— Ваше высочество, — произнес он, бросившись к ногам наследника престола, — ваше высочество, выслушайте меня: необходимо предотвратить великие беды! Необходимо положить конец безумствам вашего августейшего отца! Сегодня он покушается на вашу свободу, а завтра, быть может, покусится на вашу…
— Пален!
— Ваше высочество, извольте вспомнить Алексея Петровича.
— Пален, вы клевещете на моего отца!
— Нет, ваше высочество, ибо я виню не его сердце, а его рассудок. Все эти странные противоречия, эти невыполнимые приказы, эти бесполезные наказания объясняются лишь воздействием его ужасной болезни. Это говорят все, кто окружает императора, и повторяют те, кто далек от него. Ваше высочество, ваш несчастный отец безумен.
— Боже мой!
— Так вот, ваше высочество, необходимо спасти его от него самого. Это не я пришел дать вам такой совет, а дворянство, сенат, империя, и я здесь всего лишь как выразитель их мнения; необходимо, чтобы государь отрекся от престола в вашу пользу.
— Пален! — вскричал Александр, делая шаг назад. — Что вы говорите! Чтобы я наследовал отцу, который еще жив; чтобы я сорвал с его головы корону и вырвал из его рук скипетр? Нет, безумец — это вы, Пален!.. Никогда, никогда!
— Ваше высочество, — спокойно возразил Пален, — разве вы не читали приказ? Вы полагаете, что речь в нем идет просто о тюремном заключении? Нет, в опасности ваша жизнь!
— Спасите брата, спасите императрицу — вот все, о чем я вас прошу! — вскричал Александр.
— Разве я властен сделать это? — возразил Пален. — Разве приказ не касается их так же, как и вас? А как только они будут арестованы и заключены в тюрьму, всегда найдутся чересчур торопливые царедворцы, которые, желая услужить императору, пойдут дальше его желаний. Обратите ваши взоры на Англию, ваше высочество: там происходит то же, что и у нас, хотя власть короля не столь всеохватна, а потому и опасность не столь велика. Принц Уэльский готов взять на себя управление государством, а ведь у короля Георга тихое, безвредное помешательство. И вот последнее, что я вам скажу, ваше высочество: быть может, соглашаясь с тем, что я предлагаю, вы спасете жизнь не только великому князю и императрице, но и вашему августейшему отцу.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что царствование государя всем в тягость, а потому дворянство и сенат решили любым возможным способом положить ему предел. Вы против отречения? Ну что ж, быть может, завтра вы будете вынуждены даровать помилование убийце.
— Пален, — вскричал Александр, — могу я видеть отца?
— Это невозможно, ваше высочество, — строжайше приказано не допускать вас к нему.
— Вы говорите, что жизнь моего отца в опасности? — спросил Александр.
— Россия полагает все надежды свои на вас, ваше высочество, и если нам придется выбирать между приговором, который нас может погубить, и преступлением, которое может нас спасти, то мы выберем преступление.
И Пален направился к выходу.
— Пален! — воскликнул Александр, одной рукой останавливая его, а другой вынимая из-за пазухи крест, висевший у него на шее на золотой цепочке. — Пален, поклянитесь именем Христовым, что моему отцу не угрожает никакая опасность и что вы пожертвуете своей жизнью, если это понадобится для его защиты! Поклянитесь мне в этом — иначе я не отпущу вас.
— Ваше высочество, — ответил Пален, — я вам сообщил то, что должен был сообщить. Подумайте над сделанным мною предложением, а я со своей стороны подумаю о клятве, которую вы требуете от меня.
При этих словах Пален почтительно склонился перед великим князем и вышел из комнаты; поставив часовых у его двери, он отправился к великому князю Константину и к императрице Марии Федоровне, показал им приказ императора, но не принял против них таких мер предосторожности, как против Александра.
Было восемь часов вечера, но уже стемнело, поскольку события происходили в самом начале весны. Пален отправился в дом графа Талызина, где он застал заговорщиков сидящими за столом; на него со всех сторон посыпались тысячи вопросов.
— У меня нет времени что-либо отвечать вам, — сказал он. — Скажу лишь, что все идет хорошо, и через полчаса я приведу к вам подкрепление.
Трапеза, прерванная на минуту, продолжилась, а Пален поехал в одну из тюрем.
Поскольку он был губернатором Санкт-Петербурга, перед ним тут же открывались все двери. Увидев в своих камерах губернатора, окруженного стражей, и заметив грозное выражение его лица, заключенные вообразили, что либо пришел час, когда их отправят в ссылку в Сибирь, либо их сейчас переведут в другую тюрьму, с еще более строгим режимом. Тон, каким Пален приказал им быть готовыми к отъезду, подтвердил их предположения. Несчастные молодые люди повиновались; у ворот их ожидал караул; узники безропотно расселись по саням, которые тут же тронулись с места.
Против их ожидания, спустя минут десять сани остановились во дворе великолепного особняка; заключенным было приказано выйти, и они повиновались; ворота затворились за ними, а стража осталась снаружи; с ними был только Пален.
— Следуйте за мной, — сказал он и пошел вперед.
Не понимая, что происходит, арестованные сделали то, что им было велено. Войдя в комнату, предшествующую той, где собрались заговорщики, Пален поднял брошенную на стол шинель, прикрывавшую груду шпаг.
— Вооружайтесь, — произнес он.
Пока ошеломленные узники, подчинившись этому приказу, пристегивали к поясу шпаги, лишь накануне утром с позором отобранные у них тюремщиками, и начинали догадываться, что им предстоит нечто столь же странное, сколь и неожиданное, Пален открыл дверь и вновь вошедшие увидели за столом своих друзей с бокалами в руках: их встретили возгласом: «Да здравствует Александр!»; это были те самые друзья, с которыми еще за десять минут до этого они полагали себя разлученными навсегда. Тотчас же они бросились в зал, где происходило пиршество. В нескольких словах их ввели в курс происходящего; все они были еще полны стыда и гнева за унижение, которому их подвергли накануне, так что план цареубийства был ими принято восторженными криками, и ни один не отказался от предназначавшейся ему роли в ужасной трагедии, которой предстояло свершиться.
В одиннадцать часов ночи заговорщики, числом около шестидесяти, вышли из особняка Талызина и, закутавшись в шинели, направились к Михайловскому замку. Главарями были: Беннигсен; Платон Зубов, бывший фаворит Екатерины; санкт-петербургский губернатор Пален; командир Семеновского полка Депрерадович; флигель-адъютант императора Аргамаков; генерал-майор артиллерии князь Яш-виль; командир лейб-гвардии Преображенского полка генерал Талызин; адъютант кавалергардов Горданов; Татаринов; князь Вяземский и Скарятин.
Заговорщики вошли через калитку в парк Михайловского замка; но в ту минуту, когда они проходили под высокими деревьями, которые затеняли его летом, а теперь, лишенные листвы, поднимали к темному небу свои оголенные ветви, стая воронов, разбуженных шумом шагов, поднялась с места со зловещим карканьем. Заговорщики, напуганные этим карканьем, которое в России слывет дурным предзнаменованием, остановились в нерешительности, боясь идти дальше; но Зубов и Пален подбодрили их, и они продолжали путь. Войдя во двор замка, заговорщики разделились на два отряда: один, под командованием Палена, вошел в замок через маленькую дверь, которой обычно пользовался сам граф, когда желал незаметно пройти к императору, другой, под началом Зубова и Беннигсена, направился, ведомый Аргамаковым, к парадной лестнице, которой ему удалось беспрепятственно достичь, благодаря тому, что Пален сменил все караулы и поставил вместо солдат офицеров-заговорщиков. Лишь один часовой, которого забыли сменить, крикнул «Кто идет?», увидев приближающихся людей; в эту минуту к нему подошел Бен-нигсен, распахнул свою шинель и, показав грудь, увешанную орденами, произнес:
— Тихо! Разве ты не видишь, куда мы идем?
— Дозор, проходи! — произнес часовой, кивнув в знак понимания, и убийцы проследовали далее.
