Наконец, он не выдержал.

– Молодой человек! Да, вот вы!

– Йа?

– Да, вы! Вам что, неинтересно?

– Валентин Петрович, я эту историю знаю, это я там и был в сельпо. Вы лучше другим расскажите.

После чего возвращается к прерванному разговору.

Декан минуту стоит с открытым ртом, потом глухо матерится про себя и отваливает.

Его уход остается незамеченным.

Сборы мои были недолгими. Сентябрь, едем куда-то на юг, Халябаля что ли, где-то между Волгоградом и Астраханью, много ли мне надо… Много. Две пары джинсов, пара маек и трусов, два рюкзака и две сумки с водкой. Я-то думал, что поражу попутчиков своей мудростью. Опять ошибся.

На перроне стоял грузовик, откуда толпа из рук в руки передавала в вагон ящики с водярой. Командовал действом высокий джентельмен с внешностью и манерами молодого Байрона. Дюс его звали. Впоследствии мой друг на долгие времена.

Дюс окинул благожелательным взглядом мою застывшую фигуру с двумя позвякивающими рюкзаками (один сзади, другой спереди) и парой громоздких сумок, кивнул (то есть дресс и фейс контроль пройден) и жестом пригласил присоединиться к процессу. При погрузке Дюс торопил всех.

– Давайте живее! Десять минут до отправления, а мы ещё ни в одном глазу!

Проводник, как увидел это, смог только мычать, Дюс сунул ему пузырь и царственно дал отмашку кистью, – мол, исчезни. И проводник исчез. В вагоне мы его не наблюдали ни разу за всю дорогу.

Кстати о Дюсе.

Как и кто его делегировал в начальники, никто и не понял. Формально он был никто. Командовать назначен нами был комсомольский вожак аспирант Агван, который ушёл в запой ещё на перроне и не вышел из страны розовых слонов до самой Москвы. Но.

То, что мы вернулись все и здоровые – целиком заслуга Дюса. Не обладая никакими способами карательного воздействия, он управлял этой вольницей свободно и умело как бы походя. И слушались его беспрекословно. Что называется – врождённые лидерские качества. Жизнь только развила их, – Дюс теперь хозяин крупной дорожно-строительной компании в Индии.

По образу своему это был настоящий белый сахиб. Передвигался он с тросточкой, степенно, мало того, он прихватил с собой слугу – колоритнейшего персонажа лет тридцати по имени Хохол. Мастера спорта по конному троеборью, отсидевшего три года за мошенничество. Пьянь страшная к тому же. Представляете лексикон?

Лошадник и уголовник в одном флаконе. Но колоритен до невозможности. Приехал в костюме, сорочке и галстуке, в которых и провёл с нами весь месяц, не снимая. В нём же и спал в ковылях, воровал кроликов, и тд и тп.. К исходу смены Станиславский своё пенсне бы прозаложил, чтобы заполучить его на роль Барона в своей постановке пьесы "На дне".

В общем сели, накатили, тронулись. В углу жалась несчастная стайка баб (штук пять), обалдевшая от такого соседства. Дюс сразу пресёк всякую фривольность, объявив их сёстрами. Из их состава была им назначена старшая. Выделено отдельное купе.

В 10 вечера Дюс глянул на часы.

– Кать, детское время кончилось, гони их спать.

Девки заныли.

– Ну Андрюшенька, ну еще полчасика…

– Я кому сказал! Ну-ка брысь!

Дамы уныло поплелись в опочивальню.

По ходу движения все перезнакомились на тему "А тебя за что?" Поскольку ехали, повторюсь, одни залётчики, послушать было что.

Мне особо и рассказывать не стоило, – я прогремел на весь институт. Увёл у завкафедрой физики его аспирантку. Мало того, был им застигнут в кабинете физики In flagrante delicto. Мы со Светой как раз облюбовали прибор Реомюра в углу, когда он ворвался. Мамлючков, низкая душа, наябедничал, что я сломал прибор. От этого предложение "пойдём поломаем прибор Реомюра" на долгие годы стало в институте синонимом скоропалительного перепихона.

Время было уже к трём, народ заскучал без женской ласки, меня как корифея подкололи, я взвился и вызвался нагнать баб. Дюс отвел меня в сторону.

– Макс, хорош. Какие бабы в три ночи в поезде? Угомонись.

– Анихера. Я пшёл.

– Ну смотри. А то, давай я все в шутку оберну? Авторитет не пострадает.

– Не.

В первом же тамбуре до меня доперло, как Дюс был прав. Действительно, какие бабы?

И куда звать? Чем манить? "Милости просим, у нас там 60 пьяных мужиков истосковались по женскому теплу?" Заманчивое предложение, нечего сказать.

Уныло брёл я по пустым вагонам. И вдруг… Полная плацкарта пьяных баб. Дым коромыслом. В углу жмутся три задроченных очкарика. Мираж. Я помотал башкой. Мираж не рассеялся.

"Текстиль", – автоматически отметил я про себя. Тоже в колхоз едут.

Тут меня заметили. Грозно сведя брови, они требовательно вперлись взглядами в мой гульфик. Я автоматически прикрыл сокровенное ладошками. Но взял себя в руки (Это не то что вы подумали).

– Тэ-эк. Бабы, стройсь! В колонну по одному, за мной, шаго-ом марш!

Почуяв силу и сноровку, дамы покорно потянулись за мной.

Колонна растянулась на два вагона.

Перед дверью в наш я остановил шествие, мол, щаз, и вошёл в вагон с понурым видом. Толпа встретила унылым "У-у". Дюс пожал плечами, мол, чудес не бывает.

– Что не вышло?

– Ну не совсем.

– ?…

– Считайте!

Жестом фокусника я распахнул дверь.

Раз.

– Как звать?

– Света!

– Заходи!

Два.

– Таня!

Три…четыре…сорок две.

Потом кто-то вякнул, что, мол, и я бы… подумаешь… Дюс сразу оборвал завистника.

– Знаешь, Саш, я вот не хочу от тебя слышать ничего дурного про человека, кто в три часа ночи в поезде Москва-Астрахань за десять минут снял 42 бабы. Вообще ничего. Он сделал чудо, а как – это его дела. Так что засохни, мой тебе совет.

По дороге меня срубило. Загрипповал. Температура под 40, бред, парохода вообще не помню. Дюс не выдал местным коновалам, наверно потому я и жив. Вызвал как-то скорую, купил у них капельницы, медикаменты и сам колол и выхаживал (мама-врач у него, так что всё на должном уровне).

Тащили меня на носилках, – где-то спёрли. Оклемался в два дня.

По прибытию выяснилось, что соседями нашими по бараку будут астраханские ПТУшницы. Милые, скромные, чистые разумом девочки. В первый же день на их двери появилась надпись "Атас, менты, меняй походку", а из окон потянулся дым с знакомым ароматом. Особо продвинутые, кому дыма было мало, бегали поутру на первую дойку и варили коноплю в парном молоке. Потом целый день ходили как пыльным мешком по голове нахлобученные. Идиллия. Сельская пастораль.

К нам поначалу отнеслись настороженно-зловеще. Мол, готовьтесь студенты. Будет вам Татьянин день.

Оказывается, у местных доброй традицией являлось в первый день дать студентам почувствовать свою любовь. Приходили с чувствами всем селом и давали. За годы это настолько вошло в традицию, что воспринималось, ну как Новый год. Или Первое сентября. Типа: 1 сентября – отправляем детей в школу, 31 декабря —напиваемся, 12 сентября – мудохаем студентов.

Но…

Но в этот раз приехали неправильные студенты. Среди прочих там было два персонажа. Один (Саша) ростом под метр шестьдесят, но с 4-х лет занимался каждый день мордобоем. Второй – парнишка из Люберец (мы до поездки были незнакомы, хоть и земляки). Я слышал про него. Кличка Вася-дюжина. Он как-то положил 12 качков из соседнего района. Минуты за две. Человек вообще бил один раз. Бам – тело. Такой славянский шкаф, но очень быстрый. Сальто назад прогнувшись с двумя гирями по 32 кило в руках при мне делал. Из положения стоя. Запросто. Смотреть в поезде, как эти сверхлюди вязку рук в обезьяне отрабатывали, совершенно невозможно с похмелюги было. Башка кружилась.

Ночь. Костёр. Я по обыкновению что-то вещаю. Вдруг на границе света появляются добрые лица гостеприимных аборигенов. Я прерываюсь на полуслове.

– Полундра.

Вася с Сашей встают и успокаивающим жестом останавливают подъём.

– Сидите.