По крайней мере, я планирую сделать именно это.

Ручка двери «Альфы» поддаётся от лёгкого кручения. Только комнаты кураторов здесь имеют замки, всё остальное — на доверии, честном слове и детском завете от матушки про то, что чужое брать нельзя.

— О, вот ты где, — констатирует Бен, просовывая голову в щель.

Едва он закрывает за собой дверь, я сразу спрашиваю в лоб:

— Ничего не хочешь мне рассказать?

В ответ он хмурит брови:

— Например?

Проходит вглубь комнаты и, не притормаживая, плюхается на свою кровать, успевая развернуться спиной к матрасу, лицом ко мне.

— Насчёт камер наблюдения, болван.

— Вот вопрос, конечно, спорный, кто здесь болван, потому что из нас двоих именно ты ворвалась на этаж КПЗ и аки какой-то неуловимый мститель принялась выпускать преступников на свободу!

— Тай — не преступник.

— Это ты, видать, головой ударилась, когда он тебя повалил на землю и пытался растерзать, да?

Я хочу протестовать, но вместо этого вся злость выражается на моём лице оскалом, а из глотки вместо слов вырывается животное рычание.

Бен усмехается.

— Так он тебя ещё и укусил!

Первое, что попадается мне под руку — висящая на спинке стула рубашка в красно-жёлтую полоску. Секунда — и она, скомканная, летит в Бена. Он успевает перехватить её, но рукав всё-таки бьёт его по лицу манжетом с пуговицей, отчего Бен морщит нос и прикусывает губу.

Я подхожу к кровати с синим пледом. Очевидно, принадлежит она Тильде. Чтобы удержать себя от попытки задушить Бена, я выбираю именно её как расположенную у противоположной стены. Присаживаюсь на самый край, стараясь перенести вес тела на ноги. Тильда мне совсем незнакома. Мало ли, какие у неё «тараканы» насчёт личных вещей.

— Кому ты рассказал? — спрашиваю только тогда, когда чувствую, что начинаю успокаиваться. — Марку? Аните? Всем сразу?

— А ты как думаешь? — Бен подкладывает ладони под голову, закидывает ногу на ногу. — Марк — мой лучший друг. Не знаю, как ты, а я под этими двумя словами подразумеваю полное доверие.

— И что он знает?

— То, что не выставило бы меня сумасшедшим в его глазах.

— Это он подчистил запись?

— Ага.

— А Анита?

— Она ничего не знает, спасибо моему бесподобному актёрскому таланту.

Я хватаю в руки подушку в чёрной наволочке. Бен готовится к удару, поднимая корпус и прикрывая лицо руками, но я не собираюсь ничего кидать: лишь сжимаю подушку пальцами и объявляю вслух, что представляю на её месте его шею.

— Помощь Марка нам будет полезной, — оправдывается Бен. — Считай, теперь у нас есть миротворец на все случаи жизни!

— Ну да, — я скептически фыркаю. — Осталось только раздобыть хранителя.

— Кстати, об этом я тоже думал…

— Бен! — вскрикиваю я, перебивая. — Ты головой чисто из принципа не думаешь?

— А что? — Бен искренне не понимает причину моего возмущения, и это бесит меня ещё сильнее.

— А то, что я вообще-то никому ничего не рассказываю, хотя очень хочется! Молчу, потому что не хочу подвергать опасности тебя и Нину. Ты не думаешь о том, что у людей возникнут вопросы, если ты вдруг скажешь: «О, а вы не знали? Я, кстати, изменил настоящее!».

— Я…

— Знаю, что тебе тоже тяжело, но перед тем, как делать что-то подобное, ты мог бы посоветоваться со мной. Ну так, знаешь, для галочки.

Бен вдруг кардинально меняется в лице. Переставая пытаться найти оправдание своему поступку, теперь он выглядит так, словно виноватая здесь я.

— Во-первых, всё, что я сделал — это сказал Марку, что ты выпустила Тая и тебя нужно прикрыть. Не знаю, кого ты пытаешься до сих пор во мне разглядеть, но я не козёл отпущения, чтобы считать нормальным на меня срываться.

Всё это Бен произносит совершенно спокойно, что сильно контрастирует с тем, что испытываю я.

— Извиняться не собираюсь, — огрызаюсь я, хотя в этом уже нет ни смысла, ни необходимости.

— Не очень-то и хотелось, — Бен окончательно покидает кровать, перемещаясь на подоконник. Там он обхватывает колени, прижимая их к груди, и устремляет взгляд в окно. — Предлагаю сегодня пройтись по тем, кого в нашем настоящем не было. Таких тут полштаба, кстати, но до большинства мы доберёмся потом, по ходу дела, а пока можно заняться знакомыми и друзьями.

Я веду себя, как свинья, а Бен всё равно помогает мне.

В конце концов, мне не хватит ни денег, ни времени, ни возможности, чтобы расплатиться с ним по таким большим счетам.

— Например, твоими. Ты уже видела Марью?

Я киваю:

— Девочка с зелёными волосами.

— Так вот, как ты говоришь, девочка с зелёными волосами — твоя протеже.

— Серьёзно? — новость не то, чтобы шокирует, но заставляет задуматься.

— Как сердечный приступ, — Бен поигрывает бровями. — Она в штабе всего четыре месяца, и ты была той, кто помогал ей на первых порах, когда девчонка только принесла клятву. Марья тебе разве что в рот не смотрит.… Знаешь, это даже немного обидно. У меня вот нет личного поклонника, а я, между прочим, подольше некоторых в стражах хожу!..

Это так странно. Я никогда не была и не стремилась стать чьим-то примером для подражания, а потому сейчас мне сложно разобраться в своих чувствах. С одной стороны, это, конечно, гордость. Кто-то хочет быть такой, как я — значит ли это, что в этом мире я что-то вроде героя? Но с другой, сколько ответственности это теперь накладывает на меня и мои поступки! Я не могу пускать всё на самотёк, зная, что кто-то со стороны всегда наблюдает за мной с нескрываемым желанием перенять опыт.

— Я недавно столкнулся с ней в коридоре, мы разговорились, — продолжает Бен. — Она сказала, что ей очень повезло, что вокруг тебя одни парни: брат Артур, Ваня, Даня. Ты всегда хотела иметь сестру, поэтому разрешила ей тусоваться рядом с собой и отнеслась благосклонно к её желанию у тебя учиться.

— Это всё — её слова? — уточняю я.

Бен переводит взгляд с окна на меня:

— Нет. Марья сказала — твои.

Здесь у меня есть не только семья по крови, но и та, которую я выбрала сама. Длинными бессонными ночами мне казалось, что я буду готова пойти на любые изощрения, лишь бы только вернуть себе свою жизнь до прыжка во времени, но теперь, когда моя новая история заполняется всё большим количеством имён людей, чьих жизней я когда-либо коснулась, я понимаю, что деваться больше некуда.

Я дам шанс этому настоящему, и кто знает, может Вселенная, заметив, что я играю по её правилам, позволит мне наконец перестать бояться и снова начать жить?

— И куда мы идём? — спрашиваю я.

В одной ладони Власа моя рука, в другой — здоровенная клетчатая сумка. На губах — сладкая, немного коварная, но безумно обаятельная улыбка.

— В твоё любимое место, — отвечает он.

Мы выходим на улицу. Я поднимаю глаза на небо, и у меня разом пропадает весь воздух в лёгких. Звёздное, освещённое почти полной луной, оно выглядит по-сказочному нереальным.

— Идём.

Влас тянет меня за собой, и чем ближе мы подходим к пожарной лестнице, тем тяжелее мне становится перебирать ногами.

Кажется, я догадываюсь, какое место любит здешняя Слава.

— На крышу? — с надеждой на отказ уточняю я.

Влас кивает. В панике я сильнее стискиваю его пальцы.

— Знал, что тебе понравится, конечно, но ты мне сейчас что-нибудь сломаешь, если не ослабишь хватку, — всё с той же улыбкой произносит Влас.

Я разом разжимаю все пальцы. Влас выходит чуть вперёд, чтобы ступить на лестницу первым. Я слежу за тем, с какой лёгкостью и непринуждённостью он перебирает ржавые ступеньки в своих чёрных кожаных сапогах, и с каждым его шагом во мне всё с большей прогрессией возрастает желание убежать.

— Слава? — окликает меня Влас.

Чтобы поднять голову и взглянуть наверх, мне требуется приложить немало усилий. Влас преодолел уже полпути, пока я всё ещё топчусь на месте. Не удивлюсь, если раньше я бежала на крышу быстрее его — именно поэтому, должно быть, сейчас он так удивлён.