Череп, проломленный винной бутылкой…

Причина смерти: удушение…

— Разве это не мешает на работе быть красивой? — спрашиваю я ее.

Она шумно выдыхает, наполовину не веря, наполовину взволнованная.

— Я не… пожалуйста, не пытайтесь манипулировать мной с помощью лести.

— Я не льщу. Ты потрясающая женщина, пытаешься работать с убийцами и насильниками. Хочешь сказать, это не отвлекает?

Она хмурится.

— Нет никаких проблем.

— Это невозможно.

Теперь она выглядит почти сердитой.

— Во мне нет ничего особенного, — прямо говорит она.

Я не знаю, почему она так упорно считает себя некрасивой — возможно, у нее нет очевидной броскости, присущей женщинам определенного типа, но красота Клэр тем более сильна своей утонченностью. Нежность и сияние кожи, как будто малейшее прикосновение может оставить на ней синяки… большие темные глаза, такие влажные, что кажутся почти полными слез…

Из-за этой хрупкости я хочу делать с ней ужасные вещи.

И также сильно хочу защитить ее. Она как маленькая птичка, которая могла бы поместиться в моей ладони… Соловей, поющий только для меня…

— Не скромничай. Ты видела, как мужчины смотрят на тебя. Скажи правду, Клэр.

Она прикусывает уголок губы, раздраженная тем, что я назвал ее по имени, и моим командным тоном.

Тем не менее, я вижу, как этот тон овладевает ею, заставляя ответить.

— Мужчины всегда пялятся на женщин, — говорит она.

— Они больше пялятся на тебя… хотя что тут удивительного?

— Мистер Рогов, — резко говорит она. — Я же сказала, мы здесь не для того, чтобы обсуждать меня.

— Помню, — говорю я.

Но думаю, что она будет обсуждать себя, если я подтолкну ее. Потому что, как бы мисс Найтингейл ни старалась быть строгой, сохранять профессионализм, я вижу правду за ее тонким фасадом. Я вижу, как она вздрагивает, когда я лаю, как она извивается под моим пристальным взглядом. Как ее глаза вспыхивают, встречаясь с моими, когда я говорю более мягким тоном, и как ее щеки розовеют, когда я делаю комплименты. Клэр была воспитана в уважении к авторитетам.

— Как именно ты планируешь меня реабилитировать? — спрашиваю я.

Кончик ее языка высовывается, увлажняя бледные губы.

— Часто бывает полезно изучить, существует ли глубинная психиатрическая проблема, которая может способствовать негативному поведению. Мы можем провести тесты, чтобы определить, может ли шизофрения или депрессия…

— Я не сумасшедший, — говорю я категорично.

— Психическое здоровье — это целый спектр, — говорит она. — Нет четкой границы между психическими заболеваниями и здоровым, рациональным умом. И в любом случае, даже без диагноза, я все равно могу помочь понять ваши триггеры и скорректировать ваше поведение.

— Правда? — говорю я. — И скольким заключенным ты помогла таким образом?

Она ерзает на своем месте.

— Это не совсем…

— Как долго ты здесь работаешь? — требую я.

Я услышал, как она запнулась. Я чертовски уверен, что она собиралась признать, что я был ее первым пациентом.

— Я новичок в этой тюрьме, — говорит она с отважной попыткой сохранить достоинство. — Но уверяю вас, я полностью лицензированный психолог с…

— Да? — смеюсь я. — Когда ты получила лицензию? Чернила то высохли?

Клэр делает медленный вдох, пытаясь избавиться от моих насмешек.

Это не работает. Когда она собирается открыть мою папку, ее рука дергается, и ручка падает на пол.

Это остается между нами.

Она сильно наклоняется со своего стула, чтобы поднять ее, длинная прядь блестящих темных волос соскальзывает с плеча и свисает на грязный ковер.

Она хватает ручку и снова подтягивается.

Когда она поднимается, я бросаюсь вперед, натягивая цепь. Хватаю прядь волос и крепко наматываю ее на руку, рывком поднимая ее со стула и подтягивая к себе. У меня не так много места для маневра, но даже закованный в цепи, я с легкостью одолеваю ее.

Я притягиваю ее полностью в кольцо своей правой руки, моя рука запутывается в ее волосах, пальцы сжимаются у основания ее шеи. Ее миниатюрное тельце прижимается к моей груди. Мы смотрим друг другу в глаза, нос к носу, моя другая рука зажимает ей рот.

В этом положении я мог бы поцеловать ее или задушить с таким же минимальным усилием.

— Вот как я понял, что ты гребаный любитель, — рычу я, глядя в испуганные глаза. — Потому что профессионал не распускает волосы и не берет ручку. Черт, я сомневаюсь, что они поднесли бы ручку ближе чем на сто футов к такому человеку, как я. Они бы знали, что я могу проткнуть глаз быстрее, чем они успеют моргнуть.

Все ее тело дрожит. Слезы блестят в уголках больших темных глаз.

К ее чести, она не кричит и не пытается сопротивляться. Она знает, что это бессмысленно.

Она чувствует, как моя рука обнимает ее. Она знает, что я мог бы сломать ей позвоночник прежде, чем охранники смогли бы пройти через эту дверь.

Она смотрит мне в глаза, что-то ища. Может быть, какую-то искру человечности. Может быть, какой-то намек на ужасную судьбу, уготованную ей.

Она не найдет того, что ищет.

Я рычу:

— Считай, что ты предупреждена. Я не гребаный социальный эксперимент. Я не буду исправляться. Я преступник. Чудовище. Убийца. Я был таким и всегда буду.

Она тяжело дышит, не в силах скрыть, как дрожит и задыхается в моих объятиях. Она напугана, унижена, изо всех сил старается не разрыдаться.

Она думает, что может проводить на мне тесты. Что ж, прямо сейчас я провожу с ней тест. И их будет еще много, если она осмелится навестить меня снова. У меня есть подозрения насчет Клэр, состояние, которое я мог бы диагностировать у нее так же легко, как она могла бы назвать меня социопатом и преступником.

Я делаю последний вдох этого небесного аромата.

— Иди домой, Клэр. Найди хорошего биржевого маклера[1], вступи в загородный клуб. Это твое единственное предупреждение.

Я отпускаю ее, позволяя ей отшатнуться от меня.

Ее так сильно трясет, что она с трудом может поднять свою папку и портфель.

Она бросает на меня последний полный ужаса взгляд. Затем выбегает из комнаты.

Проходит двадцать минут, возвращаются охранники.

Я ожидаю, что они накажут меня за то, что я поднял руку на психолога.

Вместо этого они уводят меня обратно в одиночную камеру, как будто ничего не случилось.

Это говорит все, что нужно о моем будущем с Клэр Найтингейл.

Клэр

Свет в туалете для персонала то включается, то выключается, и на один дикий, ужасающий момент я боюсь, что он вообще погаснет.

Я никогда не боялась темноты, но после сегодняшнего…

Лампы мигают и снова включаются, заливая комнату таким ярким светом, что он ослепляет. Я моргаю и оглядываюсь.

Несмотря на то, что здесь несколько кабинок и дверь должна оставаться открытой, я пинком закрываю ее и запираю на засов. Прислоняю предплечье к холодной стали, прижимаюсь лбом к руке, закрываю глаза и глубоко дышу.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох — я все еще чувствую его запах. Сырой и землистый, как свежеотколотый камень, обнаженный оползнем. Чистый, с едва уловимым привкусом сосны. Непримиримо мужской.

Выдох.

Я в порядке.

Я в порядке.

Я выпрямляюсь и представляю, что сказала бы моя мать, если бы узнала, что я прислонилась к двери туалета в тюрьме. Она, вероятно, заставила бы меня вымыться в дезинфицирующем средстве для рук и сдать тест на ЗППП.

Здесь на удивление чисто, в отличие от остальной тюрьмы. Как учительская в захудалой школе, это маленький кусочек нормальной жизни в унылой обстановке.

Слава Богу за это. Мне нужно что-нибудь чистое сейчас. Что-то нормальное и обыденное.

Надо было подать рапорт. У него могут быть серьезные неприятности за то, что он сделал, и мой долг сообщать властям о любых случаях жестокого обращения или неправильного поведения. И если мой отец узнает…