— Эй, Махаар, ты куда? Не меня ищешь?
Махаар была одета только в браслеты, «пояс невесты» и крохотную набедренную повязку; её сочное тугое тело лоснилось под слоем ароматических масел, густые черные волосы были украшены сеточкой из ракушек, в мочках ушей позвякивали медные колокольца. Она обернулась — и подошла.
— Ах, это ты, Каграт! Квасишь втихомолку?
— Ну. Давай, подваливай к нашему лагерю, и для тебя чарка найдется… Глотнешь с нами?
Махаар брезгливо покрутила приплюснутым носиком.
— Это «слезы тролля»-то?
— Да что ты! Чистая вишневая дрянь пополам с водой горного родника. Вот, сама погляди.
— Поостерегись, как бы Ахдара тебя не усмотрела с этой «вишневой дрянью». У неё нюх на вишенку еще тот.
— Старая жаба!
— Во-во. Оглянуться не успеешь, как отстранит тебя от участия в Выборе.
Каграт, ухмыляясь, бросил на неё быстрый взгляд.
— И что? Тебя это огорчит?
Махаар пренебрежительно передернула плечами, и медные колокольцы в её ушах отозвались суховатым звоном.
— С чего бы? Вишневого сока перебрал, милый?
Каграт многозначительно прищурился.
— Орку, только что вернувшемуся с опасного задания, позволено, в конце концов, немного расслабиться, а?
— С какого задания?
— С тайного! О котором направо-налево болтать негоже… Ну и угодил я в переделку, надо сказать! Их, — Каграт заговорщицки понизил голос, — было шестеро!
— Кого «их»? — спросила Махаар.
— Шестеро? А мне ты говорил — двое, — невинно напомнил Радбуг.
— Ну, — процедил Каграт, — сначала двое, а потом еще набежали.
Радбуг сделал удивленное лицо.
— Да ну? Это какие-то новые, доселе неведомые подробности, я таких еще не слыхивал. И чем же дело закончилось? Ты, конечно, всех положил?
Каграт хитро посверкивал глазками.
— А то! Они просто не знали, с кем связались! Одного я на месте придушил, как курёнка, а другому кинжал вогнал в брюхо, аж кишки веером разлетелись! А третьему, гаду, ногу одним махом отрубил по самую шею!
— А головы что, у него уже не было? — спросил Радбуг.
Они, все трое, рассмеялись. Махаар чуть повернулась и с интересом посмотрела на Сарумана, задумчиво стряхивающего с рукава хлебные крошки.
— О! А это кто? — Она оглядела волшебника с головы до пят — внимательно и слегка оценивающе, будто телка́ на базаре: не тощ ли, не хром ли, не паршив. — «Крысюк», что ли? Откуда он здесь?
Каграт поморщился.
— Это Шарки, наш лекарь, у него приглашение Гарбры… Не признала?
— Лекарь? — Махаар собрала смазливую мордашку в явно непривычной для неё гримасе задумчивости. — Ах да, Лахаар что-то такое говорила…
— Лахаар — это сеструха твоя, что ли? Не вижу её тут… Она что, не участвует?
— Её мелкому полгода только, где уж ей участвовать… По весне, может быть. — Махаар беззастенчиво протянула руку — её аккуратные коготки оказались выкрашены белой краской, — и с детской непосредственностью капризной красавицы, которой все позволено, потрогала пальцем саруманову бороду, чем-то приглянувшуюся ей необычайно — орки, как известно, подобным украшением похвастаться не могут. Шарки был настолько сыт и пьян, что даже не сразу решил, как к этому стоит относиться.
— Нравится? — спросил Каграт мрачно.
Махаар захихикала:
— Пушистая…
То ли орчанка пришла к выводу, что Саруманом стоит заняться поближе, то ли просто хотела подразнить Каграта — она плюхнулась рядом с Шарки на освободившееся место, обняла его рукой за плечи, привалилась к нему всем телом — и осталась сидеть, вздрагивая от беззвучного смеха, кокетливо поглядывая на орков из-под густых ресниц темными, зеленовато-карими лукавыми глазами. От неё пахло странной сладковато-кислой смесью пота, розового масла и чуть прогорклого свиного жира. Она была такая плотная, пышная и увесистая, а объятия её отличались такой завидной и непреодолимой силой, что у Сарумана разом затрещали ребра и заныли плечи…
— Ну-ну, — свирепо сказал Каграт, — не знал, что ты так тоскуешь по крысюкам… бородищей он тебя приворожил, значит, да? Может, ты теперь и в мужья его выберешь, не поморщишься?
— Вот возьму и выберу. — Махаар приподняла над острыми, подпиленными по последней моде зубками пухлую губу. — А тебе-то какое дело?
— Да никакого. Но я тебе, может, подарок припас. — Каграт сунул руку за пазуху и показал краешек припрятанного там ожерелья. — Хочешь?
— Нет. Впрочем, — Махаар изо всех сил старалась сохранять равнодушный вид, — покажи.
— Разумеется. После Выбора, дорогуша. Ага?
Махаар самодовольно посмеивалась, опустив ресницы, как шторку.
— Ну и наглый ты тип, Каграт. Пожалуй, не выберу я тебя… нет, не выберу. Быгрыха лучше выберу, он молодой, красивый… Он мне серьги с блестящими камушками подарит.
— Кого-кого? Быгрыха? — Каграт расхохотался. — Этого сопляка? Он не доживет до Выбора, клянусь портянками Гомбы!
— Почему не доживет?
— Потому что я так сказал. Потому что он — слишком глупый, сопливый и брехливый щенок, и слишком любит гулять по темным и сырым пустынным подвалам. Того и гляди поскользнется где-нибудь ненароком, расшибет себе маковку…
— Что, прямо так вот и расшибет — насмерть?
— Всяко может статься. Кто из нас заговорен от неприятностей… Ты, поди, уже и уруш этому Быгрыху поднесла, а?
Махаар не ответила. Но вдруг вскочила, осененная неведомой мыслью, многообещающе ущипнула Сарумана за щёку и, озорно сверкая глазами, исчезла в толпе. Каграт проводил её угрюмым взглядом.
— Ладная деваха, мясистая, подержаться при случае есть за что. Хотя провалиться мне в Удун, если я понимаю, что у неё на уме…
— Не топорщись. К ней, говорят, Шавах клинья подбивает, — вполголоса заметил Радбуг.
— И что?
— Ну, может, и ничего. Просто… для сведения. Исподтишка этот урод на любое паскудство способен, или ты не знаешь?
Каграт раздраженно зарычал.
— По-твоему, я боюсь Шаваха, что ли? Это он меня должен бояться, гад.
— А что такое уруш? — без интереса спросил Саруман, с трудом переводя дух. Любвеобильная Махаар помяла его так основательно, что ему требовалось время, чтобы прийти в себя. Отбивать у Шаваха его хорошо промасленную подружку он тем более ни малейшего желания не ощущал, и вообще подумывал о том, что пора убираться с праздника восвояси.
Он тут же получил ответ на свой вопрос, потому что Махаар появилась снова. В руках она держала большие венки, сплетенные из трав, цветов и колосьев.
— Держите, парни! Такие красавчики — и до сих пор без урушей! — Она с хохотом бросила по связке цветов Каграту, Радбугу и Саруману, тряхнула головой и, повернувшись на пятках, исчезла в толпе. Орки проводили её долгими озадаченными взглядами.
— И что все это значит? — спросил Шарки, разглядывая доставшийся ему «уруш»: он был сплетен из травы, в которую там и сям вкраплялись желтоватые цветочки пыльника, голубоватые метелки щетинника и твердые красные ягодки «болотного глаза».
Каграт покосился на него сердито.
— Пока ничего. Это просто знак… типа она кого-то из нас выбрать собирается, глаз на нас положила, в общем. Да ты не дергайся… Она может двадцать штук таких венков раздать, наобещает всем… а выберет-то все равно одного кого-то. Если, конечно, ты вообще до Выбора доживешь.
— А что, можно и не дожить?
— Да всякое случается, — небрежно отозвался вместо Каграта Радбуг. — Одарит этак «невеста» добра молодца венком, а в день Выбора он и не является, лежит где-нибудь в канаве со сломанной, скажем, ногой, если не шеей. «Женихов», видишь ли, тут куда больше, нежели «невест», так что «невесты» и сами рады всякую шушеру отсеять.
— Ну да, — проворчал Каграт. — Развлекаются бабы так, ясно? Парней дразнят, а заодно проверку на прочность устраивают. Сумеешь дожить до Выбора без потерь — значит, действительно достоин быть выбранным… Впрочем, тебя-то, может, и не тронут: ты же все-таки лекарь.
