Сначала он не отвечает, но и не отводит взгляда. Он наклоняется ближе ко мне, опираясь на руку. Я чувствую аромат мыла. И этот аромат творит неожиданные вещи с моим телом.

Я с трудом сглатываю. Дыхание затрудняется. Пульс учащается.

— Убийство для него будет милосердием, Клэр.

Он не станет его убивать. Сначала помучает.

Я смотрю на него, разинув рот, не зная, что и думать. Мой разум загроможден мыслями.

Если то, что он говорит, правда… Хотя у него нет доказательств вины моего отца, а у меня нет доказательств его невиновности… Мой отец убил невинную женщину. Жестоко. Это непростительный грех, за который он заслуживает наказания.

Я не могу сравнить своего отца — элиту, которая играет в гольф по выходным, — с человеком, стоящим за убийством. Он носит носки с рисунком ромбиков.

Этого не может быть.

Этого не может быть.

Но зачем еще Константину настаивать на своей невиновности? Зачем ему вытаскивать меня из тюрьмы и предполагать, что я в сговоре с отцом?

Я не могу так легко сдаться. Я не должна верить тому, что он говорит.

— Как твой отец относится к тебе, Клэр?

Я смотрю на него, удивленная вопросом.

— Что?

— Он причиняет тебе боль? Или ты для него особенная?

Я отвожу взгляд. Мне не нравится эта тема разговора, но сейчас нет смысла вести себя как мама.

Если бы руки не были скованы, я бы пожала плечами. Я стараюсь казаться беспечной.

— Он неплохой отец. Он не… причиняет мне боль. Ну, во всяком случае, физически.

Смертельное спокойствие овладевает Константином.

— Как он причинял тебе боль?

— Ну, он просто… многого ожидает от меня. Я должна выглядеть идеально, вести себя безупречно. Я должна была получать отличные оценки, водить красивую машину. Все, что меньше совершенства, портит его репутацию, и не раз он упрекал меня в том, что я не такая дочь, какую он хочет.

К удивлению, у меня в горле встает комок. Я ненавижу думать об этом. Я годами ходила к психотерапевту, чтобы справиться с этим, но, по-видимому, просто похоронила всё.

— Понимаю. Так вот почему ты скрывала от него свою работу. Он бы никогда не одобрил, если бы его идеальная дочь запятнала себя работой в тюрьме.

Значит, он мне верит? Я киваю.

— Да. Почему ты хочешь это знать?

— Если он и тебе причинил боль, я вспомню об этом, когда доберусь до него.

Я пристально смотрю на него. Он бы… отомстил за меня? Я не знаю, как реагировать.

Пытаюсь подавить зевок, измученная всем, что произошло. Константин переводит взгляд на кандалы над моей головой.

— Трудно спать в наручниках. Я могу снять их, но если ты попытаешься сделать что-нибудь хотя бы отдаленно глупое, я свяжу тебя и отшлепаю. Понятно?

Волна страха пронзает меня. У меня нет ни малейшего сомнения, что он так и сделал бы.

Я киваю.

— За этой дверью находятся трое вооруженных людей. Они все подчиняются моему приказу. Я заплатил хорошие деньги за хороший ночной сон, и ждал чертовски долго, чтобы рисковать этим.

Я снова киваю.

— Сначала поешь.

Я открываю рот и позволяю ему покормить меня. Сочные сыры, маленькие кусочки изысканных бутербродов и оливки, а затем вода, которую он милостиво подносит к моему рту. Я отворачиваюсь от его руки, когда напиваюсь, и он не настаивает.

Когда заканчиваю есть, он расстегивает наручники, и мои запястья освобождаются.

— Мне нужно в ванную.

— Я пойду с тобой.

Я корчу гримасу, но он только посмеивается.

— У тебя может быть определенная степень уединения, маленькая птичка, но не думай, что я тебе доверяю.

Я заставляю себя встать и разминаю ноющие конечности. Отдала бы половину своего наследства за массаж.

Я в ярости после всего, что произошло, поэтому бросаю через плечо:

— Ты сбежал из тюрьмы, засунул меня в какой-то отсек для побега, отвез меня на отвратительную скотобойню, затем допрашивал меня, и это ты мне не доверяешь?

Ахаю, когда его ладонь так сильно ударяет меня по заднице, что я чуть не спотыкаюсь. Я таращусь на него, разинув рот, но он стоит позади меня, явно готовый нанести еще одну затрещину, если я заговорю в ответ.

— Следи за своим тоном, птичка. Будешь делать то, что тебе говорят.

Мои щеки пылают. Я иду в ванную как на иголках, боясь того, что он сделает со мной дальше, но он только следует за мной и ждет за дверью. Я смотрю на себя в зеркало. Волосы растрепаны, макияж давно поблек. У меня круги под глазами и маленькие красные отметины на плечах и груди, вероятно, от того, что меня заковали в цепи и таскали повсюду, как тряпичную куклу.

Я выгляжу дикой и напуганной. Мне это не нравится. Выпрямляюсь, брызгаю водой на лицо и провожу пальцами по волосам.

Мои родители, должно быть, в бешенстве. Не могу себе представить, через что они проходят. Но если папа сделал то, что сказал Константин… возможно, он боится по совершенно другой причине.

Мне нужно поспать. Забыть о прошедшем. Подумать о том, что делать дальше, и подготовиться к тому, что сделает Константин.

Я закрываю дверь, выпрямляюсь и иду обратно в его логово.

Константин

Придется оставить свою маленькую птичку в клетке, пока я занимаюсь кое-какими делами. Ее тщательно охраняют трое моих солдат, но все же я испытываю странное чувство неловкости, покидая ее, даже после того, как рявкнул на Юрия по пути из клуба:

— Никто не заходит в мой номер и никто не выходит. Не разговаривай с ней. Не смотри на нее. Держите эту дверь запертой.

— Да, босс, — смиренно ответил Юрий.

Мысль о Клэр — с растрепанными волосами, сонными глазами и обнаженной в этой смятой постели — постоянно у меня в голове, пока я встречаюсь с Эммануэлем, чтобы узнать о состоянии каждого из моих многочисленных предприятий.

Эммануэль — мой двоюродный брат и один из моих самых близких друзей.

Наши отцы — братья.

Дядя Иво совсем не похож на моего отца. Он любит еду, вино и женщин — обычно в таком порядке. Он любит шутить о том, как приятно быть младшим братом, не имея никаких обязанностей лидера и всех сопутствующих наград.

«Больших наград, — дразнил он моего отца, — Но я все равно единственный, у кого есть время наслаждаться ими».

Эммануэль такой же непочтительный, как и его отец, и один из немногих людей, которые действительно могут меня рассмешить. Он хороший авторитет, на которого я всегда могу положиться — до тех пор, пока он не переусердствует. Как и отец, Эммануэль любит слишком часто пробовать товары преступного мира.

Эммануэль внешне похож на свою мать — худощавое телосложение, темные волосы, темные глаза, землистый цвет лица. Хотя он высокий и довольно симпатичный, женщины его не любят. Рокси он никогда не нравился — вероятно, он отпускал слишком много шуток в ее сторону.

«Он просто слишком много болтает», — говорил я ей.

Прямо сейчас он говорит со скоростью мили в минуту:

— Копы повсюду ищут тебя. Они ворвались в казино на улице Блек и разбили кучу игровых автоматов.

Я стискиваю зубы, взбешенный расходами на починку этих машин.

Шеф Парсонс стал чертовски смелым, если приказывает своим офицерам атаковать мое казино.

С другой стороны, он уже был чертовски смелым, когда помогал Валенсии подставить меня.

Признание Клэр в том, что ее отец лично дружит с Парсонсом, меня не удивило — сфабрикованные доказательства были слишком вескими. Это заговор, который идет до самого верха, как говорится.

Но с какой целью?

До моего союза с ирландцами я бы сказал, что Коннор Магуайр был моим врагом номер один. Он тот, кто больше всего выиграл бы, если бы меня бросили в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.

Но думаю, он был доволен нашим соглашением. И ни за что на свете не допустил бы, чтобы его любимая дочь была убита в качестве сопутствующего ущерба.

Мне не нужны яростные попытки убийства от ирландцев, чтобы понять: они действительно чертовски взбешены тем, что Рокси мертва.