– Сжальтесь хотя бы над детьми.

Кристиан посмотрел в угол зала, где копошились оборванные и грязные мальчишки, и потянулся к кошельку.

Глаза хозяйки загорелись. Она неотрывно следила за движением его руки, и когда в протянутую ладонь упали монеты, запричитала:

– Пусть Господь хранит вас! Пусть путь будет легким и приятным!

– Она нас обобрала, – сказал в спину Энни Джером, когда они уже практически подошли к карете.

– И вы туда же, – буркнула Энни.

– Эниана, за ночь на сеновале мы отдали столько же, сколько за постой в лучшей гостинице Парижа, включая ужин с несколькими сменами блюд, – вмешался в разговор Кристиан, пытаясь уберечь Джерома от нападок Энни.

– Она нуждается в деньгах.

– Всем не поможешь.

– Но можно помочь хоть кому-то, и тогда в мире нуждающихся станет меньше, – отрезала Энни. – Я поеду с Джеромом, не хочу быть с вами в одной карете. По крайней мере, пока.

– Как вам будет угодно.

Энни забралась на козлы, путаясь в платье. Каким же надо быть жадным, чтобы пожалеть для бедной женщины денег! Да он в таверне оставляет больше!

Джером, усевшись рядом, покосился на нее:

– Ну, ты, дочка, ежели что, говори. Ну, солнце там напечет. Неудобно сидеть будет. Сидушка-то здесь жесткая. Вам, молодым, красивым, непривычно на такой.

– Хорошо, дядюшка Джером. Он всегда такой противный?

– Ты, дочка, на него не обижайся. Все хозяин правильно говорит. Платить нужно ровно столько, сколько это стоит. Иначе будут на тебя смотреть все как на кошелек ходячий. Будут думать, что счету деньгам не знаешь, да надуть каждый пытаться будет.

Эниана хмурилась, но из уважения к старику не спорила.

– Доброту принимают за слабость. Щедрость за расточительство. Нежелание обидеть за трусость, – с едва уловимой горечью в голосе произнес Джером.

– И что теперь – быть злобным, жадным грубияном? – не выдержала Энни. – Вы прямо портрет герцога де Бриенна нарисовали.

– Зря ты так, дочка, он хороший.

– Вы просто к нему привыкли. И не замечаете ничего, – буркнула Энни.

– И ты, дочка, хорошая. Добрая. Но доброта должна быть не в ущерб себе. Не может человек отдать больше, чем имеет сам.

Несмотря на то что солнце успело подняться высоко, было довольно прохладно. Энни куталась в плащ, порывы ветра пронизывали шерстяную ткань.

– Дочка, не стоит тебе здесь сидеть. Продует. Давай остановлю. В карете согреешься, – уговаривал Джером, но Энни качала головой.

– Упертая ты. И непонятно хорошо это или плохо. Иногда хорошо, а бывает так, что и во вред.

Ближе к обеду потеплело. Энни больше нравилось сидеть здесь, на козлах. Во-первых, открывался прекрасный панорамный вид. Это совсем не то, что смотреть в небольшое окошко кареты. Во-вторых, легкий ветерок, уже не холодный, как утром, приятно обдувал щеки, развевал волосы. Воздух пах наступающей весной, обещанием тепла. В-третьих, здесь не было Кристиана. А в-четвертых, Джером вскоре с философских рассуждений о жизни переключился на простые житейские байки, что нравилось Энни куда больше.

Энни вздрогнула, когда в окошко постучали. Джером натянул вожжи, и карета замедлила ход и остановилась. Дверца приоткрылась, оттуда выскочил Кристиан.

– Эниана, вам еще не надоело что-то доказывать?

– С чего вы это взяли? Я ничего никому не доказываю. Мне здесь больше нравится.

– Уже пора обедать. Вы, вероятно, проголодались.

– Совершенно нет.

– Ваша ворона по вас скучает. Она отказывается от еды.

– Вы лжете, от еды Карга никогда не отказывается.

– Ну как знаете. Мне главное – довезти вас живой. А там бабушка вас все равно откормит.

– Зачем ты так, дочка? – снова укорил ее Джером, как только карета тронулась. – Он заботится о тебе.

– Он заботится о себе. Ему просто скучно. А Карга слушатель неблагодарный. Она с кем попало не общается.

– Но есть-то ты хочешь?

Энни часто закивала головой и сглотнула голодную слюну.

– Посмотри сзади, там корзинка есть. Можешь брать все, что понравится.

Энни, улыбнувшись, заглянула в корзинку и умилилась. В том, как все было сложено, чувствовалась рука Ханны. Бутылку с вином Ханна вряд ли бы положила. Скорее всего, это Тит постарался одарить новоиспеченного друга вином, стащенным из хозяйского погреба.

– Дай-ка бутылочку сюда.

Энни протянула бутылку Джерому, тот отхлебнул из горла, довольно крякнул и отер рукавом усы.

– Вкусное в ваших краях вино.

– У нас все вкусное, – ответила она, уплетая вареную куриную ножку.

Вдруг на нос ее что-то капнуло. Энни подняла лицо вверх, и на щеки упало сразу несколько тяжелых капель.

– Дождь начинается, – буднично произнес Джером.

– Но на небе ни облачка, – Энни с удивлением всматривалась в безукоризненно синее небо со слепящим солнцем, только на западе, ближе к горизонту собирались сероватые облака.

– И такое бывает.

Капли становились все чаще, приминали дорожную пыль, барабанили по крыше кареты. Джером надел плащ и накинул капюшон на голову.

– Я остановлю. Незачем вам мокнуть.

– Дождь не такой уж и сильный, – возразила Энни и тут же услышала уже знакомый стук «три удара, пауза, один удар».

Джером остановил лошадей. По виду Кристиана было понятно, что вести долгие беседы он не настроен.

– Живо в карету, – приказал он Энни.

Она ответила взглядом, полным негодования.

– Ах, так, – он стянул упирающуюся Энни с козел, закинул на плечо и потащил в карету.

Энни отчаянно брыкалась и молотила кулаками по его спине.

– Вы обещали мне, что не притронетесь ко мне и пальцем! – кричала она.

– Если бы вам этого не хотелось, вы бы меня не провоцировали.

– Глупости! – прошипела Энни, оказавшись в карете и снимая намокший плащ.

Буквально через пару минут дождь зарядил по крыше и стенкам кареты, и Эниане на миг показалось, что она оглохла.

– Все еще желаете наружу? – усмехнулся Кристиан.

– Я уже успела передумать.

Эниана выглянула в окно. Снаружи было мрачно, и уже не верилось, что совсем недавно светило солнце. Из-за потоков дождя, стекающих по стеклу, ничего нельзя было рассмотреть. Вода нашла щель между стеклом и стенкой кареты, и теперь сочилась снизу окна, оставляя темные следы на обивке.

Карета ощутимо прибавила скорость, видимо, Джером решил как можно быстрее добраться до ближайшего селения или хотя бы миновать лиственный лес, раскинувшийся справа. Между тем ветер с каждым мгновением крепчал. Он со свистом обрушивался на карету, расшатывал ее, ронял на ее крышу обломки сучьев. Карга не находила места в клетке, тревожно вскрикивала и хлопала крыльями, и Энни выпустила ее, устроила у себя на коленях, сложив руки как гнездышко.

Вспышка молнии озарила карету, а через миг грянул гром.

– Не бойтесь, гроза скоро закончится.

– Я не боюсь. Мне жалко Джерома.

– Это его работа, – пожал плечами Кристиан.

– Какой вы бессердечный! – фыркнула Энни.

– Хотите его подменить?

– Нет.

– И толку тогда Джерому от вашего сочувствия?

В отсвете новой молнии ухмылка Кристиана показалась зловещей.

Какое-то время они ехали молча, слушая пугающие завывания ветра, треск ломающихся веток и шум дождя. Звуки сливались в настолько жуткую симфонию, что у слушателей было только одно желание – быстрее бы она закончилась.

Новым аккордом мелодии стал оглушительный треск. Карета резко вильнула в сторону, а в стекло что-то ударили ветки и заскрежетали по корпусу. Энни невольно вскрикнула, но ее голос потонул в испуганном ржании лошадей.

Карету тряхнуло так, что если бы не мягкая обивка стен, то затылок Энни непременно обзавелся бы шишкой. Одной рукой она потерла ушибленное место и тут же вцепилась в диванчик, другой прижала Каргу к себе покрепче. Лошади словно взбесились, и теперь карета неслась с такой скоростью, что, казалось, вот-вот опрокинется.