Я никогда не думал, что способен на это.

Я верил, что родился волком, буду жить волком и умру волком. Подчиняясь законам хищников, а не философов.

Теперь мое представление о себе разрушается, и я задаюсь вопросом, каким мог бы стать рядом с такой женщиной. Чего мы могли бы достичь вместе.

Смогут ли милосердие и сила ужиться вместе? Любовь и доминирование?

Обнаженное, мягкое тело Клэр прижато к моему. Ее нога закинута на мое бедро, голая киска прижимается к моей коже.

Она тихо стонет во сне, ее бедра нежно трутся об меня.

Я чувствую, как ее соски напрягаются возле моих ребер.

Непослушная маленькая мегера… никогда не насытится. Неважно, как грубо я с ней обращаюсь, как глубоко я ее трахаю, она все равно жаждет большего.

Когда я убираю бедро от ее сладкой маленькой щелочки, она жалобно вздыхает, ее темные ресницы трепещут, кончики пальцев тянутся ко мне.

Я толкаю ее на спину.

Ее колени раздвигаются, киска раскрывается для меня, как цветок.

Провожу кончиками пальцев по обнаженному бугорку ее клитора, набухшему и теплому.

Она стонет, ее ноги дрожат от моего прикосновения.

Я никогда не чувствовал такой бархатной мягкости. Я никогда не встречал такой отзывчивой женщины. Я погружаю в нее один палец, чувствуя, как она сжимается вокруг него, и наблюдаю, как она снова покачивает бедрами, умоляя меня проникнуть в нее глубже, потереть сильнее.

Я мог бы часами прикасаться к ней вот так.

Эта киска — неизведанная земля, а мои пальцы — Магеллан[8]. Я хочу исследовать каждую ее частичку. Провожу пальцами вверх и вниз по ее складочкам, обхватываю ладонью ее киску, размазываю влажность, касаюсь ее задницы, настолько плотно сжатой, что не могу поверить, что всего час назад я ее трахал.

Мой член пульсирует от этого воспоминания.

Нет акта более доминирующего, чем анальный секс. Это требует от женщины полного подчинения. Она должна находиться в состоянии полного принятия, когда все ее тело расслабляется, она становится мягкой и податливой, как теплая ириска. То, что сначала кажется невозможным и даже болезненным, превращается в глубокое и отчаянное удовольствие, настолько интенсивное, что к концу Клэр умоляла меня толкаться жестче.

Клэр хнычет, ноги раздвигаются шире, ее киска жаждет наполнения.

Вместо этого я проскальзываю под простыни, вдыхая теплый, сладкий аромат ее кожи, спускаясь к нежному изгибу ее пупка, по бедрам, вниз к моему любимому месту.

Просовываю свой язык внутрь нее.

Клэр ахает, прижимая свой клитор к моей верхней губе.

Я трахаю ее языком, потирая подушечкой большого пальца клитор.

Полусонная и наполовину бодрствующая, она наклоняется, чтобы запустить пальцы в мои волосы, царапая кожу головы ногтями. Каждая точка трения посылает восхитительные искры удовольствия по моему позвоночнику. Ее аромат наполняет мой нос и рот, насыщенный и опьяняющий. Ее киска — кошачья мята, и я будто под кайфом.

Она прижимается ко мне бедрами, все мое лицо мокрое и скользкое. Я хочу больше, больше, больше.

Я трахаю ее двумя пальцами, проводя языком по клитору. Он никогда не был таким опухшим. Я нежно посасываю его, дергая кончиком языка.

Клэр начинает кончать, еще не совсем проснувшись. Ее стоны глубокие и гортанные, хриплые от дремоты.

Она кончает мне на язык, бедрами сжимая мою голову.

Прежде чем она успевает осознать, я погружаю свой член в это до боли чувствительное влагалище.

Теперь ее глаза распахиваются, и она смотрит на меня так, будто все предыдущее ей снилось, и я ее потревожил.

— Скажи, что я принадлежу тебе, — стонет она.

— Ты моя, — рычу я. — Я никогда тебя не отпущу.

— Скажи мне, что я твоя хорошая девочка…

— Ты моя принцесса, моя королева. Я убью любого, кто хоть пальцем тебя тронет. Лишь я могу прикасаться к тебе. Лишь я могу смотреть на тебя. Ты моя и только.

Она тянет меня на себя, впиваясь ногтями в спину, крепко прижимая к себе.

Снова кончает, ее киска сжимается вокруг моего члена.

При этом она вздыхает мне на ухо:

— Ох… Константин…

Звук моего имени на ее языке дает толчок, и я извергаюсь внутри нее. Оргазм такой мощный, такой всеохватывающий, что комната становится морем черноты, и сознание исчезает.

***

Когда я просыпаюсь, Клэр уже не спит.

Это единственный раз в моей жизни, когда женщина встала раньше меня. Обычно малейший звук, малейшее движение заставляют меня проснуться.

Я слишком крепко спал.

Все мое тело кажется тяжелым и теплым, все еще одурманенным удовольствием.

Клэр сидит на подоконнике, глядя на улицу, одетая в мою кофту. Она свисает почти до колен, как платье, ее голые ноги поджаты под себя. Волосы взъерошены, лицо очаровательно опухшее со сна.

Она не заметила, что я не сплю, бросаю на нее взгляд.

Я вижу ее печаль.

Она беспокойная и несчастная. Может быть, она даже не помнит прошлую ночь.

Когда я сажусь, она вздрагивает и поворачивается ко мне.

— Доброе утро, — говорит она.

Формальность приветствия далека от того, что она стонала мне на ухо, когда кончала.

Я уже чувствую, как напрягается мое лицо, как внутри меня захлопываются ставни. Я никогда раньше не был уязвим перед болью — все внутри меня восстает против.

— Я почти вижу дом своих родителей из этого окна.

— Знаю.

Мой голос звучит холоднее, чем я хотел.

— Я подумала… — она колеблется.

Я уже знаю, что она собирается сказать, но продолжаю молчать.

— Тебе нужны доказательства, — говорит Клэр. Ее голос мягкий, но уверенный, глаза прикованы к моему лицу. — Я знаю пароль отца к компьютеру в его офисе. Могу просмотреть его файлы. Тогда мы оба узнаем правду.

— Ты хочешь пойти домой, — говорю я категорично.

Клэр вздрагивает.

— Я не хочу… нет. Просто… я хочу узнать, Константин. Я должна знать наверняка.

— Я уже сказал тебе наверняка.

— Это не одно и то же! — ее щеки порозовели, глаза заблестели. Тем не менее, она борется за контроль, борется за то, чтобы ее поняли.

Я не могу ее понять. Потому что не могу принять это.

— А как насчет прошлой ночи? — злюсь я. — Когда ты принадлежала мне.

Я искажаю слова самым уродливым образом. Грудь Клэр быстро поднимается и опускается под моей кофтой. Я знаю, что расстраиваю ее, но, кажется, не могу остановиться.

— Константин… мне… мне не все равно на тебя, и на то, что с тобой происходит…

— Еще бы, — усмехаюсь я. — Ты же у нас рыцарь. Ты хотела спасти меня с того момента, как мы встретились. Даже до того, как мы встретились. Тебе насрать, был бы я или другая потерянная душа.

— Нет! Я не это имела…

— Мне не нужна твоя гребаная жалость, — рычу я. — Ты мне не нужна. Я могу найти доказательства с твоей помощью или без нее.

— Но я хочу…

— Мне похрену, чего ты хочешь.

Клэр отшатывается, как будто я дал ей пощечину.

Я бы никогда так не сделал.

Но я все равно оттолкнул ее морально. Грубо и болезненно.

Потому что Клэр обречена предать меня. В тот момент, когда она вернется в дом, в безопасность к родителям, окунется в свою привилегированную и защищенную жизнь, все, что было между нами, испарится, как роса на горячем асфальте.

Я втянул ее в этот безумный роман. Подобного она никогда не хотела для себя. Не хотела преступника. Убийцу.

Она на мгновение потеряла рассудок и в безумии прильнула ко мне.

Но она не любит меня. Это не возможно

Она хочет вернуться домой. Ее прежняя жизнь зовет.

Возможно, меня тоже.

Гораздо проще, когда я думаю только о себе. Когда я режу, избиваю и сжигаю любого на своем пути без малейших угрызений совести.

— Ты права, Клэр, — говорю я, поднимаясь с кровати, голый и холодный, как твердый камень. — Тебе пора домой.

Клэр

Я смотрю в окно спальни и заставляю себя подавить болезненное, скрученное чувство тошноты в животе. Прохладное покалывание в задней части шеи говорит: что-то не так.