Эти две победы, только что одержанные у меня на глазах, воодушевили меня; лихорадочное возбуждение воспламенило мне кровь, и все мои страхи улетучились. Я ощутил в себе силу Геркулеса Немейского и в свою очередь захотел испытать себя.

Случай не заставил себя ждать. Едва мы отошли шагов на двести от места, где лежали туши обоих зверей, как мне показалось, что я вижу верхнюю часть туловища медведя, который наполовину высунулся из берлоги, расположенной между двух валунов. Какое-то мгновение я пребывал в сомнении, не зная, что за предмет находится передо мной, и, чтобы вывести себя из этого состояния, решительно бросил в его сторону один из моих жестяных кружков. Тотчас же все мои сомнения закончились: медведь оскалился, показав два ряда ослепительно белых зубов, и зарычал. Услышав это рычание, мои соседи справа и слева остановились и приготовили карабины, чтобы прийти мне на помощь, если она понадобится: они прекрасно поняли, что этот зверь предназначается мне.

Увидев, что они взялись за свои ружья, я подумал, что и мне позволено воспользоваться моим карабином; к тому же, признаюсь, я больше доверял этому оружию, чем моему кинжалу. Я заткнул его за пояс, взял в руки карабин и, призвав себе в помощь все свое хладнокровие, стал целиться в зверя; он же не шевелился, что было мне на руку; наконец, взяв его на мушку, я нажал на спусковой крючок: раздался выстрел.

В ту же минуту послышался оглушительный рев. Медведь встал на дыбы и стал трясти одной из передних лап, тогда как другая, перебитая у плеча, свисала вдоль тела. В то же самое время я услышал, как два мои соседа кричат мне: «Осторожнее!» И в самом деле, словно придя в себя после минутного оцепенения, медведь, невзирая на свое раздробленное плечо, пошел прямо на меня с такой быстротой, что я едва успел выхватить кинжал. Я плохо помню, что произошло вслед за этим, так как все совершилось с быстротою молнии. Я увидел перед собой вставшего на дыбы разъяренного зверя с окровавленной пастью и изо всей силы нанес ему страшный удар, но мой кинжал натолкнулся на ребро и отклонился в сторону; тяжелая, как гора, лапа опустилась на мое плечо, колени у меня подогнулись, и я, упав навзничь, оказался под своим противником, однако, собрав все свои силы, сумел инстинктивно обхватить обеими руками его горло и отвести от себя оскаленную пасть. В ту же минуту раздались два выстрела; я услышал свист пуль, а затем глухой стук. Медведь взревел от боли и стал всем своим весом оседать на меня. Собрав все силы, я отпрянул в сторону, высвободился и тотчас же вскочил, готовый защищаться, но это уже было не нужно: зверь был мертв; в него попали обе пули: графа Алексея — позади уха, а доезжачего — под лопатку. Что касается меня, то я был весь в крови, хотя не получил ни малейшей царапины.

Со всех сторон сбежались охотники; зная, что я вступил в схватку с медведем, они испугались, как бы все не обернулось для меня плохо. Так что все чрезвычайно обрадовались, увидев меня стоящим на ногах рядом с поверженным противником.

Хотя эта победа и была одержана не мною одним, она принесла мне немалую славу, ибо для новичка я действовал совсем неплохо. Мой выстрел, как уже было сказано, раздробил медведю плечо, а кинжал, хотя и скользнул по ребру, уперся в горло зверя: стало быть, рука моя не дрогнула ни тогда, когда он был далеко, ни тогда, когда он оказался рядом.

После того как с двумя последними остававшимися в огороженном лесу медведями справились наши музыканты и доезжачие, охота закончилась; убитых зверей выволокли на дорогу и сняли с них шкуры; затем у них отрезали все четыре лапы: они считаются самой лакомой частью медвежьей туши и их должны были подать нам к обеду.

Мы вернулись в дом Нарышкина с нашими трофеями. Каждого из нас ожидала в комнате ароматическая ванна, что было более чем кстати после того, как мы полдня провели закутанными с ног до головы в меха. Через полчаса колокол возвестил, что настало время идти в обеденную залу.

Обед оказался не менее роскошным, чем накануне; недоставало, правда, стерлядей, но зато были медвежьи лапы. Ссылаясь на свои права, их приготовили, в обход дворецкого, наши доезжачие: без какой бы то ни было предварительной подготовки они просто-напросто изжарили их на горящих углях, в вырытой в земле яме. Так что, увидев эти безобразные обугленные куски, я не испытал большой охоты отведать такое странное блюдо; однако, когда мне, как и всем прочим, подали жареную медвежью лапу, я, преисполнившись решимости до конца следовать примеру других, кончиком ножа снял подгоревшую корку и обнаружил под ней превосходно зажаренное в собственном соку мясо, по поводу которого мои взгляды изменились сразу же после того, как я его отведал: то было одно из самых вкусных блюд на свете.

Садясь в сани, чтобы ехать домой, я нашел в них шкуру убитого мною медведя, которую весьма любезно велел положить туда г-н Нарышкин.

Вернувшись в Санкт-Петербург, мы застали его в приготовлениях к двум большим праздникам, следующим один за другим с перерывом в несколько дней; я имею в виду Новый год и Водосвятие: первый праздник — чисто светский, второй — чисто церковный.

В Новый год, в соответствии с обычаем русских называть императора «батюшкой», а императрицу «матушкой», император и императрица устраивают прием для своих чад. На волю случая по улицам Санкт-Петербурга разбрасывается двадцать пять тысяч пригласительных билетов, и вечером того же дня двадцать пять тысяч гостей вне зависимости от их ранга приходят в Зимний дворец.

Между тем по городу пошли зловещие толки; утверждали, будто в этом году приема во дворце не будет, так как стали распространяться слухи о замышлявшемся царе-убийстве, при том что русская полиция хранила глубокое и непонятное молчание. Это снова дал о себе знать неведомый заговор, тысячеизвивный змей со смертоносными жалами: он поднял голову, навел кругом страх и тотчас же отполз в тень, спрятавшись от всех взглядов. Но вскоре опасения рассеялись, по крайней мере у любопытствующих, едва только император со всей определенностью заявил обер-полицеймейстеру, что он желает, чтобы все происходило как всегда, сколь бы ни благоприятствовали осуществлению убийства различные домино, которые, в соответствии со старинным обычаем, надевают на таком приеме приглашенные.

В России, впрочем, в этом отношении примечательно то, что, оставляя в стороне семейные заговоры, монарху не приходится опасаться никого, кроме вельмож, ибо его двойной сан императора и главы Церкви, унаследованный им от цезарей, преемником которых на Востоке он является, делает его личность священной в глазах народа. Заметим, что так обстояло дело во всех странах, и здесь мы сталкиваемся с кровавой стороной цивилизации: во времена варварства убийца монарха мог принадлежать только к царствующей фамилии; затем эту роль стали брать на себя представители аристократии, а от аристократии она перешла к простому народу. России предстоит пройти еще много веков, пока у нее появятся свои Жаки Клеманы, Дамьены или Алибо; она еще пребывает на уровне Палена и Анкарстрёма.

Так что поговаривали, будто Александру следует искать возможных убийц среди своей аристократии, в собственном дворце и даже среди собственных гвардейцев. Все это знали, или, по крайней мере, все об этом говорили, однако среди тянущихся к императору рук трудно было отличить руки друзей от рук врагов; тот, кто приближался к нему, пресмыкаясь словно собака, мог внезапно распрямиться и наброситься на него как лев. Оставалось только ждать и уповать на Господа; именно это и делал Александр.

Наступил Новый год. Билеты на право входа во дворец распространялись как обычно; я получил их целый десяток от своих учеников, настоятельно советовавших мне посмотреть на этот народный праздник, столь интересный для иностранца. В семь часов вечера двери Зимнего дворца распахнулись.

По правде говоря, я ожидал, что вследствие распространившихся слухов подъездные пути ко дворцу будут заполнены войсками; каково же было мое удивление, когда я не увидел ни единого штыка сил подкрепления; лишь часовые, как всегда, стояли на своих местах; внутри же дворец был совершенно неохраняем.