Пока Терри раздумывал, с чего начать, если никого нет и, похоже, ещё долго не предвидится, дверные петли внезапно заскрипели, и в пекарню, предусмотрительно пригнув голову, вошел мужчина в серой куртке. Остановился рядом с кителем, висящим на вбитом в стену гвозде, и некоторое время молча смотрел на него так пристально, будто в целом мире не было ничего занимательнее. А потом обвел глазами пекарню, с полминуты разглядывал темными глазами Терри, но, очевидно, человек интересовал его в разы меньше, чем одежда.

Терри обратил внимание, что у мужчины перебинтована голова, вздохнул и поднялся. Правила Академии налагали ответственность за рабочих на любого, кто находился рядом и был способен «осуществлять присмотр». Если с «нейтрализованным» что-то случится, виноват будет Терри. А случиться могло что угодно. После «нейтрализации» неизбежно поражались когнитивные способности, но, что самое коварное — полностью отключалась та зона в голове, которая отвечает за страх. И за чувство самосохранения, основанное на страхе смерти.

— Мир вам, эм-м… почтенный, — настороженно поздоровался Терри, подходя ближе. Рабочий ничего не ответил, что тоже было ожидаемо, особенно если его привезли недавно: на это указывала свежая повязка поперек высокого лба и темное пятно на виске. На осунувшихся щеках густо наросла жесткая щетина: все-таки не первый день как из лазарета.

При виде этого пятна Терри почувствовал дурноту. Третий красный лист и стерильная палата были слишком близко, чтобы не примерять на себя — мысленно! — эту серую куртку и эту белеющую в слабом освещении спящей пекарни повязку.

— Где ваш куратор? Я уверен, вам запрещено ходить в одиночку, — Терри озабоченно озирался, не понимая, как себя вести. Он еще никогда не оказывался один на один со «стертым». И предпочел бы не оказываться и впредь. Немигающий взгляд темно-синих глаз вынуждал бакалавра невольно искать пути отступления. Хотя у него не было ни единой разумной причины, но он почему-то ужасно боялся человека, у которого раз и навсегда забрали возможность испытывать эмоции.

Рабочий молчал, будто воды в рот набрал. Терри озадаченно почесал затылок.

— Вы помните свое имя? — спросил он тихо и без особой надежды получить ответ.

Дверь снова скрипнула, подалась, и в пекарню вошел мастер Келва. Увидев Терри, высоко поднял подвижные выразительные брови.

— Мирного вечера, господа. По какому случаю собрание?

— Рабочий пришел без куратора, на вопросы не отвечает, молчит, — отрапортовал Терри.

Техник одним движением расстегнул замок на куртке. Стянул ее с плеч, встряхнул и повесил рядом с кителем. Поправил завернувшиеся подтяжки и не спеша начал подворачивать рукава до локтей, внимательно разглядывая и молчаливого рабочего и самого Терри.

— Ну раз пришел, значит, не против поработать, да? — подмигнул Келва. — Чем больше у нас будет рук, тем больше хлеба испечем. Бери его и учи просеивать муку.

— Я хотел для начала узнать, как могу к нему обращаться.

Мастер Келва перевел совиный взгляд с Терри на рабочего и обратно. Даже голос у него прозвучал неожиданно глухо и очень похоже на мрачное уханье филина.

— Кончай молоть чепуху, Риамен. Хочешь, зови его «ваша милость» или «сиятельный господин», ему все равно, а мне послушать приятно.

Терри предпочел не задавать уточняющих вопросов. Вместо этого он несильно потянул рабочего за рукав куртки и вместе с ним направился в закуток, где на стене висели большие сита и рядком стояли мешки с мукой, на которых ярко синела печать Академии. По дороге он старался не смотреть по сторонам. В пекарне не хватало света, и в темных углах ему мерещилось какое-то движение и слышался неотчетливый шепот.

— Вам будет удобнее, если вы снимете куртку, — с тщательно скрываемым раздражением вполголоса предупредил Терри, оглянувшись на молчаливого «стёртого». Еще чего доброго, тот получит тепловой удар, а кто виноват окажется? Те рабочие, которые работали в пекарне накануне, все были в серых майках, обращенную речь понимали и выглядели намного более живыми. Риамен даже начал озираться, будто надеялся, что им можно передать на поруки товарища. Но они еще не пришли.

— Вы меня слышите? Когда растопят печи, будет жарко, — повысил голос Терри. Он снял со стены большие железные ножницы. Такими удобно было поддевать и обрезать суровую нить, которой сшивали мешки с мукой на мельнице.

На этот раз его услышал не только рабочий, который по-прежнему просто стоял и смотрел, опустив руки.

— Аристократ, прекрати издеваться над калекой! — сердито прикрикнул техник издалека и быстрым шагом подошел к ним. — Будь проще, понял, да? Не задавай вопросов, не ставь перед выбором… И еще кое-что, — он вытащил из кармана неуместных здесь модных черных брюк с наглаженными стрелками шелковый клетчатый платок и протянул Терри. — Повяжи. Да не себе! Ему.

Шелковый платок невесомо лег в ладонь. Терри сжал кулак, не решаясь подойти вплотную к «стертому», который будто все прекрасно понимал, но говорить не мог — или не хотел. Рабочий вроде не следил за ним, а смотрел в пространство прямо перед собой, но при этом ощущение было такое, будто Терри неотрывно преследует недобрый взгляд.

— Разве рабочие не могут говорить после… ну, после?.. — Риамен не смог заставить себя договорить и замолчал.

Техник сунул большие пальцы в шлевки на поясе и упер руки в бока.

— Он тебя слышит и понимает, чтоб ты знал, — ехидно прокомментировал он. Помолчал и добавил уже совсем другим тоном. — Скорее всего слышит и понимает. Он из города, не наш. Кто его знает, в каком состоянии его привезли. Наши не успевают потерять разум… — Он оборвал себя и громко хлопнул в ладоши. — Так, хватит болтать! Завяжите себе рты потуже и вперед!

Совет был хороший, накануне такого хорошего совета никто не дал. Терри сунул шелковый платок рабочему, а для себя разыскал в шкафу белую косынку. С повязкой дышать было проще, но из-за того, что он дышал через ткань, просеянная мука ещё интенсивнее липла на ресницы и брови, оседала на ткани. Рансу на сей раз не пришел, остальные, включая уже знакомых «стертых», постепенно подтянулись, но Келва все равно злился, что в Академии столько желающих есть хлеб, но совершенно некому работать. Зато ближе к десяти, когда в печи начали ставить первые буханки, явился Арри Рантала. Собственной персоной. Студент, который за все четыре года не заработал ни одного «красного листа».

Терри выронил черпак, которым набирал муку из полупустого мешка и замер, наблюдая, как мастер Келва встречает новичка.

— Кто такой? — недружелюбно спросил он, зачерпнув пригоршню муки из чана, чтобы очистить ладони от налипшего текста.

Арри издалека выглядел младше. Отросшие волосы касались оправы очков и наполовину закрывали уши, отчего лицо становилось беззащитным как у подростка. Увеличивающие линзы делали его и без того яркие риорские глаза еще больше и выразительнее. У него было такое лицо, что «прочитать» каждую мысль можно было без труда.

— Арри Рантала, бакалавр, — представился он, церемонно поклонившись.

Мастер Келва, продолжая вытирать руки о передник, подошел к столу, на котором лежал журнал дежурств. Заглянул.

— Чего ты хочешь, бакалавр Арри Рантала? Тебя в сегодняшних списках нет.

— Я доброволец.

— Некуда потратить свободное время? — одобрительно хмыкнул мастер Келва и сделал широкий приглашающий жест. — Ну раздевайся, коли не шутишь, Рантала.

От столов, на которых рубили и формовали тесто дежурные, послышались смешки. Терри даже из соседнего зала видел, как стремительно налилось краской лицо Арри. Он смешался и не нашел, что сказать. Видя растерянность друга, Терри скрипнул зубами от злости на шуточки мастера пекарни. Сам, должно быть, прикладывает все возможные усилия, чтобы отвадить желающих печь хлеб, а потом начинаются оправдания в духе: «людей не хватает, никто не печет сладкие пироги, если не хватает простого хлеба».

Вдоволь налюбовавшись лицом «добровольца» Келва хлопнул Арри по плечу.