Да что за дурацкое невезение!
Спасительные мостки остались где-то позади, совсем рядом, в полудюжине ярдов, и смутной полосой виделись Гэджу сквозь то расползающееся, то вновь густеющее рубище тумана. Между ним и мостками пролегала мягкая мшистая лужайка, казавшаяся вполне надежной и безобидной, и в отчаянии, гонимый гуулами, потеряв всякую осторожность, Гэдж рванулся вперед через эту лужайку, надеясь в быстром броске преодолеть отделявшие его от спасения несколько шагов.
Он тут же почувствовал, что под ногами его нет дна… Но гуулы поджимали со всех сторон, а мостки были так близко, рукой подать! Сгоряча, как раненный, Гэдж рванулся вперед — и еще раз, и еще, надеясь перескочить через прорву — и тут же провалился по пояс и почувствовал себя плотно охваченным со всех сторон: ноги его беспомощно повисли в жадной густой глубине, не находя опоры, сапоги, разом наглотавшиеся грязи, потянули его вниз, как привязанные к ногам чугунные чушки. Впрочем, в первую секунду, разгоряченный бегством и битвой, он даже не особенно испугался — мостки были совсем рядом, и дотянуться до них орку не казалось особенно трудным делом. Он положил древко копья плашмя перед собой и лёг на него грудью, не смея шелохнуться, стараясь выровнять дыхание — малейшее движение, даже слишком глубокий вздох усугубляли дело, выводя трясину из равновесия. Вся отчаянность создавшегося положения дошла до него как-то сразу, рывком, когда он понял, что из разверзшейся под ногами ловушки ему не выбраться…
Мостки действительно были совсем рядом от него, буквально в паре ярдов, в нескольких шагах — но сделать эти несколько шагов Гэдж не мог. Ухватиться ему было не за что. Рассчитывать, кроме как на себя самого, посреди ночных трясин не на кого. Болото жадно вцепилось в пойманную добычу и расставаться с ней не собиралось, хотя пару-тройку часов Гэдж еще мог бы продержаться: топь нетороплива и убивает неспешно, до конца сохраняя пойманную жертву в сознании, позволяя ей в полной мере прочувствовать все детали происходящего…
Сколько осталось до рассвета? Когда на гать вернутся люди и снаги, чтобы закончить не доделанный накануне ремонт? Да и вернутся ли вообще?!
Гэджа охватил липкий неуправляемый ужас.
Гуулы собрались вокруг топкого места кольцом, пыхтели, шипели и клокотали; куда ни повернись, орк видел кишащие в тумане бородавчатые тела, извивающиеся щупальца, жуткие безглазые морды — однообразные уменьшенные копии Хозяйки. И все же, несмотря на странную способность беспрепятственно шнырять по болоту, первым сунуться в прорву никто не решался, а одного из тех, кто отважился подобраться чересчур близко, Гэдж огрел древком копья — о чем тут же и пожалел, провалившись в трясину почти по грудь. Он вновь опустил палку на поверхность топи и судорожно вцепился в неё — единственную свою опору, — а гуулы, ободренные беспомощностью жертвы, продолжали напирать, и Гэдж, не зная, что делать, яростно зарычал на них, закричал, заорал что было сил, вкладывая в этот мучительный полустон-полувопль все свое отчаяние и бессилие, всю злость на такое гнусное, никак не преодолимое стечение обстоятельств. Но, видимо, слишком уж он был жалок и испуган, и слишком слабым и надрывным вышел его крик, чтобы произвести на тварей какое-то впечатление, и, нехотя отступив, они тут же вернулись. В серенькой рассветной мгле, разгоравшейся где-то над болотами и пронизавшей туман мерцающим серебристым свечением, их паскудные паучьи рыльца выглядели особенно омерзительно.
И что теперь, со стоном спросил себя Гэдж. Что?
Неужели вот так оно всё и закончится? Неужели ему так и не суждено добраться до Замка? Вот так и останется он здесь навеки — между Росгобелом и Крепостью, между светом и тьмой, затерянный в тумане, повисший сгустком плоти в слое вонючей болотной грязи. Неужели подошли к концу пятнадцать лет его неудавшейся жизни, и всё, чего он в итоге оказался достоин — это бесславно захлебнуться в дерьме?.. Он чувствовал, как трясина медленно, но верно заглатывает его, сжимая ребра мягкими неумолимыми тисками — и рванулся, уже бестолково, ни о чем не думая, глотая слезы, впустую разгребая руками топь…
— Помогите! На помощь! Помогите!..
Глупо — кто мог его услышать? Равнодушная чёрная трясина молчала, лишь выпучился неподалёку мутный болотный глаз… злобно пересвистывались в полумраке упустившие добычу гуулы, шелестела сухая трава, да далекий вороний грай донесся едва слышно на самом пределе восприятия… А жизнь — где-то там, за пределами болот, уже без Гэджа — по-прежнему продолжалась, и заканчивалась ночь, и наступал рассвет, и в проталине тумана над головой орка внезапно блеснули звезды — странно яркие на спокойном, синевато-посветлевшем предутреннем небе.
Звезды сверху видели всё — и смотрели бесстрастно.
***
— Значит, в последний раз ты видел Гэджа в Росгобеле?
— Ну да. И Гэндальфа тоже. И Келеборна…
Саруман задумчиво пощипывал бороду.
— Любопытнейшие новости, Гарх! Конечно, ждать себя с ними ты заставил изрядно, но, кажется, оно того стоило. Везучий ты, однако, старый валенок! — он хрипло усмехнулся. И, чуть помолчав, добавил негромко и даже как будто с неохотой, глядя в сторону: — Впрочем, я всегда верил… вернее, хотел верить, что ты не погиб.
Это было сказано так небрежно, отрывисто и между прочим, что Гарх, восседавший на краю стола, разом неописуемо возгордился и — одновременно — растроганно сомлел. Слишком хорошо он знал Сарумана, чтобы эта небрежность и невозмутимость могли его обмануть… О, да, да! Переживал ведь за пропавшего посланника, старый сыч, хоть и не желает сейчас в этом признаваться! Всё разом было забыто — и сомнения, и страхи, и полный опасностей ночной перелет через болота; во́рона распирало от счастья и осознания собственной значимости, и, как он ни старался напустить на себя вид чинный и равнодушный, грудь его выпячивалась колесом как-то сама собой, а перья на горле топорщились веером, совершенно дурашливо и по-мальчишески несолидно.
Отчаянным усилием воли он заставил себя укротить неподобающее волнение, придал голосу побольше холодноватой сдержанности и степенно пояснил:
— Ну, я, собственно говоря, тоже вовсе не ожидал тебя тут увидеть… Орчоныш сказал, что ты где-то на юге.
— А что ещё он говорил?
— Что намерен вернуться в Замок и что я должен ждать его — или тебя — здесь… Впрочем, потом за ним по лесу гонялось с дюжину эльфов, так что я не уверен, что ему действительно удалось сбежать.
Саруман приоткрыл ставню и выглянул во двор, где расползались по углам ночные тени, крался вдоль стены серый облезлый кот, и растрепанной метлой размазывал по мостовой грязную лужу какой-то тощий заспанный снага.
— Уже светает. Если бы ему удалось уйти от погони и благополучно миновать болота, он бы сейчас был в Замке.
Гарх дёрнул головой.
— Думаешь, его поймали?
— Девяносто шансов из ста, что поймали. Вопрос — кто и где? Если эльфы — то это еще не самое худшее. Они его, конечно, накажут и запрут в чулане, но до серьёзной расправы дело, надеюсь, не дойдёт… А идти ночью через болота — не самая замечательная идея.
— По-твоему, я мог его переубедить? — уныло прокаркал Гарх. — Он мне и клюва не дал раскрыть, всунул эту проклятую штуку в лапы и был таков.
Саруман взглянул на «эстель», который мирно возлежал на столе, серебристо поблескивая, точно первая, взошедшая на ночном небе ясная звездочка.
— Ладно, как бы там ни было, «эстель» теперь у меня. Осталось заполучить «сит»… — Он решительно подошел к столу, распахнул дверцы настенного шкафчика, забулькал там какими-то снадобьями. — Чтобы вытащить из неприятностей этого глупого орчоныша, мне нужно сначала выбраться из Замка… или хотя бы попытаться это сделать. К счастью, у Каграта весьма кстати закончилось болеутоляющее.
— Ты отравить его хочешь, что ли? — пробормотал ворон.
— Что за кровожадность, Гарх? Всё гораздо проще. — Посмеиваясь, Саруман достал из загашника поддельный «эстель» — тот, который отдал ему Гэдж, — и, показав ворону, небрежно подкинул на ладони. — Дам ему сонных капель, пусть вздремнет полчасика, а я тем временем заменю «сит» вот на эту эльфийскую цацку, должна же она наконец хоть на что-то сгодиться. Не слишком остроумная мысль, но все же лучше, чем совсем ничего.
