В других комнатах обстановка была такой же удручающей. В некоторых мебель полностью отсутствовала, и о том, для каких целей служила комната, можно было узнать только после пояснений Кристиана.

Чем дольше Энни бродила по замку, тем тяжелее на сердце у нее становилось. Здесь витал дух безысходности и тоски.

Лучше всего сохранилась кухня. На рейке на стене висели разнокалиберные медные сковороды и сотейники. Всю поверхность запыленных столов и подоконников занимали кастрюли – высокие и низкие, широкие и узкие, с крышками и без. На полках стояли плетеные корзинки, заглянув в одну из них, Энни обнаружила розовых мышат.

– По крайней мере, у нас есть с чего начинать. Здесь нужна только уборка, – она красноречиво посмотрела на массивные потолочные балки, с которых свисали серые космы паутины.

На втором этаже располагались кабинет, библиотека, гостевые комнаты и спальни хозяев замка.

В библиотеке ей пришлось осторожно переступать по полу, чтобы не наступить на книги, разбросанные по нему. Было похоже на то, что кто-то целенаправленно крушил комнату, стараясь нанести как можно больше ущерба. Книги валялись и кверху переплетом, и раскрытые как попало, бесстыдно показывали вырванные или изъеденные грызунами страницы. На испещренных буквами листах расползались желтые пятна от воды. Кое-где прочитать текст было уже невозможно.

– Кто все это сделал? – спросила Энни.

– Мой отец или кто-то из его дружков, – с отвращением выплюнул Кристиан.

Родительская спальня выглядела довольно сносно. Время пощадило ее. Кровать до сих пор была заправлена красным покрывалом. Однако в центре кровати пугающе чернел обугленный кратер – пожар успели потушить. Рядом с кроватью стояла люлька, завешанная кружевным пологом.

То и дело Энни поглядывала на Кристиана. Казалось, что он сейчас не здесь, не с ней, а там, в своем прошлом. Когда она его окликала, пугаясь его отрешенного вида, он обращал на нее внимание не с первого раза. Энни становилось жутко. Она понимала, что в те мгновения он видит этот разрушенный замок совсем по-другому, слышит голоса родных для него людей.

В детской Кристиан стал еще мрачнее. Взглянув на него, Энни вздрогнула – она успела прочесть на его лице боль и сожаление.

В спальне было две детских кровати с одинаковыми голубыми покрывальцами. В углу пугающе скалилась облезлая лошадь-качалка. Рядом с ней валялись деревянные мечи.

– У вас есть брат? – спросила Энни.

Кристиан покачал головой.

Помолчав, он все же ответил:

– Братья, – и тихо добавил: – Были.

– Маркус умер в возрасте двух недель. Он родился слабым, и доктор говорил, что будет чудом, если он выживет. Хорошо, что мама об этом не узнала. Мама умерла в родах, счастливая, что дала жизнь сыну. Мы с Ноэлем остались с отцом. Он очень сильно горевал. Бабушка хотела нас забрать. Но он не отдал нас, сказал, что мы единственное, что у него осталось от любимой супруги, что мы смысл его жизни. – Кристиан невесело усмехнулся. – Постепенно он пристрастился к бутылке. Сначала он говорил, что ему это необходимо, чтобы залечить боль утраты. Потом выпивка стала необходимой, чтобы просто жить. Он просыпался и первым делом тянулся к бутылке, отходил ко сну, не выпуская ее из рук. В Бриенн стали приезжать чужие люди – мужчины, женщины. Затянувшиеся поминки переросли в бесконечный праздник. Чем дольше длилось веселье, тем меньше у отца оставалось денег. Он опомнился только тогда, когда все его знакомые растаяли как туман, а из слуг остались только Грюмо и кухарка Тереза. Грюмо пил вместе с отцом и тащил из дома все, что мог унести. Тереза пыталась образумить отца и заботилась о нас с братом, как могла. Бывало такое, что ей не из чего было готовить. А потом Ноэль заболел. Он весь день лежал в кровати. Я думал, что он ленится и смеялся над ним, а он в ответ только улыбался. Я понял, что он болен только в конце дня, когда попытался стащить его с кровати, чтобы заставить поиграть со мной. Его кожа была горячая как печка. Я побежал к отцу, он лежал внизу на софе и храпел. Я попытался разбудить его, но он дал мне затрещину и перевернулся на другой бок. Хорошо, что мне удалось разыскать Терезу. Она взглянула на Ноэля и побежала за доктором. Перед этим она отварила ивовую кору и сказала поить Ноэля, всучила мне тряпку и таз с холодной водой, чтобы я обтирал его. Я делал все, как она велела. Наступила ночь, а Терезы все не было. Ноэлю становилось хуже. Он задыхался, плакал, говорил, что он боится. Я лег с ним рядом, прижал его к себе. Он успокоился и затих. Я уснул, обнимая его. Сквозь сон я чувствовал, что он уже не такой горячий. Мне снилось, что ему стало лучше. На рассвете пришел доктор. Но лечить уже было некого. Ноэлю было семь. Тереза заставила отца написать бабушке, чтобы она организовала похороны Ноэля. Бабушка забрала меня к себе. Отец уже не возражал.

В глазах Кристиана блестели слезы.

– Прости. Мне не нужно было ничего спрашивать, – сдавленно сказала Энни.

– Это ты прости. Мне не нужно было ничего рассказывать. Это дом так на меня действует. Не нужно было приезжать. Я уже научился жить с притупленным чувством вины. А сейчас я снова думаю, что если бы не я, Ноэль был бы жив. Если бы я заметил раньше, что он чувствует себя плохо. Если бы я не уснул тогда.

– Все сложилось бы точно так же. Ты сделал все, что мог.

– Знаешь, что странно, я до сих пор переживаю из-за смерти Ноэля и мамы, но мне совсем не жаль отца. Хотя до того момента, как он начал пить, он был хорошим отцом. Наверное, потому, что во мне его дурная кровь. Он не думал ни о ком, кроме себя. Я тоже.

– Кристиан, кровь не при чем. Только ты выбираешь, по какому пути идти. Ты сам выбираешь путь.

– Я уже выбрал. Жениться ради денег на женщине, которую считал отвратительной.

– Это ужасно, – подтвердила Энни.

– И ничего страшного в этом я не видел. До встречи с тобой. Чем больше мы общались, тем гаже мне становилось. Только оказавшись здесь, я понял, как нужно поступить.

– И как? – Энни затаила дыхание.

– Я отказываюсь от брака с тобой. Бабушка переживет, она еще не успела разослать всем пригласительные. Завтра вызовем нотариуса и расторгнем помолвку. Я заплачу отступное. Как видишь по моим хоромам, не особо я богат, так что твоему отцу придется подождать, пока я расплачусь с ним. Возможно, ждать придется очень долго.

Энни нахмурилась.

– Но… но отец выдаст меня замуж за первого попавшегося жениха, имеющего две руки, две ноги, голову для шляпы и какой-нибудь завалящий титул. После твоего отказа так точно.

– Не переживай. Я поговорю с бабушкой. Нанесете пару визитов вежливости по первым сплетницам – и ты станешь самой завидной невестой. Герцогиня де Моран еще та интриганка. Так что, Эниана, ты свободна. И можешь сама выбирать, где тебе жить и за кого выходить замуж.

Вместо облегчения и радости, Энни чувствовала растерянность и разочарование.

– Ты свободна, – повторил Кристиан.

– Это хорошее решение, правильное, – тихо сказала она.

– Скоро сядет солнце, а нам еще пробираться через колючки. Нужно идти.

– Да.

Окинув еще раз взглядом комнату с двумя кроватями, Энни побрела к выходу.

– Энни?

Эниане почудились теплые нотки в его голосе, она обернулась с затаенной надеждой, сама не понимая, чего ждет от Кристиана:

– Да?

– Верни кольцо.

Всю обратную дорогу Энни напряженно смотрела в окно, пытаясь избавиться от ощущения, что на безымянном пальце чего-то не хватает. И не только на нем. Словно кусочек души у нее безжалостно выдрали, и теперь в том месте у нее сквозящая холодом дыра. Она сама не понимала, почему чувствует себя так гадко, будто ее предали.

Нет. Кристиан не мог от нее отказаться. Точнее, не от нее, а от денег. Слишком он их любит, слишком в них нуждается. Он добился своего. Сделал все, что от него требовалось. Привез невесту для одобрения. Зачем ему отменять свадьбу, когда наследство у него почти в кармане? Может, Энни ему настолько отвратительна, что он не хочет сталкиваться с ней в коридорах бабушкиного дворца? С герцогини де Моран станется настоять, чтобы они делили не только один дворец, но и одну спальню. Одно дело отправить нелюбимую женушку с глаз долой и жить припеваючи, а другое – лицезреть ее целыми днями.