Бездушники и правда размыкают кольцо, снова превращаясь в аморфных ходячих мертвецов. Королева получила то, что хотела, а значит ей больше нет необходимости третировать пиратов.

Влас в безопасности.

Портал закрывается.

Ни Ваня, ни я не считаем свои квартиры безопасным местом, поэтому мы плетёмся в штаб. На улице слишком темно, снег хрустит под ногами. Истощённая Вета дрожит; я чувствую это, потому что держу её за руку. Приходится отдать ей свою куртку, но даже оставаясь в одной кофте, я холода не чувствую. И боль в носу ушла.

— Он будет в порядке, — говорит Ваня.

— Знаю.

— Ты вообще хотела бы, чтобы он пошёл с нами?

— Конечно! — от такого вопроса у меня даже брови поднимаются в удивлении.

— И чтобы вы всё равно были вместе — тоже?

Это сложнее. Я пожимаю плечами, не находя, что ответить.

— Я тут подумал, — продолжает Ваня. — Как считаешь, Боунс захочет взять меня к себе на попечительство, если я очень попрошу?

Я опешиваю от резкой смены темы. Останавливаюсь. Гляжу на Ваню. И вдруг осознаю: то, что для меня является неожиданностью, для него — следствие долгой подготовки.

Ваня «Я со всем справлюсь сам» Филонов наконец научился просить о помощи.

— Изначально, Боунс уверил меня, что со всем тебе придётся справляться самому, — говорю я, вспоминая разговор днём, когда я чуть не потеряла одного из своих самых близких друзей. — Но если ты очень попросишь, думаю, он согласится. Боунс хороший.

— Ага, — соглашается Ваня. — Да и Тай сдружился с ребятами в штабе. А ты с Лизой. Боунс наверняка понял, что мы — не враги, и всегда готовы помочь. Может и сам захочет отплатить тем же. Добром за добро, или типа того.

Выходим на главную дорогу. Молчим, и я отмечаю, что вокруг так неестественно тихо. На автомате ближе прижимаю Вету к себе.

— Вань, мы совсем забыли о том, что именно оставили в Дуброве, когда уходили, — произношу я.

— О чём ты?

Вместо моего ответа раздаётся взрыв лампочки в фонаре неподалёку. Вета вздрагивает и дёргается, словно пытается убежать. На месте её удерживает лишь моя крепкая хватка.

— Об этом.

В конце дороги появляются фигуры в чёрных балахонах.

Гнори хватает меня за горло. Сильно сдавливает. Что-то хрустит, и я могу лишь надеяться, что не мои шейные позвонки. Ноги больше не касаются земли. Я пытаюсь закричать, но выходит то ли хрип, то ли лай.

Перед глазами всё плывёт, идёт белыми пятнами. Я машу руками в надежде, что удастся оказать гнори хоть какое-то сопротивление, но несмотря на хилый внешний вид, эти существа обладают невероятной силой. Одно движение — и я чувствую страшную боль в затылке и спине: меня прибивают к асфальту, вдавливают в него, не оставляют ни единого шанса на спасение.

Одна мысль вертится в голове: успеет ли Ваня?

Несколько минут назад он, превратившись в лиса, унёсся в штаб за помощью. Мы с Ветой остались, чтобы отвлечь внимание на себя, но вместо приманки сразу оказались жертвами.

Я не слышу и не вижу Вету. Это — самое страшное для меня. Помню, как она пряталась за моей спиной, пока я провоцировала гнори, отвлекая их от Вани и кидая в них свою обувь. Теперь один из них медленно расправляется со мной. Можно, конечно, представить, что Вета использовала свою магию, чтобы защититься, но она слишком ослабла после города, в котором была заложницей.

Значит, её дела нисколько не лучше моих.

Закрываю глаза… Или мои глаза уже закрыты? Не понятно.

Новый приступ боли. Теперь нога. Горит огнём. Чувствую, как струи крови огибают бедро и стекают вниз. Кричу. То есть, снова пытаюсь выдавить из себя хоть что-то, что облегчит страдания.

Становится только хуже. А теперь меня ещё и осушат, как картонный пакет сока.

— Вон они! Романова!

Это моя фамилия… моя же? Вроде как.

Мозг совсем не соображает. Попытки отвлечься от боли заканчиваются провалом, даже не начавшись.

Я пытаюсь открыть глаза, но веки будто залило свинцом. Я больше не могу пошевелить ничем, даже губами, чтобы позвать на помощь.

Звуки выстрелов повсюду. Раньше мне казалось, что они громыхают намного тише, а сейчас словно в горле застрял пистолет и выпускает всю обойму прямо мне в голову через нёбо.

— Эйэйэйэйэйнукаоткройглаза…

Слова сливаются в одно. Я не могу разделить их, не могу понять, кто это и что он говорит. Чувствую только, как мою голову приподнимают, беря за лицо.

— Славапожалуйстапосмотринаменя…

Легче сказать, чем сделать. Каждая клеточка моего тела парализована. Нервы и кости — железные штыри. Мышцы — бетон. Единственное, что существует — это боль.

Как только она достигает своего пика, в голове звенит колокольчик, и всё вдруг кончается.

Теперь я тону.

Опускаюсь вглубь подсознания и отключаюсь, как только носки касаются дна.

Это странно. Не происходящее в частности, но всё сразу. Я знаю, что это не реальность, с той самой секунды, как оказываюсь посреди цветочного луга, но пугает меня вовсе не это.

Я не понимаю, сон ли передо мной или то, что видят люди после смерти.

— Не драматизируй.

Христоф. Похож на ангела в этой белой одежде. Даже смешно. Появляется из ниоткуда, словно в атмосфере открывается невидимый портал, через который он и шагает ко мне навстречу весь такой сияющий и какой-то слишком живой, даже румянец на щеках розовеет.

— Опять ты, — вздыхаю я. Стучу себя костяшками пальцев по макушке. — Плотно у меня в голове засел. Я думала, пропал с концами, а ты вот он — явился.

— Не много ли на себя берёшь, Рюриковичевская дочка? — Рис подходит близко и шепчет: — Я более реальный, чем тебе бы хотелось.

Внезапно все сомнения пропадают. Я оглядываюсь. Луг, посреди которого мы стоим, не имеет ни конца, ни края. Голубое небо. Ни единого облачка. Жарко припекающее солнце.

Что-то тянет вниз, и я опускаю глаза. На мне такой же наряд-распашонка, как и на Рисе, только вместо костюма — сарафан.

— Где мы? — я дёргаю свою юбку. — В раю?

— Я, может, и гений, но точно не сумасшедший, чтобы наивно полагать, что после всего сотворённого имею хоть малейший шанс отправиться в рай. К тому же, прими за данное: ни рая, ни ада, ни всего, о чём тебе могли говорить, не существует. — Рис разводит руки в стороны. — Мы в четвёртом измерении. Все души попадают именно сюда.

Души. Короткое, но весомое слово цепляет слух. Я пытаюсь восстановить в памяти последние события, но вспоминаю лишь страшную агонию.

— Я умерла?

— Спрашиваешь, будто я здесь решаю такие вопросы.

Рис отворачивается. Глядит на солнце, прищурившись. Очень, очень похож на Власа, аж сердце заводится: бьётся в груди сильно, быстро, неудержимо. И так припекает, а у меня теперь ещё и в груди что-то полыхает огнём.

— Странное место, — произносит Рис, отвлекая меня от концентрирования на глухих ударах. Потягивается, сонно зевает. Скребёт подбородок. — Почему именно луг?

Спрашивает явно у меня. В ответ лишь пожимаю плечами.

— Когда я попал сюда, меня встретила пустыня. И дождь. Противный такой, холодный… за шиворот затекал. Меня до дрожи знобило. Я простоял под ним, наверное, около суток, прежде чем за мной пришли. — Рис бросает на меня косой взгляд. Ждёт, что я поинтересуюсь… И, возможно, моё любопытство действительно съедает меня изнутри, но я слишком много раз уже играла в его игры. Поэтому молчу. — Потом всё стало обыденно, даже приелось, в какой-то степени. Жизнь после смерти скучнее, чем жизнь при жизни. Вот парадокс, да? А казалось бы, должны быть как минимум золотые горы.

— Для тебя, скорее, котлы с кипячёной смолой, — само срывается с языка.

— Спасибо, — губы Риса растягивает улыбка.

— Это не комплимент.

Но он всё равно продолжает улыбаться. Прикладывает ладонь ребром ко лбу, гляди на горизонт. Ему только не хватает зажатой в зубах соломинки — и прям очаровательный селянин получится.