Только когда несколько долгих секунд мне не поступает никакого ответа, я вспоминаю, что задала вопрос вслух, и решаю пояснить, пока ситуация не стала неловкой:

— Предположим, некто появляется через призму в Дуброве, проходит пункт Перехода и регистрацию, но при этом его магия всё ещё будет считаться… незаконной?

Я хожу по тонкому льду. Каждый мой вопрос может выдать во мне неумёху и незнайку. Для того, кто служит стражем два года, такое не просто непозволительно — настоящий нонсенс.

— Не совсем, — отвечает Анита, не сводя с меня внимательного взгляда. — То есть, совсем не так. Любая магия, проходящая через призму и пункт Перехода, сразу же отражается в каталогах АПО, но…

Раздаётся тихий вздох, разлетающийся по комнате эхом предупреждения и привлекающий к себе внимание не хуже крика на пределе объёма лёгких. Каждый из присутствующих осматривает друг друга в поисках его источника и неожиданно для себя находит его во Власе, который успел отойти, пока мы разговаривали, к стороне комнаты, окна которой выходят на центральную дорогу.

Я вижу кровь, когда Влас сжимает ладонь в кулак. Во второй его руке зажат колдовской кинжал.

— Влас? — зову я. — Что ты делаешь?

Тот не отзывается. Он на секунду касается оконного стекла, оставляя на прозрачной чистой поверхности единственный кровавый след своей ладони. Затем принимается перебирать пальцами воздух в нескольких сантиметрах от окна, и это похоже на фортепианную игру без музыки как таковой.

Вместе с тем стекло искажается, приобретая мутный вид и становясь больше похожим на твёрдый туман.

Власова ладонь единожды вздрагивает, сжимается в кулак, замахивается в ударе над стеклом, но… проходит сквозь него. Ноги сами ведут меня, заставляя подойти ближе и удовлетворить любопытство. И вставая чуть позади Власа, я вижу вместо окна небольшую панораму: овраг и подступ к нему в виде четверти моста, оканчивающейся стальным туннелем, открытым с обеих сторон.

— Пункт Перехода, — говорю я.

Это очевидно, поэтому никто не подтверждает мои слова вслух. Влас лёгким движением руки заставляет панораму «подъехать» ближе, и мы оба одновременно вздрагиваем, когда видим то, чего видеть не ожидали и уж тем более не хотели бы ни при каких обстоятельствах.

Я накрываю рот ладонью, но это не помогает предотвратить обжигающие глаза слёзы. Стражи-таможенники: два защитника, один миротворец и один хранитель — все они мертвы. Лежат по периметру пункта, вдоль стальных стен с мерцающими линиями помех и покрытыми кровью экранами.

— Что за чёрт?

Мои слёзы и мой дрожащий голос собирают вокруг нас с Власом всех присутствующих в комнате. Теперь не две, а десять пар глаз уставились на смертельную картину.

— Это война, — голос Дмитрия звенит в моей голове колокольной трелью. — Кто-то объявил нам войну.

— И что теперь делать?

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Дмитрия. Теперь, когда речь идёт о всеобщей безопасности, наши личные разногласия не имеют никакого значения.

— Нужно узнать кто и зачем, и уже потом решать, как поступать, — отчеканивает Дмитрий. Затем декларирует чуть громче: — Сейчас основная задача каждого направления — найти способ минимизировать потери, не зависимо от источника их образования. К этому относится всё: начиная с магической энергии и заканчивая человеческими жизнями. Анита, — взгляд Дмитрия, до этого блуждающий по небольшой толпе, останавливается на девушке. — Срочно вызови всех кураторов и инструкторов, включая Татьяну с Евгением. Сбор у меня в кабинете через полчаса.

Дмитрий разворачивается на пятках и идёт к выходу. На пороге дверь едва не шлёпает его по лицу, когда неожиданно открывается сама.

Несмотря на то, что первой в гостиной появляется Шиго, всё внимание приковано только к той, что идёт позади неё. Нина. Раньше, чем кто-то реагирует, я бросаюсь к ней и лишь только чудом не сбиваю с ног, обнимая.

— Слава Богу, с тобой всё в порядке, — произношу я ей на ухо.

— Тебе спасибо, — Нинины руки крепко обхватывают меня в ответ.

Моя бы воля — я бы никогда не расцепила наши объятья. Но обстоятельства не на моей стороне, и их волю выражает Дмитрий, так и не ушедший, а лишь замерший в дверном проёме.

Он откашливается:

— Все мы рады, что ты снова с нами, Нина, но сейчас не время для сантиментов.

Нина отстраняется на меня и обращает внимательный взгляд на Дмитрия.

— Что-то случилось?

— Необходима полная боевая готовность. С вероятностью, стремящейся к ста процентам, нам только что объявили войну.

Нинины губы растягиваются в улыбке.

— Как хорошо, что я жива! Никогда не простила бы себе, пропусти такое!

Нина выглядит лучше, чем я помню. Возможно, это приятный бонус от «лечения» Эдзе, а может он сам проявил некую инициативу, вернув её не только сознание и жизнеспособность, но и силу.

И чем дольше я смотрю на Нину, тем отчётливее осознаю, что снова сделала бы то, что сделала, если бы это помогло вернуть дикую и свободную девушку с того света.

Моё настроение меняется, когда Дмитрий уходит и гостиная наполняется гулом переплетающихся голосов. Меня словно отбрасывает назад в прошлое, где через нечто подобное я уже проходила.

У меня кружится голова.

Я продолжаю изучать лицо счастливой Нины.

Истории не нравится то, что случилось с ней по нашей вине. Слишком многих мы вырвали из костлявых лап её подруги смерти.

Дрожь пробирает каждую клеточку моего тела.

Если это действительно война — кто-то обязательно падёт.

— Нет, — раздаётся голос Риса где-то совсем рядом. Я не верчусь на месте, чтобы увидеть его; даже несмотря на то, что сейчас едва ли кто-то заметит моё странное поведение, давать лишний повод кому-либо усомниться в моей адекватности совсем не хочется. — Даже не надейся. Смерть — это избавление. История не позволит тебе умереть раньше, чем ты заплатишь ей по всем своим долгам.

Что ж. Полагаю, жить я буду вечно.

Мне всегда казалось, что война — это нечто постоянное: дни, недели и месяцы перестрелок, взрывов, боёв без пауз и перерывов на обед или сон. Но то, чему я становлюсь сейчас не только свидетелем, но и активным участником, больше похоже на… тренировку в спортивном зале, пожалуй.

Подход, отдых, подход, отдых.

Вот уже добрую половину недели мы продолжаем вести обычную, — (насколько это возможно, когда ты страж), — жизнь, с тем исключением, что иногда по штабу разносится громкий предупреждающий сигнал, оповещающий нас не об учебной тревоге, а о реальной опасности, вспыхивающей беспорядками и разгромами на улицах нашего когда-то мирного города.

Север не врал — оборотни стаи Амадеуса и правда пришли за отмщением. Это именно они, — те, что всё время до этого жили в Дуброве и притворялись законопослушными гражданами, — убили стражей на пункте Перехода и взломали призму с помощью сильнейшего заклинания, природу и создателя которого нам пока не удалось вычислить. Так пали защита Дуброва, автоматизированное программное обеспечение в штабе и именно так в человеческий мир, никогда ранее с ним не контактировавшие, попали существа, представленные Власом как гнори. За прошедшее несколько дней мне удалось лишь единожды пересечься с ними, но и того хватило, чтобы вселить нечеловеческий страх. Существа выше Власа, который, как мне кажется, из всех моих знакомых обладает самым выдающимся параметром роста, где-то на две головы. Они чрезвычайно худые, и это видно даже за чёрными балахонами. Их лица скрыты капюшонами, но Лена говорит, что это и к лучшему — историки описывают гнори как иссушенных до предела существ с кожей, по цвету и текстуре похожей на пергамент, с глазами, напоминающими пропасти, с овальными и совершенно не предназначенными для перемалывания пищи, потому что гнори не питаются так, как питаются люди или животные, зубами.

Гнори пьют кровь.

И когда я в шутку назвала их вампирами, никто не смеялся.