— Уже поднимаюсь, — я салютую Власу оттопыренным в кулаке большим пальцем. — Уже в пути, блин, — добавляю себе под нос. — Сейчас, только парашют прихвачу и чиркну пару строчек в завещании.
Ноги и руки дрожат одинаково. Вместе с ними ходуном идёт лестница. Влас исчезает за краем крыши, и я наконец позволяю себе выругаться матом. Главное, не смотреть вниз. И наверх, пожалуй, тоже. И вообще лучше передвигаться на ощупь; так, по крайней мере, если я вдруг сорвусь, то пойму об этом не раньше, чем меня расплющит по земле.
Преодолевая пролёт за пролётом, я вспоминаю похожий вечер, когда собственноручно загнала себя на эту же лестницу в попытке проверить, не изменилось ли моё восприятие высоты после первой миссии. Тогда меня спас Бен. Здесь выкручиваться придётся самой.
Не знаю, сколько времени мне требуется на подъём, но я делаю больше перерывов, чем должна. Когда наконец оказываюсь на крыше, Влас уже расстелил клеёнку и плед, разложил скромный ужин, установил две переносные лампы. Теперь лежит на спине, сложив руки под голову, и разглядывает звёзды.
Стараясь не думать о том, что под нами сейчас четыре этажа, я иду к нему.
— Ты чего так долго? — спрашивает Влас, когда я устраиваюсь рядом.
Он переворачивается на бок ко мне лицом. Я не смотрю на него прямо, но чувствую его взгляд на себе.
— Мне позвонили, — неумело вру я. — Я остановилась, чтобы поговорить.
— Странно. Я не слышал мелодии звонка.
Я облизываю губы, удерживая паузу. Если скажу, что телефон на виброрежиме, то Влас сразу поймёт, что я блефую. Лучше просто промолчать.
— Я принёс фруктов, — Влас привстаёт на локтях. Я снова вторю ему. — И сыр с хлебом. И шампанское.
— Выглядит так, словно мы что-то отмечаем, — протягиваю я, оглядывая скромные, но вкусные на вид угощения. Власа моё выражение заставляет приподнять брови, и я спохватываюсь: — Что? Я и правда забыла про какую-то годовщину?
— Нет, — смеясь, отвечает Влас. — Мы празднуем твоё выздоровление.
Ну да, я же, типа, болела.
— Это очень мило.
Я улыбаюсь. Влас садится. Тянется ко мне, как я понимаю сразу, чтобы поцеловать. У меня две секунды на размышление.
Один. Хочу ли я, чтобы он поцеловал меня?
Два. Почему бы и нет.
Чуть наклоняюсь вперёд, наши губы находят друг друга. Я чувствую, что Влас уже успел попробовать шампанское, пока я поднималась.
— Я очень соскучился, — произносит Влас, едва отстраняясь. — Ты немного меня напугала, хотя сама знаешь — это очень непросто.
— Прости. Я не хотела.
— Я знаю, — Влас откидывается обратно на плед.
Нахмуренные густые брови и направленный в никуда взгляд; и вот передо мной словно тень Христофа. По телу пробегает дрожь, приносящая физический дискомфорт, но я держусь из последних сил, стараясь её перебороть. И чтобы это сделать, начинаю отмечать те, даже самые мелкие, различия, которые есть между Власом и Христофом; как внешние, так и внутренние.
Влас хороший. Влас никогда не сделает больно тем, кого любит. Волосы Власа совершенно не вьются. Влас чертовски мудр. На ладонях у Власа есть мозоли, как от поднятия тяжестей. Влас редко смеётся заливисто, предпочитая глухие, короткие смешки.
Влас. Влас. Влас. Влас. Я слышу, как кто-то раз за разом произносит его имя у меня в голове с одной и той же интонацией: нежной, с придыханием. Я любила его. Мне кажется, я любила его слишком сильно, чтобы сейчас не чувствовать совсем ни чего.
До Власа, — и это я точно знаю, — у меня не было парня ни в этом настоящем, ни в том, что пришлось оставить. Поэтому мне тяжело судить, действительно ли он такой хороший, или мне просто не с кем сравнивать, но… хочется верить, — и верится, на самом деле, без особого труда, — что мне, Славе Романовой из Дуброва, действительно очень повезло встретить парня, — чужой? — мечты.
— О чём думаешь? — спрашивает Влас.
Сейчас мы оба смотрим на небо, но он всё равно каким-то образом чувствует, что сейчас я нахожусь где-то ещё дальше этих созвездий.
— Обо всём по чуть-чуть, — честно отвечаю я.
— Например?
— Ну… — я привстаю на одной руке, поворачиваюсь, пытаясь взглянуть Власу в глаза. Он тихо посмеивается над тем, как я неуклюже, едва не падая, пытаюсь разместиться на животе. Наконец, складывая ладони вместе у него на груди и кладя на них подбородок, я спрашиваю: — Почему мы вообще вместе? Как ты меня выбрал?
Влас вопрошающе глядит на меня. Тени от ресниц падают ему на щёки.
— И ты решила поинтересоваться об этом после стольких месяцев?
— Просто я наверняка не самая умная, самая красивая, самая интересная из тех, кого ты встречал за всю свою долгую жизнь…
— Только не произноси эту цифру вслух, молю!
— Не буду, — смеюсь я. — Но тем не менее.… Насколько же низкие у тебя критерии?
Влас улыбается, и я чувствую сердцем, что раньше частенько видела эту улыбку: добрую, тёплую, как его объятья, и сладкую, как чёрный чай с двумя ложками сахара, который он так любит.
— Я не выбирал тебя, — отвечает Влас. — Я искал родственную душу. Поиск затянулся на целый век и был временами настолько сложен, что я… знаешь, когда встречал кого-то особенного, мне казалось, будто вот она — та самая золотая рыбка, которая волшебным образом превратится в …
— Это другая сказка, Влас, — смеюсь я. — Там была царевна-лягушка.
Влас морщит нос:
— Знаю, но лягушки противные.
— Вот то-то и оно. Золотые рыбки нравятся всем, потому что они красивые. А лягушки нравятся только тем, у кого проблемы со вкусом. Я — лягушка. Поэтому и интересуюсь, как так вышло, что меня к себе решил взять самый рьяный фанат золотых рыбок.
— Ты сегодня на занятиях головой не билась? — Влас вытаскивает одну руку из-под своей головы и ерошит ладонью мои волосы. — Странные разговоры ведёте, миледи.
— Миледи, — повторяю я. — В таких словечках есть что-то возбуждающее до тех пор, пока я не вспоминаю, каким веком от них попахивает.
Влас смеётся, и его задорное настроение передаётся мне лёгкими вибрациями в его мышцах.
— Возвращаясь к твоему вопросу…
— Забей, это была глупость, — я уже жалею, что вообще подняла эту тему, но Влас перебивает меня:
— Возвращаясь к твоему вопросу, — повторяет он настойчиво. — Давай просто сойдёмся на том, что мы были предназначены друг другу? Как того, кто был свидетелем зарождения сотен любовных историй, такой сюжет меня устраивает больше всех других. А тебя?
— Ну, — протягиваю я. — Думаю, с этим можно работать.
И вроде уже не так уж и неловко. И Влас кажется чем-то хорошо знакомым и родным, как возвращение домой после десяти лет путешествий в других странах.
Как возвращение домой… Дом.
Неужели возможность снова его обрести наконец маячит на горизонте?
Влас вздыхает и снова переводит взгляд в небо. Я же продолжаю разглядывать его самого. Не хочу, очень не хочу вспоминать Власа слабого, изнеможённого и находящегося под влиянием Христофа, но образ сам всплывает в голове, накладываясь на реальность искажённой маской.
Он был мучеником, несмотря на злодеяния. Всё, что он делал, было последствием, а не изначальной целью.
Я безоговорочно поверила ему уже тогда, несмотря на всех, кто был уверен в провальности моего мнения. Значит ли это, что мы с ним изначально понимали друг друга гораздо лучше остальных?
— Хватит так пристально на меня смотреть, — произносит Влас. — Лучше взгляни на небо. Сегодня оно как никогда красиво.
— Нет, — я, несмотря на неудобную позу и уже затёкшую шею, качаю головой. — Ты мне нравишься больше неба.
На мою глупость ответить Влас не успевает — его перебивает трель, доносящаяся из кармана моей куртки. Чтобы достать телефон, приходится выбраться из объятий и подняться на ноги.
На дисплее — имя Вани.
— Алло? — отвечаю я.
— Ты где? — голос запыхавшийся, а на его фоне ещё как минимум два, о чём-то разговаривающих наперебой.
— Что-то случилось?
— Да. И тебе лучше это увидеть.
