…До указанной всезнающим Йохаром «Хмельной мухи» добрались споро и без происшествий. Постоялый двор находился на перекрестке, откуда разбегались по сторонам света три дороги: на север — к Изенгарду, на юг — к Бродам и Эдорасу, на запад — к Воротам Рохана, в Дунланд. На вывеске над входом в трактир было нарисовано нечто невнятное, многоногое и, видимо, по замыслу художника, невероятно хмельное.

Само здание оказалось приземистое, добротное, возведенное из серого тесанного камня. Столбики крылечка обвивали стебли плюща, на окнах имелись недавно выкрашенные наличники, неизменный флюгерок на коньке крыши традиционно изображал вздыбленную лошадку. Обширный двор, окруженный хозяйственными постройками, амбарами и конюшнями, был почти пуст, только какой-то мужичок в холщовой рубахе — видимо, работник — наполнял водой из колодца водопойную колоду; колодезный ворот болезненно визжал и скрипел, погромыхивала бесконечная железная цепь, где-то в глубокой утробе колодца гулко плескалось жестяное ведро, чуть кренясь на левую сторону. Другой парень чуть поодаль, в тени навеса, чистил скребницей низкорослую каурую кобылу, готовясь запрягать её в притулившуюся неподалеку крытую повозку.

— Эй, добрый человек, — окликнул Саруман мужичка, топтавшегося возле колодца. — Хозяин на месте?

— Вихельм-то? — мужичок лениво почесал живот. Оглянулся на всадников, неодобрительно покосился на Гарха, который, опустившись на бортик колодца, с любопытством заглядывал в гулкую каменную трубу, явно завороженный затейливыми телодвижениями кособокого ведра. — На месте, где ж ему быть… Продукты, поди, в кладовых подсчитывает.

Он наконец вытянул полную посудину воды, опрокинул её в колоду, потом вновь опустил пустое ведро в колодец, и оно, увлекая за собой железную цепь, со звоном и грохотом умчалось куда-то к центру земли…

Путники спешились, и Бреор повел лошадей под навес, к коновязи, старательно обходя лужи и чёрное слякотное месиво, окружавшее водопойную колоду. Саруман поднялся на крыльцо.

Час был ранний, и обеденная зала оказалась безлюдна, только служанка протирала засаленной тряпкой те поверхности, до которых могла дотянуться, да за угловым столом, уставленном грязной утварью, сидела закутанная в шаль девушка, уныло смотрела на двор, на парня, который возился с лошадью и повозкой — видимо, это был её спутник. На появление в зале старика в неприметном сером плаще никто особенного внимания не обратил.

— Где хозяин, красавица? — ласково спросил Саруман у служанки. — Ну-ка отыщи его, из-под земли достань да представь пред мои светлы оченьки, живо!

«Красавица», вздрогнув, поспешно оглянулась через плечо. На её бледном худом лице выразилось опасливое изумление.

— Сейчас, господин.

Она бросила тряпку и, на ходу вытирая руки краем передника, исчезла в хозяйственных помещениях. Саруман огляделся, хотел в ожидании хозяина присесть на ближайшую лавку, но, зацепившись взглядом за жирное пятно на отполированной многочисленными седалищами деревянной поверхности, отчего-то передумал. Подошел к окну, чтобы взглянуть на Рыжика, которого Бреор определил возле коновязи. Золотистый тонконогий конь с глубокой грудью и изящными точеными бабками казался яркой праздничной картинкой на общем невзрачном и серовато-унылом фоне, серая кобыла Бреора представлялась витающим рядом с ним смутным туманным облачком. Сам Бреор сидел на лавочке в тени навеса, вытянув ноги и опустив голову на грудь, и, пожёвывая соломинку, лениво выслушивал мужичка-работника, который, подойдя ближе, толковал ему о чем-то горячо, увлеченно и обстоятельно.

— Сударь…

Белый маг оглянулся.

Девушка, сидевшая за крайним столом, робко смотрела на него.

— Сударь, скажите, пожалуйста… далеко отсюда до Изенгарда? Надо ехать по северной дороге, чтобы туда добраться, ведь так?

Несмотря на то, что день обещал быть жарким, и это грядущее пекло чувствовалось в неподвижном воздухе уже сейчас, девушка была одета в глухое платье с высоким воротом и длинными рукавами, до самых глаз закутана в плотную полотняную шаль, и даже руки её прятались под аккуратно заштопанными нитяными перчатками.

Саруман небрежно отозвался:

— До Изенгарда недалеко, пару часов верхом, часа три-четыре — на повозке. А зачем вам в Изенгард, милая дева? У вас там что, родичи?

— Н-нет… — девушка как будто смутилась. — У меня там… дело.

— Дело, вот как? — Саруман заинтересовался. — Какое дело? К кому?

Девушка помолчала. «А тебе какая разница, старый хрыч?» — неприязненно говорил её взгляд.

— Мне нужно видеть волшебника… Сарумана. Ведь он живет в Изенгарде, так?

Белый маг окинул незнакомку внимательным взглядом. Что ж, кажется, его желание не быть узнанным и «сохранить личность втайне» осуществлялось вполне успешно. Впрочем, без посоха в нем трудно с первого взгляда признать волшебника, а в лицо незнакомка, прибывшая, судя по выговору, явно издалека, его, конечно, не знает.

— А зачем, любопытно, вам понадобился волшебник, сударыня?

— Оставьте ваше любопытство при себе, сударь. — Девушка сердито уставилась в окно, давая понять, что разговор окончен.

— Хм. Видите ли, я не просто так спрашиваю, — помолчав, сухо пояснил Белый маг. Вся эта ситуация начинала его забавлять. — Саруман, насколько мне известно, не принимает в Ортханке случайных людей… У вас должно быть действительно важное дело, если вы хотите, гм… добиться аудиенции.

— У меня действительно важное дело.

— Важное для вас? Или для Сарумана?

— Это что, имеет какое-то значение?

— Я бы сказал, что это имеет решающее значение, моя дорогая.

— Какое бы дело у меня ни было, я скажу о нем только волшебнику.

— Что ж, понимаю… Только, боюсь, вам придется ждать встречи с ним довольно-таки долго.

— Почему? — Девушка как-то напряглась. — Я — не нищенка, знаете ли… И готова заплатить!

Белый маг пожал плечами.

— Это, конечно, радует… Но Саруман аккурат на днях уехал из своей крепости, вот ведь в чем незадача.

Незнакомка растерялась.

— Как у… уехал? Куда? Когда он вернется?

— Не раньше середины лета. Говорю вам об этом с полнейшей уверенностью потому, что я сам только что из Изенгарда.

Девушка в волнении стиснула руки. Её лицо — по крайней мере, та тоненькая полоска, что была видна над краем шали — заметно побледнело.

— Не раньше… середины лета? Но… что… что же мне тогда делать? — Она беспомощно застыла. В глазах её выразилось такое уныние, потерянность, даже отчаяние, что Саруман немного смягчился: видимо, незваная гостья, с чем бы (и зачем бы) она там ни явилась, действительно возлагала на визит в Ортханк большие надежды.

— Не нужно так расстраиваться, дитя… вы уверены, что помочь вам может только Саруман?

Девушка закрыла лицо рукой. Отвернулась к окну. Часто заморгала, видимо, надеясь, что прозрачные капельки, вдруг ни с того ни с сего повисшие на ресницах, каким-то чудесным образом немедленно исчезнут.

— Если он не сумеет помочь — значит, никто не сумеет! Для меня это… это… действительно очень важно.

Саруман, чуть помедлив, шагнул к ней. Окинул взглядом её поникшую сгорбившуюся фигурку, полотняную шаль, простое серое платье, из-под подола которого застенчиво выглядывали обтерханные башмаки на шнуровке… Присел на лавку по другую сторону стола.

— А, может быть, вы мне расскажете о вашей беде, и я смогу дать вам разумный совет?

Девушка помотала головой.

— Вы — волшебник, сударь?

— Я? Я — целитель… а это, на мой взгляд, уже кое-что.

— Целитель! — презрительно, глотая слезы, пробормотала незнакомка. — Поверьте, я была у многих лекарей и целителей, и никто из них не сумел посоветовать мне ничего по-настоящему действенного.

— Что ж, возможно, я буду первым? Не бойтесь, я, в отличие от Сарумана, не потребую с вас платы за совет… Или ваша печаль какого-то, гм, деликатного свойства?

Девушка сидела, поникнув и съежившись, нервно теребя в пальцах и без того растрепанный край шали.