Коннор Магуайр прищуривает глаза, внимательно рассматривая ее.

— И как все это касается тебя? — говорит он, его мелодичность теперь доходит до шипения.

— Не все в Пустоши прогнили до черноты, — говорю я Коннору, перебивая то, чтобы не ответила Клэр. — Она хорошая девочка. Она хочет справедливости.

Я не могу допустить, чтобы Коннор подозревал Валенсию в этом — пока нет, не сейчас, когда Клэр рядом со мной. Если Валенсия был причастен к смерти Рокси, то самым верным способом для Коннора отомстить за свою дочь было бы убить дочь Валенсии прямо здесь и сейчас. А этого я не могу допустить.

Уловив намек, Клэр закрывает рот, тщательно скрывая дрожь в руках, засовывая их в карманы. У нее улучшается бесстрастное выражение лица. Ох, моя маленькая птичка. За то короткое время, что я ее знаю, она уже научилась прятать эмоции.

Однако я все еще мог читать ее мысли.

Она в ужасе. Она думает, что эта авантюра того не стоит, и пошла со мной прямо в паб Магуайров. Пытаясь доказать нашу невиновность, подставляя наши глотки под их ножи.

— Убей их обоих, — хрипит старый Киан Магуайр у окна. — Сделай так, чтобы вся эта проблема исчезла раз и навсегда.

Один из ирландских головорезов заговаривает, нарушая хрупкую тишину. Я узнаю его, он был в Яме — у него все еще синяк в форме моего кулака на правой стороне лица.

— Возможно, он говорит правду. Он едва пытался защищаться у Петрова.

Коннор фыркает, как будто это ничего не значит, но по его хмурому виду я могу сказать, что это его беспокоит — он знает мое поведение. Он знает, что я никогда не применял смертельную силу против его людей, даже когда они пытались убить меня. Он знает, что я допрашивал его сына лишь с малой долей жестокости.

— Альянс все еще можно спасти, — тихо говорю я.

— Ни за что! — Коннор воет. — Не после того, что случилось с Рокси! Ты не защитил ее!

И теперь впервые я вижу правду: Магуайр знает, что я не убивал его дочь.

Но все равно злится. Потому что она умерла рядом со мной, в футе от моего лица, в то время как я не смог это остановить.

— Ты прав, — тихо говорю я. — И за это я глубоко, глубоко сожалею.

Коннор слышит мою искренность. Он смотрит на меня, слегка нахмурившись.

Я никогда не любил Рокси. И все же самый большой позор в моей жизни — это то, что я согласился присматривать за ней, но не смог этого сделать.

Я проснулся от того, что ее широко открытые глаза смотрели на меня в ответ, полные ужаса, лишенные жизни. Умоляющие помочь ей.

Я никогда не позволю этому случиться снова.

Особенно не с Клэр.

— Помоги мне найти того, кто это сделал, — говорю я Магуайру. — Работай со мной, а не против меня. Мы оба можем отомстить.

— Что насчет нее? — спрашивает Коннор, кивая головой в сторону Клэр, не глядя. — Твои приоритеты разделились, Константин.

— Нет, это не так, — категорично говорю я. — У меня есть только одна цель: убить всех до последнего, кто приложил руку к этому заговору.

Боковым зрением я вижу, как Клэр вздрагивает.

Она знает, что это относится и к ее отцу.

— Чего ты хочешь от нас? — требует Найл.

Он быстро соображает — совсем как его отец.

— Я хочу, чтобы вы получили полицейское досье по этому делу, — говорю я. — Полное гребаное досье, а не то дерьмо, которое Валенсия принес в суд. Я знаю, ты можешь это сделать, половина копов в полиции — ирландцы. И я хочу получить доступ к записям вашей системы безопасности до и после ее смерти, особенно связанным с любым возможным вторжением в вашу собственность.

— Полиция, может, и ирландцы, но они не Магуайры, — говорит Коннор, складывая свои мускулистые красные руки на груди.

— Они все еще гребаные ирландцы. Ты можешь, — говорю я решительно.

Коннор не согласен, но и не спорит.

— Я буду на связи, — говорю я, беря Клэр за руку и снова пятясь к двери.

Никто из ирландцев не двигается с места, наблюдая, как мы уходим, их бледные, недоверчивые взгляды прикованы к нашим лицам. Только Чоппер прощается со мной тихим поскуливанием.

Как только мы выходим на улицу, Клэр набрасывается на меня.

— Ты использовал меня! — кричит она.

— Тихо, — говорю я, таща ее обратно к мотоциклу. — Они услышат.

— Мне все равно! — кричит она, испытывая сильное искушение зажать ей рот рукой. Или, может быть, снова перекинуть ее через колено.

— Тебе, блять, будет не все равно, — рычу я. — Не совершай ошибку, думая, что они на твоей стороне.

— О, я все понимаю, — шипит мне Клэр. — Ты делал ставку на то, что они не захотят убить тебя у меня на глазах — вот почему ты взял меня с собой. Хотя чертовски хорошо знаю, что они были бы счастливы пристрелить и меня тоже, если бы разделяли твое мнение о моем отце.

— Ну, они же этого не сделали, — рычу я ей в ответ. — И я бы хотел, чтобы так и оставалось, так что говори потише.

— Я не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как ты убиваешь его, — говорит Клэр. — Он все еще мой отец.

— О, да? — я усмехаюсь. — И что, по-твоему, должно произойти? Хочешь, чтобы я просто передал улики полиции? Они в этом замешаны, помнишь? Даже если бы существовала такая вещь, как правосудие, и они бросили бы твоего батю в Десмакс, он бы не просидел там и гребаной недели. Результат в любом случае один и тот же.

Клэр пристально смотрит на меня, впервые по-настоящему обдумывая это.

Она сказала, что хочет знать правду, но не хочет того, что последует за этим.

Она не хочет последствий.

Клэр

Надо было подумать дважды, прежде чем доверять ему. Нужно было догадаться, что он будет использовать меня, и есть причина, по которой он забрал меня с собой из тюрьмы.

Я знаю, что он способен на невыразимую жестокость. Я видела это собственными глазами. Я знаю, что он планирует еще больше. И все же…

Когда он так на меня смотрит… с этим блеском в глазах, будто я особенная, я начала верить, что это правда.

Когда он обнимал меня… с яростным чувством собственничества, я начала верить, будто что-то значу для него.

Я никогда раньше не чувствовала подобного. Я надеялась, мечтала и желала гораздо большего. И сделала то, чего никогда не делала. Заткнула мозг и слушала сердце.

Я никогда не позволяла управлять эмоциям, и не собираюсь начинать.

— Садись на байк, — рычит он голосом, все еще искаженным гневом. Я надеваю шлем на голову.

— Окей, — огрызаюсь я. Я хочу заорать, чтобы он отвез меня домой, где я смогу залечить свои раны, пока не вспоминаю, что мы не на свидании.

Его глаза прищуриваются, когда он держит байк для меня. Я перекидываю ногу и скрещиваю руки на груди. Немного покачиваюсь, но он быстро поправляет. Я расслабляюсь, когда байк привыкает к моему весу.

— Ты поедешь или как? — мой голос дрожит от гнева. Он бросает на меня предупреждающий взгляд, будто говоря не давить на него слишком сильно. Была бы я умнее, то сделала то, что мы в академических кругах называем деэскалацией.

Вспоминаю эту фразу в своем учебнике.

Деэскалация — акт уменьшения интенсивности конфликта или потенциально насильственной ситуации.

Я до сих пор вижу образы полицейских, служб быстрого реагирования и медицинского персонала, деэскалирующих ситуацию. Я до сих пор слышу, как мой профессор напоминает нам, как важно при общении с психически больными или обезумевшими людьми сохранять хладнокровие, спокойствие и собранность, так сказать, не подливать масла в огонь.

Но все мои тренировки, мой опыт и мое образование сейчас ничего не значат, и я, кажется, не могу совладать со своим гневом.

Воздух между нами потрескивает, наполненный электрическими искрами.

— Ты собираешься просто стоять там и сердито смотреть на меня? Я не знаю, как управлять этой штукой, и сильно сомневаюсь, что он самодвижущийся.

Самодвижущийся? Боже, о чем я вообще думаю?

Его спина напрягается, и сначала он не реагирует. Когда мне надоедает, что он молчит или что он там, черт возьми, делает, и я открываю рот, он открывает свой и начинает говорить.