Для него — может и нет. Но ведь у медали две стороны. А потому, могу поклясться, те, к кому Эдзе направил гнори, были бы с ним ох как не согласны…

… если бы были живы.

Через несколько часов меня выписывают и разрешают вернуться в штаб. Бен предлагает открыть портал, но я хочу пройтись по городу.

То, что я вижу на улицах, разрывает мою душу.

Всё по-прежнему и одновременно с этим ничто не осталось таким же. Это странный парадокс. Я смотрю на прохожих, на здания, на небо и осознаю, как потускнели краски, которым я раньше не придавала значения.

— Скольких не стало? — спрашиваю я у Дани.

Он мрачно глядит на меня. Тяжестью тонны бетонных плит на меня обрушивается осознание собственных слов.

«Скольких не стало?» Серьёзно, Романова?

— Прости, — вздыхаю я и кладу ладонь Дане на плечо. — Прости, пожалуйста, я…

Зато теперь, разумеется, ни единого нужного словечка на языке не вертится!

— Я не уверен насчёт точных цифр, но всего около полусотни: и стражей, и людей, и наших сторонников.

Самому Дане тоже досталось. Не знаю, как это произошло, но кости его правой руки расщепило на мелкие части. Клятва, конечно, помогла, и за сутки излечила открытые раны, но заново сделать из осколков целостную форму ей удалось не до конца. Временно Дане необходимо носить повязку, фиксирующую руку на весу, но это едва ли сможет вернуть полную двигательную способность его пальцам.

— Самое ужасное наступило ночью после битвы, — продолжает Даня. — Пришли гнори. Мы слышали крики, слышали шелест крыльев перитонов, но были настолько уставшими, что… — Даня притормаживает. Трёт глаза здоровой рукой. — Нам было всё равно, если честно. Конечно, защитники выдвинулись, чтобы попытаться им противостоять, но я не думаю, что кто-то действительно выложился в полную силу.

— Не удивительно.

— Да, — Даня снова смотрит на меня. — Нам с двумя врагами сразу не справиться, Слав. Никак.

Он надрывно вздыхает. Я обнимаю его раньше, чем показывается слеза. От Дани больше не пахнет краской. Я боюсь больше никогда не услышать этот запах.

— И папа умер, — всхлипывает Даня.

Прохожие смотрят на нас по всякому: с пониманием, со злостью, со страхом. Артур и Лия, идущие впереди, оборачиваются. Бен плетётся где-то сзади. Он отстал, чтобы позвонить Марку, но теперь я слышу скрип его армейских ботинок по свежему снегу.

Нужно ловить момент. Сейчас рядом со мной люди, которых я люблю и которым доверяю, а завтра всё может перевернуться с ног на голову, и я останусь совершенно одна.

— Последние несколько дней Валентин помогал мне прийти в себя, — говорю я. — И я бы всё отдала, чтобы помочь ему, когда это произошло, но…

Перед глазами возникает последняя встреча с Валентином, а затем она сменяется мимолётным видением в виде мёртвого тела за закрывающейся дверью. Я ещё сильнее прижимаю к себе Даню, утыкаясь носом ему в шею.

«Я бы всё отдала, чтобы быть на его месте» — вот, что нужно было сказать.

Но вместо этого я лишь в очередной раз произношу давно потерявшую цену фразу:

— Мне так жаль.

— Эм, ребят? — обеспокоенно зовёт Артур. — Кажется, у нас проблемы.

Не размыкая объятий, я выглядываю из-за Дани и сразу вижу, что так смутило Артура. На нас надвигаются трое. Их лица скрыты за масками с красными дырами вместо глаз. Артур, Лия и Даня не носят оружия… Точнее, не должны носить, но я вижу, как Артур достаёт пистолет, а Даня вытаскивает из сапога нож и неловко размещает его в левой руке. Выходящий вперёд Бен уже вооружён арбалетом, который до этого сложенной тростью болталась на поясе брюк.

Пираты отвечают тем же. Они срывают маски, переставая скрывать свои личности. Север обращается в полноценного серого волка, Гло, теряя плащ, раскрывает за спиной широкие чёрные крылья и взмывает в воздух, Филира оголяет плечи, и я вижу, как её кожа превращается в твёрдую кору дерева.

— У нас реальные проблемы, — растерянно лепечет Бен.

— Что будем делать? — спрашивает Артур.

До сближения чуть меньше десятка метров.

— Бежим!

Ребят разворачиваются и пускаются со всех ног. Я остаюсь на месте. Нет, я не парализована. Не в этот, чёрт возьми, раз. Я чётко понимаю, что собираюсь делать, а медлю потому, что мне нужна лишь одна секунда. И когда до моей верной смерти от лап разъярённого оборотня остаётся именно она, я вытаскиваю из кармана куртки медальон, который до этого сжимала в кулаке.

Север успевает затормозить всеми лапами. Его морда оказывается точно напротив медальона, который я держу на приподнятой руке. Голубые глаза следуют за дугообразным маршрутом человека с кувшином в руке, навечно запертом в кругу.

— Его больше нет, — громко и ясно произношу я.

Отчётливо слышу, как кто-то за моей спиной чертыхается.

— Но он оставил вам сообщение.

Гло опускается обратно на землю позади Севера. Филира всё ещё несёт на себе броню, но выражение её лица смягчается.

— Он хотел, чтобы вы его получили. Для меня важно только это. И если, услышав его, вы всё равно захотите убить меня — я сопротивляться не буду.

— Романова, ты чего несёшь? — возмущению Бена, кажется, нет предела.

Я выставляю свободную руку в сторону, чётко обозначая, что подходить ко мне сейчас не надо. У ребят должна быть фора, чтобы, в случае чего, успеть убежать от пиратов.

Север снова становится человеком. Абсолютно голым. Я отвожу взгляд в сторону, на девочек. Гло приносит Северу свой плащ, который ранее сняла. Север укутывается в него, скрывая то, чем на людях лучше не светить.

— И как это сделать? — спрашивает он.

— Я не уверена, — говорю я. — но когда мы общались с ним через медальоны, нужно было надеть его на шею и сжать в кулаке.

Север осторожно кивает. Он не подходит ближе, и мне приходится самой сделать первый и единственный шаг. Я протягиваю медальон, Север принимает его. Надевает через голову, бережно размещает меж ключиц. Его лицо приобретает незнакомое мне выражение лица, но внутреннее чутьё подсказывает — так выглядит любовь.

Север сжимает медальон в кулаке и закрывает глаза. Я жду. Секунду спустя, Север хмурит брови, сводя их к переносице.

— Что? — спрашивает Филира, следящая за другом со стороны. — В чём дело, Север?

— Кирилл просит нас с ней, — Север открывает глаза, и его взгляд тут же впивается в меня, — прослушать сообщение вместе.

Единственным способом сделать это мне видится взять медальон в руки, зажав его между моей и ладонью Севера. Я не уверена, что сработает, но иначе никак — цепочка слишком короткая. Я высказываю предложение, и Север, помедлив, соглашается. За его протянутую ладонь я хватаюсь сразу — пока он не передумал.

Теперь у меня точно не будет шанса убежать.

«… знаю, что вы ненавидите друг друга так же сильно, как я вас обоих люблю, но, прошу, сделайте это ради меня…

Итак, надеюсь, вы слушаете это вместе. Что ж. Во-первых, мне стоит извиниться. Я врал вам: одной больше, другому меньше, и всё же в наших отношениях вечно присутствовало то, ради чего сейчас, одной ногой будучи в могиле, я ненавижу себя. Обманывать двух самых близких друзей — это грех, я уверен. И за него я ещё поплачусь, как и за прочие свои ошибки, но сейчас не об этом. Север, молю тебя, не пытайся отомстить стражам и Славе за мою смерть. Это моё решение, и ты об этом знаешь. Я бы никогда не дался стражам, кроме как по собственной воле. Слава… Моя милая Рося! Не проходило и ночи, чтобы я не жалел о своей лжи и предательстве в твою сторону. Ты всегда была на моей стороне.… Уверен, так будет и во время казни. Наверное, ты в этом не признаешься, но не забывай — я всегда умел читать тебя по глазам.

Простите меня. Север, Рося, я причинил вам столько боли! И если бы вы знали, как это было тяжело, возможно, поняли бы меня, но сейчас… Сейчас я снова вынужден играть на ваших чувствах ко мне: на тех, что есть, и тех, которые когда-то были. Две просьбы. Надеюсь, не откажете смертнику? Первое — защищайте друг друга. Я не хочу видеть ваши души по ту сторону ещё как минимум целую сотню лет. Второе… не менее невыполнимое — спасите мою сестрёнку. Спасите Вету. Сделайте то, на что у меня сделать смелости не хватило — встаньте против королевы. Она не всемогуща. У неё, как и у всех нас, есть слабые стороны».