— Уяснил.

— Вот и отлично.

Марсель улыбается. Теперь он выглядит на все тринадцать.

На этом наш разговор, как бы мне не хотелось, не заканчивается. Марс больше не плачет, но ему требуется ещё десять минут на то, чтобы окончательно успокоиться, и пять, чтобы продолжить сыпать извинениями, несмотря на то, что я отчётливо дала ему понять, что ни в чём не виню.

В конце концов мне удаётся отправить его домой только после коротких объятий и пожелания больше никогда в себе не сомневаться.

— Это был Марс? — спрашивают за спиной.

Я молча киваю. Разворачиваюсь, беру из руки в кожаной перчатке картонный стаканчик с припиской: «Латте, карамель», делаю большой глоток и только потом поднимаю глаза на подошедшего.

На нём забавная синяя шапка с помпоном. Щёки и подбородок, покрытые щетиной, скрыты за шарфом. На календаре ещё осень, но он всегда сильно мёрзнет, и я понятия не имею, откуда этот факт вдруг берётся у меня в голове.

Я просто знаю.

— Спасибо, что пришёл, — говорю я. — Прости, что тогда, в медкорпусе, накричала на тебя.

Влас качает головой и улыбается. Когда он целует меня, я чувствую на его губах вкус чёрного сладкого чая с чабрецом.

Влас, кажется, уже давно на меня не в обиде.

— Это не нарушение закона, — серьёзно заявляет Ваня. — Но явное им пренебрежение.

Очки не дают ему покоя. Он то снимает их, то снова водружает на нос. Проверяет, чистые ли стёкла, и несмотря на то, что за несколько секунд после предыдущей проверки ни одной новой пылинки на них не упало, всё равно протирает линзы оттопыренным уголком рубашки.

Хранители поработали на славу. Я постаралась передать им всю известную информацию по очкам Вани из моего прошлого настоящего, включая и слепоту в качестве побочного эффекта, и хранителям не без труда, но удалось минимизировать риски. Правда, из-за ослабленного действия Ванины радужки не до конца приобретали свой натуральный цвет, оставаясь больше оранжевыми, чем коричневыми.

— Совет крайне недоволен, — Ваня надевает очки. Радужки его глаз темнеют и тухнут, останавливаясь на оттенке позднего урожая хурмы. — Дмитрий сказал, ты у них теперь на карандаше.

— Да хоть на фломастере, — прыскаю я.

Если бы я вовремя не спасла Ваню, сейчас он был бы мёртв. Совет, я уверена, не стал бы рисковать всем, как это сделала я. Они сказали бы что-нибудь вроде того, что эта жертва — не первая и не последняя, и что она должна стать для нас мотивацией к дальнейшему и более рьяному противодействию по отношению к любым нарушителям, но никак не чем-то вроде трагедии.

Как уточнил Ваня, с точки зрения Совета не существует чего-то, что не может быть оправдано теоретической полезностью в перспективе. Со своей точки зрения я плевала на такую точку зрения.

— Теперь они будут внимательно следить за каждым твоим передвижением, — Ваня указательным пальцем спускает очки на самый кончик носа. — Ещё и Власа заставят отчитываться.

— Он этого делать не будет.

— А то ему кто-то предоставит выбор!

Ваня снова снимает очки, складывает их, кладёт в нагрудный карман. Затем пододвигает к себе одну из многочисленных книг, лежащих на столе, открывает на произвольной странице, опять достаёт очки и прикладывает их к буквам, вглядываясь через стекло прищуренным взглядом.

— Вань, может прекратишь? — я забираю у Вани очки и под его возмущённые возгласы водружаю их на собственный нос. — Слушай, а ничего даже не меняется. — Я верчусь на стуле, разглядывая всё вокруг через линзы. — Мне идёт?

— На удивление, да, — Ваня приподнимает брови. — Я думал, с формой твоего лица больше подошла бы круглая оправа, но и эти неплохо смотрятся.

— Спасибо, — довольно улыбаюсь я. Но очки всё-таки снимаю: глаза начинают болеть, как если бы я продолжительное время смотрела в одну точку, не моргая. — Ты уверен насчёт них? — спрашиваю, возвращая очки Ване.

— Ты же говорила, раньше я носил такие, — отвечает Ваня уверенно.

— Но раньше у тебя были веские причины скрывать своё положение.

— Что ж, — Ваня глядит на очки, которые пока продолжает сжимать в ладони, со смесью опаски и неуверенности. — Может, если хорошенько подумать, я и сейчас смогу отыскать парочку.

Я ещё не успела пожалеть о том, что рассказала Ване о его оборотнической стороне в витке истории, который мне пришлось оставить, но уже начинала сомневаться в правильности этого порыва. Конечно, он позволил Ване немного облегчить первые дни приспособления к новому образу жизни, ведь зная, что когда-то он уже проходил через это, Ваня стал относиться ко всему с большим пониманием, чем мог бы в своей ситуации, и всё же оставалось слишком много «но», которые давили не только на него, но и на меня: но насколько активным будет его обращение? но сможет ли он его контролировать?

— Ваня, которого я раньше знала, стеснялся того, кем был, — говорю я. — А ты, вроде, не такой.

— Я… — Ваня закусывает губу. — Не знаю. Пока не разобрался, что к чему. — Ваня надевает очки. Долго глядит на меня, то выпячивая подбородок, то возвращая его на место. Наконец произносит: — А мне как? Идёт?

— Какой очаровательный ботаник! — отвечают за меня.

Лена входит в общую комнату хранителей с видом хозяйки. Она выглядит как обычно бесподобно, и любой незнающий никогда не скажет, что последние несколько дней она не спала вместе с Ваней, в связи со стрессом неспособным сомкнуть глаз.

Таким откровением поделился со мной Даня. На эти дни он временно переехал в гостиную, чтобы дать Лене и Ване немного пространства, но это было не то, чем, можно подумать, занимаются молодые люди, остающиеся наедине. Даня пару раз заглядывал в комнату, чтобы взять кое-что из своих вещей, и всё время заставал брата и его лучшую подругу за совершенно обыденными делами вроде просмотра фильма под очередную кружку кофе, которые с каждой парой часов множились на столе, или чтения научной литературы, или даже спора между друг другом на тему, известную только им.

Лена и Ваня занимались чем угодно, только не ложились спать.

В их комнате ночь не брала пленников.

— Я не ботаник, — заявляет Ваня, но его пунцовые скулы и улыбка, которую он дарит Лене, когда она останавливается рядом, упираясь бедром в столешницу, говорят совершенно не о том, как ему неприятно данное прозвище.

— Слав, а ты разве сейчас не должна быть на занятиях? — спрашивает Лена, выражая заинтересованность выгнутой бровью.

— Ну да, — протягиваю я. — Но я отпросилась.

На сегодня и на все следующие дни в течение неопределённого срока. Именно таким было условие Антона, когда я, по совету Бена, решила подойти к нему с просьбой о дополнительных занятиях. Конечно, сначала Антон был удивлён. Он не понимал, зачем кому-то, кто чуть меньше года был оперативником, тренировки с начального уровня, и мне пришлось соврать про травму в колене, в которую, на мою удачу, Антон поверил сразу.

— Поэтому ты так плохо сдала полосу препятствий, — кивнул он понимающе.

Это задело бы меня, не будь правдой. Пришлось завираться дальше, объясняя своё нахождение в оперативной команде авансом со стороны Татьяны и блатом из-за родственных связей с директором штаба.

Антон поверил и в это, а ещё решил освободить меня от общих занятий, за что я была особенно ему благодарна.

— Отпросилась? — переспрашивает Лена. Глядит на меня, затем на Ваню. — У вас есть какие-то планы на сегодня?

— Нет, — отвечает Ваня, пожимая плечами.

Я молчу, так как понимаю, что хотя вопрос был адресован нам обоим, моего ответа никто на самом деле не ждёт.

— Вот и отлично, — вмиг повеселев, говорит Лена. — Потому что у нас с тобой сегодня весь вечер распланирован.

Она достаёт из кармашка лабораторного халата какие-то бумажки. Приглядевшись, я различаю в них два билета в кино и ещё какие-то цветные флаеры.

— Мы что-то отмечаем? — Ваня выглядит растерянным. — Я не мог пропустить праздник, у меня всё записано!