Как узнать, когда она шутит, а когда говорит правду? Очень просто: положит руку на грудь — значит, не выдумала.

Вот и теперь её загорелая рука лежит на сердце:

— Правда же, бабуся! Я помогала Герточке время коротать.

А бабушка всё не верит, всё сомневается. Почему же такое буйное веселье в Белочкиных глазах? Неспроста это, неспроста! Ажа выносит из кухни тарелку с блинами.

— Ох и блины, ну и вкусные! Давно мне такие не удавались. И большие — как на выставку.

— Ого, вот так большие! — Майга смеётся, надувая щёки.

— Эти тебе не большие? — удивляется старушка. — Какие бы ты тогда, интересно, хотела?

— Ну, скажем, такие, чтобы можно было надеть на кол. Я бы тогда села в тень под блином, отрывала бы по кусочку и ела.

Теперь уже смеются обе. Когда же Белочка всерьёз принимается за блины, бабушка начинает расспрашивать:

— Так как же ты всё-таки забавляла Герточку?

— Ну так… Я сбежала к Дабрите и там, за горбатым дубом, пускаю себе кораблики. Откуда ни возьмись — Герта. И сразу кричать: «Жаба, ты что тут делаешь?» Я говорю: «Кораблики пускаю. Ты тоже можешь, если хочешь». А она опять: «Убирайся! Тебе тут не место. Это моя река!» Я повернулась к ней спиной. А она всё шипит да шипит! И тут как из-под земли выскочила сама тётя хозяйка и давай, и давай: «Герта, деточка, ты что, рехнулась? Вступаешь в разговоры с какой-то оборванкой». А Герта: «Ничего, мамахен, эта страшила меня веселит». Потом тётя хозяйка ушла, а Герта схватила длинный прут и давай хлестать по воде в мою сторону. Да ничего у неё не получилось. Она, наверно, видела, что другие так воюют, но ведь сама-то не умеет. Себя же и забрызгала. Я хотела её поучить, а она сразу хныкать.

— Ай-ай, Белочка! — упрекает бабушка. — Какая же это забава, если Герточку до слёз довела?

— Да нет, она вовсе не плакала. Ну так, фырчит, как щенок, когда его раздразнишь. Я хотела ей помочь платьице почистить, а она давай плеваться: «Не лезь! Фэ-э-э!..»

Белочка отставляет тарелку.

— Что так мало? — забеспокоилась бабушка. — Ешь ещё, ешь!

— Бабуся, я вот рассказывала — и то четыре блина съела. А ты за это время только один.

— Нечего тебе считать! Я, пока пекла, напробовалась вдоволь.

— Не хочу больше. Пусть останется отцу.

— Ешь! И отцу хватит.

— Тогда мамусе.

Бабушка молча показывает на горку блинов, покрытых белой салфеткой.

— Ну тогда так, бабуся: один я, один ты…

С блинами покончено. Бабушка спрашивает:

— Ну, а что теперь?

— Поиграем! — тотчас же оживляется Белочка.

— Ладно, сыграем. Я, старая, в такую игру — «сплю», а ты — «не шумлю».

— Но, бабуся, — упрашивает внучка, — рано ещё!

— Мне как раз впору. На кухне дыма наглоталась.

— Тогда я к папе на кузницу. Блины понесу.

— Вот выдумщица! Станет он есть грязными руками.

— Я сама его накормлю.

— Не дам! Дома съест, с творогом, сахаром посыплет.

— Ну хотя бы два! — Бабушка ещё не успела ответить, а Белочка уже проворно заворачивает блины в чистую бумагу. — Только два, ладно?

Кто там за спиной кашлянул? Смотри-ка: по тропе поднимаются тётя Мо́ника со своей дочкой Монтой.

Не впервые жёны окрестных батраков заходят к Мелнисам. Как магнит притягивает их домик на холме. Острые на язык, злые кулацкие мадамы распускают слухи, пророчат беднякам всякие несчастья. А Мелнисы помогают людям разобраться, где правда, а где вражья выдумка.

Старая Ажа с Моникой устраиваются в тени развесистой рябины. А Майга хватает Монику и тащит за собой:

— Побежали в кузницу!

Монта старше Майги месяцев на восемь. Ноги у неё, правда, покороче, чем у подруги, зато щёки такие пухлые. И хотя Майга пошалить всегда не прочь, она всё же старается не очень-то дразнить Монту — если дело дойдёт до рукопашной, Белочке несдобровать. Отец Монты был каменотёсом — у его дочери кулачки, как у крепкого паренька.

— Побежали в кузницу! Раз, два… три!

Монта — гостья, хочешь не хочешь следуй за хозяйкой. Но, увидев в лощине лошадей и людей, Монта останавливается и пятится назад:

— Не хочу… там люди.

— Люди? — Белочка изумлена. — Ну правильно! Кому лошадь подковать, кому телегу наладить, кому плуг.

— Как станут смотреть… — бормочет Монта.

— А что у тебя? — Майга окидывает подругу внимательным взглядом. — Нос чистый, платье тоже в порядке… Разве только поясок стяни потуже.

— Не… не пойду! — У Монты уже дрожит нижняя губа.

— А знаешь, как в кузнице интересно! Ударит папа большим молотком — звёздочки так и летят во все стороны. А станет меньшим постукивать, получается как в песенке:

Нет, не действуют Белочкины уговоры! Монта отошла чуть в сторонку от тропки и — гоп! — уселась под клёном.

— Давай полежим!

— А папины блины? Куда я их дену?

— Съедим!

— Не-ет, это нельзя. Сиди здесь, я сейчас вернусь.

— Одна… — дуется Монта. — Одной что за игра!

— А ты поучи муравьёв плясать, — весело советует Белочка и кубарем скатывается с горки.

В соседнем местечке, вблизи эстонской границы, скоро будет большая ярмарка. Поэтому сегодня у кузницы коней всякой масти не счесть. Кузнецу Мелнису здорово придётся попотеть, пока всем набьёт стальные каблуки.

У коновязи кутерьма. Кони что-то не поделили, перессорились, люди их успокаивают. Белочка, подойдя ближе, произносит громко:

— Здравствуйте!

Все удивлённо поворачиваются.

— Здравствуй, Белочка, здравствуй! — откликаются люди.

А один из них, дядя Адам, — Белочка его знает — добавляет, смеясь:

— Ну и голосок у тебя! Перекричала весь наш базар.

— А мне иначе нельзя, — весело поясняет Майга. — Я не дозовусь отца на обед, если буду пищать, как мышонок.

И вот она уже в кузнице. Мелнис не видит её, он склонился над ларём со всякой металлической всячиной. Белочка подкрадывается сзади:

— Папа, открой рот!

Тот уже знает, что последует. Не впервой. Блин надет на чистую лучинку.

— Ам!

Кузнец ухватил зубами и блин и лучину.

— Ах, ты так! Погоди же! — Белочка берёт с полки блестящие щипцы, осторожно зажимает второй блин и протягивает отцу. — Ну!

— Славная дивчина! — Дядя Адам, заглянув в кузницу, посмеивается над проделками Белочки.

— Нет! Не верю! — Белочка качает головой. — Вы говорите просто так, в шутку, нарочно.

— Вот те на! — разводит руками дядя Адам. — С чего это, интересно, стал бы я обманывать?

— Если бы вы меня в самом деле считали славной дивчиной… то дали бы своего коня прокатиться.

Все смеются, а рыжебородый Адам кряхтит:

— Что с тобой поделаешь! Ладно уж, лезь на спину моего Серко, сделай круг-другой.

— Брось, Адам, — отговаривает его кто-то из крестьян. — Ещё упадёт да разобьётся.

— Мой Серко смирнее смирного. Да и этой барышне вскарабкаться на коня, что кошке взбежать на берёзу.

Серко и вправду спокойный конёк. Не шутка — целую весну протопать по крестьянским полям. Так бы и плёлся шагом всю дорогу. Белочка понукает, понукает, но Серко только прядает ушами: мол, куда спешить?

Девочка хлопает его по шее, несильно бьёт по бокам пятками. Ну, коли так, уступим самую малость. И лошадёнка начинает мелко трусить.

В какую же сторону повернуть? Монта, поди, совсем зачахла со скуки. Поедем-ка проведаем её, может, и она взберётся к подружке.

Странно! Монта стоит на четвереньках. Что она увидела там, внизу? А вот что: шмеля — забрался в сухой мох. Там, наверное, мёд…

Вдруг Монта поднимает голову и видит: кто-то верхом едет прямо на неё!